Утром побежала в магазин, потом из магазина — домой и на лестнице нос к носу столкнулась с Милой Хренковой. Жена Вениамина Вениаминыча убирала подъезд.

Почти ровесницы, по старой памяти они общались, худенькая Альбина и красная от жизненных соков Мила.

— Милка?! Со шваброй?! Ты что?! Брось швабру! Брось!!! — искренний крик Альбины ухнул эхом на лестнице. — Твой, что, в безработные подался?..

Мила подняла глаза и засмеялась, дай ей Бог здоровья:

— Жадный стал…

— И что теперь? — не поняла Альбина.

— Денег не дает, — махнула рукой Мила.

— Ах, он гад!.. — сузила глаза Альбина Хасановна и тихо предложила: — Хочешь, я его убью?

— Не надо, — уже повеселей, ответила Мила и застучала шваброй еще азартней.

— Не понимаю я людей!.. — заходя в квартиру, сказала Альбина, и пока закипал чайник, вытащила бархатный мешок из-под кровати и в диадеме и перстнях села пить чай, потом начала мыть плиту и почти уже вымыла, когда в дверь позвонили.

— Сейчас! — крикнула она и, выключив воду, пошла открывать — в красных шелковых боксерских трусах и той самой майке с мишенями, и хорошо, хоть глянула на себя в зеркало — в диадеме съехавшей на ухо, в колье — изумруды с гранатами и перстнях, заляпанных пастой „Комет“ для газовых плит…

— Черт! черт! черт! — по-быстрому снимая диадему и перстни, вертелась волчком Альбина Хасановна. Звонок не унимался. — Кто там? — мелодично, словно только что услышала, спросила Альбина.

— Гражданка Яроцкая, что же вы не выполняете свой гражданский долг?..

— Вииитя!.. — выдохнула вдова. — Что вы пришли-то? Напугали… Ну, заходите…

— Я соскучился, — уже обычным голосом сказал участковый. — А что это за мешочек у вас?

От неожиданности Альбина выронила мешок, он упал, как все золото — с грохотом. Участковый Иншаков поднял его, подержал и передал в хрупкие руки вдовы. Альбина перевела дыхание и улыбнулась.

Виктор Иванович снял очки и сказал:

— Аля, я вас люблю.

Альбина Хасановна снова выронила мешок, быстро подняла его и кинула на столик для перчаток.

— Да?! А почему… меня? — не к месту спросила вдова.

— Очень, — тоже запутался с ответами Иншаков.

Они каким-то образом поцеловались, хотя думали о разном — Витя о своей любви, а Яроцкая Альбина Хасановна о мешке с драгоценностями…

Виктор Иванович, как и положено участковому, быстро схватил Альбину Хасановну и понес в сторону спальни, входную дверь, которую Виктор Иванович лишь прикрыл ногой, ветром из окна раскрыло настежь, и туда сразу же вбежал лабрадор.

Впрочем, через секунду он выскочил и умчался — ему невыносимо было лицезреть чужую любовь, душераздирающее счастье, а звуки поцелуев наводили на Нельсона такую болотную тоску, что…

Зато через три с половиной минуты, Дарь Иванна Кокуркина, следующая по своим девичьим делам, увидев раскрытую дверь, просто взяла и вошла. Посмотреть на себя в зеркало. Посмотрела, позвенела монистами на шее и решила подкрасить губки. Огляделась и, увидев помаду Альбины, — подкрасила не жалея. И засмотрелась на себя в зеркало — синяя с перламутром помада вдовы очень пришлась к лицу Дарь Иванны.

— Какой мягкий мешочек, а тяжооолый… — потрогав мешок с драгоценностями, вздохнула старая женщина.

— Ну, ладно, пойду…

И случайно, совершенно случайно, положила мешочек себе в сумку, прямо на капусту и булочки в упаковке. И забыла.

Так на половину дня, то есть — на полдня, Ниночкины драгоценности в бархатном мешке попали в цепкие лапки Кокуркиной Дарь Иванны.

— Бижутерия, — решила показать осведомленность недоверчивая старушка. — Какая-нибудь шлюшка в подъезде околачивалась и потеряла!..

Забыв, где взяла и что именно она взяла, Дарь Иванна примерила диадему с сапфирами, колье черных топазов одела через голову, унизала руки перстнями, и в таком вот виде, не подумавши, что на ней буквально миллион рублей переливается всеми цветами радуги, пошла сперва кормить собак на улицу, а вернувшись, прямиком направилась в ванную — постирать свое бельишко, замоченное Бог весть когда.

Диадема с ее прилизанной головы соскочила на пятой секунде, смарагды с топазами затянуло в водяную воронку и унесло бы в канализацию на радость диггерам и прочим любителям помоев, вот только колье продолжало переливаться и сверкать черными огоньками камней на сморщенной, как нога куры, шее этой неформальной старушки.

Дарь Иванна чудом ухватила кольца пред их утоплением, заткнув слив красными шелковыми трусами, лишь одно колечко с изумрудами и бриллиантом чистой воды, малюсенькое такое колечко — соскользнуло в жерло канализации, и след его затерялся где-то глубоко под землей.

— Бижутерия, а жалко, уж больно камешки глазастые, — сполоснув под холодной водой перстни и диадему, поджала губки Дарь Иванна и положила все это бесценное богатство на полку в ванной для просушки, а сама, задирая ноги, чтобы не спотыкаться, пошла за молочным и хлебным в ближайший гастроном, забыв, как всегда, закрыть свою дверь на поворот ключа.

То, что рядом с унитазом у нее сохли золотые женские ювелирные украшения, Дарь Иванна и не подозревала.

— Да на кой они мне? — сказала бы Дарь Иванна невпопад и — как в воду глядела!

За время ее отсутствия к ней в квартиру сперва не заглянул никто, — все, кто уже имел счастье погостить у вздорной старушки, закатывали глаза и шипели:

— Грязища!!!

Но Нельсон все же обежал обе комнаты, ванну и кухню. Оставил отметку у ножки стола и бросился к дверям, заслышав шарканье старушечьих тапок. Дарь Иванна плохо целилась, но хорошо бросала, и Нельсон решил не испытывать судьбы. Но, кинувшись в ноги к визитеру, он отскочил в удивлении и зарычал!

Это была не Кокуркина, в миру известная, как Дарь Иванна… Это был собственноручно и собственноножно — прораб Хренков — абсолютно пьяными глазами озиравший окрестности родного подъезда и заплутавший на этажах.

— Что за хренотень? Тута, что?! Полы некому помыть? — оглядев горы мусора, засохшие огрызки яблок и гниющие банановые корки под ногами, вопросил пса Хренков.

— А ты уберись, — по-русски сказал лабрадор и потрусил, немного сваливаясь задними ногами влево. — Ну и дурак! — зевнул пес из-за угла мусорки. — Погляжу, что будет дальше.

Послышался рев, которым пьяные мужики обычно приветствуют мир, треск, словно отдирали стену или начали с перепою циклевать полы и — грохот!

— Упал, — подумал пес и ушел в поля, гулять, чтобы не нагружать себя и свое душевное равновесие, которое предполагает лишь приятные мысли о собачках и о ловле котов.

А Вениамин Хренков, повозившись в чужой квартире с ведром и тряпкой, вдруг увидел „цацки“, сгреб их в карман, сказав при этом:

— Ой, мокрые! — и, поводив глазами вышел, держась за стены к лестнице. Точней сказать — вывалился.

Кокуркина, придя в колье домой, с кошелкой полной всяких продуктов, бижутерии на полке не обнаружила и, попивая кефир, ругалась минут двадцать:

— Да что же это за дела?.. Ни на минуту дверь открытую оставить нельзя!

Тут ее прервал пришедший по случаю в гости Мальков и, поцеловав старушку в кефирные усы и губы, сел и стал ждать окончания трапезы.

— Быстрей, мамаша, пейте свой кефир! — ерзал на стуле и торопил разъевшуюся Дарь Иванну румяный отец семейства Мальков.

Дарь Иванна кокетливо откусывала от калорийной булочки по кусочку и поворачивала шею туда-сюда…

Туда-сюда…

А через три дня, когда Кокуркину Д.И. никто возле подъезда так и не увидел, и перестали звенеть мониста веселой старой женщины на пересечении Архангельской улицы и Весеннего проспекта, Мила Хренкова решила проявить акт любви к старым и немощным — и, постучав в приоткрытую дверь, вошла в бедлам 42-й квартиры.

— Ах! — крикнула Мила на весь подъезд. — Дарь Иванна!..

На кровати лежала и смотрела в потолок Дарь Иванна, а на шее у нее была затянута веревка.

— Пииить! — вдруг прохрипела старушка.

„Скорая“ помощь приехала слишком поздно, хотя старушка была еще жива. „Не транспортабельна“ — кратко сказала молоденькая фельдшер и, сделав Дарь Иванне в предплечье укол камфары, уехала к другим умирающим.