Особенно сильно после нынешнего допроса ныла спина чуть выше поясницы, и Пушилин некоторое время целиком был поглощен мыслью: уж не отбили ли почки? Кажется, пока нет. Боль постепенно уходила. Он с трудом повернул голову к адвокату, спросил:

– Что значит «коалиция»?

– Как точнее сказать, – отозвался адвокат. – Союз, объединение для совместных действий.

– Что‑то такое и думал…

– Значит, вам инкриминируют, то есть вменяют в вину, участие в какой‑то коалиции?

– Коалиция двинцев, – с усилием выдохнул Степан Пушилин. – Главарь.

– Да. Это уже хуже. – Экс‑адвокат встал со своих нар, прошелся по камере, снова сел на нары, скрестил руки на животе. – И для меня скверно.

– А тебе‑то что? Тебя даже не бьют.

– Меня они, наверно, совсем не тронут. У меня больное сердце.

– Не смеши. Сердце его они берегут. Пожалел волк кобылу…

– Не спешите с выводами. Выслушайте. Заметили, эта камера особая?

– Чем это?

– В других таких же по двадцать‑тридцать человек, а здесь – двое. До вас был мужчина. Тоже его крепко били. И требовали, чтобы сознался, что руководитель организации. «Паспортисты».

– А ты?

– Руководитель координационного шпионского центра «Тропа связи», – невесело усмехнулся адвокат.

– Подписал уже?

– Подписываю…

– Расстреляют.

– И что с того, – равнодушным голосом сказал сокамерник. – Все равно не выпустят. А так – меньше мучений.

– А я не подпишу. Не дождутся, – убежденно проговорил Пушилин.

– Воля ваша. Но еще два‑три таких допроса, и вам все едино – в коалиции ли вы, главарь ли, пешка ли. И крючок, подпись вашу, поставят за вас. Поверят. Убийство возведено большевиками в ранг государственной политики, кто будет проверять подлинность подписи?

– Говоришь как Ковшаров.

– Не знаком.

– Полковник. На германской я был у него вестовым. Он говорил еще, что в этой стране, если проиграем большевикам, делать нечего. Эх, не послушал… – Слезы отчаянья брызнули из глаз Пушилина. – Ведь и золото было. Тьма золота, – говорил он сквозь всхлипыванья. – И сейчас – я подыхаю, а оно лежит.

– Серьезно?

– Три пуда.

Несмотря на сильную боль, Степан Пушилин резко повернулся к адвокату, заговорил зло, отрывисто:

– Только не думай, что если стукнешь про золото, расколют меня эти гады…

– Не нужно мне золота. Ничего не нужно уже… – Адвокат печально вздохнул. После долгого молчания сказал:

– А вот вы могли бы купить на этом себе свободу.

– Х‑хэ, отдать. Пришьют меня – и делу конец.

– Отдавать никому ничего не надо.

– Это как? – Пушилин жадно, полными надежды глазами смотрел на адвоката.

– Как? – переспросил тот. – У вас есть на воле родственники, которые не отреклись от вас, на которых можно положиться?

– Сын. Жена…

– Сын взрослый?

– Семнадцать.

– Далеко живут?

– Сто километров отсюда, даже меньше. Слышали, может, Пихтовое, – невольно Пушилин перешел на «вы».

– Хорошо, рядом. В следующий раз, когда вызовут на допрос, попросите свидания с женой. Поставьте это свидание непременным условием признания.

– Зачем?

– Слушайте, не перебивайте. У нас мало времени. В любую минуту могут меня увести на допрос.

– А если не согласится лейтенант?

– Согласится, – убежденно сказал сокамерник. – Подлинная подпись ему все‑таки предпочтительней. В случае успеха всех этих дел со мной, с вами, с главарем «паспортистов», он надеется на большое повышение по службе… После свидания жена и сын должны немедленно скрыться. Учтите, их будут очень тщательно искать. У вас есть надежное место?

– Нашлось бы… Что я должен сказать Анне?

– Это имя жены?

– Да.

– Только назвать место встречи и велеть им ждать.

– Ну и что изменится?

– Все! Важен сам факт встречи с женой и последующее ее внезапное исчезновение. И считайте, Темушкин в ваших руках. На первом же после свидания допросе потребуйте для себя свободу, в противном случае его начальству станет известно, что он утаивает от Советской власти золото. Ваша, мол, жена позаботится. Больше на том допросе – ни звука. Он срочно кинется искать ваших близких. Не найдет и тогда окончательно поверит, что угодил в ловушку, будет торговаться. Обещайте ему, что, отпустив вас, он сможет как минимум спокойно продолжать прежнюю жизнь. Поделиться пообещайте…

Адвокат говорил торопливо, приглушенным полушепотом, поминутно бросая взгляды на дверь. И чем дольше он говорил, тем Пушилин сильнее верил в невероятную, почти фантастическую возможность вырваться из этой камеры, из этой страшной тюрьмы, тем реальнее ему казалась возможность свободы. И он тоже глядел на дверь, молясь про себя, как бы она не отворилась, не заставила умолкнуть Богом посланного ему сокамерника.

– Окажетесь на воле, – продолжал между тем с прежней торопливостью адвокат, – добирайтесь до Читы. На железной дороге там разыщете инженера Акутина, это мой старинный друг. Передайте поклон от Ростислава Андреевича Мурашова, от меня то есть, объясните, при каких обстоятельствах познакомились. Он поможет перебраться в Китай…

Послышались шаги в коридоре. В глазок камеры заглянули, и адвокат умолк. Ждали, дверь отворится, но нет, глазок закрылся, сапоги надзирателя протопали дальше.

– Но ведь я могу поставить условие освободить и вас, – первым нарушил молчание Пушилин.

– Нет‑нет, это уже перебор, после которого и сами не выйдете. Потом, в лучшее время, если возникнет желание как‑то отблагодарить, вспомните, что в Ванкувере у меня сын, Игорь. Он не нищий, но много потерял, покинув Россию.

– Я помогу, если вырвусь. Богом клянусь! – Пушилин хотел было перекреститься, но от острой боли рука со сложенными в щепоть пальцами упала бессильно на грязное, из грубого шинельного сукна одеяло. – Богом клянусь, – повторил он.

– Учтите, Темушкин так просто не сдастся, – предупредил адвокат.

– Уже учел, – последовал быстрый жесткий ответ Пушилина.

– Хорошо, – Мурашов кивнул. – Обговорим детали будущих ваших встреч с лейтенантом. Не он, а вы, запомните, должны будете владеть инициативой…

…Они шли по дремучей тайге пешком, приближаясь к истоку речушки Малый Кужербак, – начальник районного отдела НКВД лейтенант госбезопасности Анатолий Темушкин и Степан Пушилин, зек, к тридцать шестому году отсидевший в лагерях почти столько же, сколько отпраздновала годовщин и юбилеев окончательного своего утверждения на землях Сибири Советская власть, которую не любил и против которой воевал Пушилин в гражданскую.

Недалеко от речушки когда‑то проходила неширокая дорога. Если даже и заросла за полтора десятка лет, все равно можно было шагать по ней легко и быстро. Пушилин нарочно вел лейтенанта сквозь чащобник, чуть не всякий раз погружая ноги по щиколотку в болотную ржавую воду. Подстраховывался: в случае, если лейтенант кому‑то открылся и пустят по следу собак, они окажутся бессильны… Чем глубже удалялись в тайгу, тем у Пушилина веселей было на душе. И хотя позади в пяти шагах следовал вооруженный гэбэшник, чувствовал себя Пушилин так, как только можно чувствовать, избавившись от безысходной неволи, неминуемой гибели.

Он не переставал вспоминать Ростислава Андреевича Мурашова – человека, без которого не могло бы состояться такое чудо.

Восемь суток назад, когда произошел их разговор в камере, Пушилин поверил, и поверил страстно, в возможность освобождения. Но длилось это, пока столичный адвокат говорил, пока находился рядом. А расстались – вера почти улетучилась, уныние охватило. Тем не менее рассудил: хуже не будет, некуда уж хуже‑то, решил строго и неукоснительно следовать советам юриста‑москвича, держаться за них как за последние, связующие с жизнью нити.

К удивлению, начальник НКВД легко согласился на свидание Пушилина с женой и сыном в обмен на признание, и свидание это состоялось буквально через день после того, как было испрошено. И далее Пушилину оставалось лишь удивляться уму и прозорливости сокамерника. Они больше не виделись с той встречи, но временами у Пушилина создавалось впечатление, будто адвокат незримо присутствует, диктует свою волю в отношении Пушилина, и лейтенант бессилен ослушаться этой воли. Хотя и понимал Пушилин, большого выбора у начальника районного НКВД не было.