– Подвесть бы надо. Подержать.
За ним следом двинулись Неспех и ещё один ушкуйник, постарше да пожиже, именем Упырь Дырявый. Все трое подошли к оленю, приняли из рук сотника уздечку и повели зверя к проруби. Олень то и дело норовил шлёпнуться брюхом на скользкий лёд, воям приходилось вести его медленно, время от времени дёргая за уздечку, чтобы удержать равновесие. Бородач шёл сбоку, на ходу задирая подол тулупа и вынимая из правого сапога нож. Буслай плёлся последним, положив ладонь на круп животному.
Оленя осторожно подвели к краю проруби, потянули вниз, опуская на колени. Ветер трепал ленточки в гриве, тонко позвякивал бубенчиками. Буслай обошёл зверя, положил ладонь на плечо Лешака. Нечай проверил пальцем остроту ножа, вопросительно взглянул на сотника.
– Резать, что ль?
– Погодь, – сотник поднял ладонь, подумал, вздохнул. – Ладно, братцы, – сказал он, повернувшись к отряду. – Надо водяного ублажить, иначе худо всем будет. Согласны?
Вои снова начали переглядываться, что-то бубнить под нос.
– Знамо дело, – неуверенно сказал кто-то.
– Ну раз так, то режь, – подытожил Буслай.
Бородач склонился над оленем, левой рукой приподнял ему морду, а правой полоснул ножом по горлу. Зверь встрепенулся, фыркнул, пытаясь взбрыкнуть, толкнул лбом бородача, но тут же осел, скребя копытами по льду, и начал заваливаться на бок. Кровь тонкой струйкой полилась в прорубь, забрызгала алыми пятнышками белый пух вокруг. Троица ушкуйников обошла оленя сзади и, упершись в его круп, общим усилием столкнула в воду. Он ушёл на глубину без всплеска, словно провалился в масло.
– Ну вот теперича лукавый нам не страшен, – с удовлетворением произнёс Буслай.
Схватившись за плечо Нечая, он медленно направился к берегу. Ушкуйники крестились, многие шептали молитву и творили заклятье против злых духов. Бабка что-то громко лопотала, показывая в сторону своей хижины.
– Чего растрезвонилась? – недружелюбно спросил её один из ратников.
– Говорит – нада богам кланяться, – перевёл Арнас, подойдя поближе. – Они помочь. А то господин-река жертва не взять.
– Ежели надо, то и поклонимся, – сказал Буслай. – Айда все на капище.
Ушкуйники, не споря, потянулись за бабкой. В самом деле, почему бы не поклониться? Богов надо уважать, иначе удачи не будет. Знахарка прыгала меж сугробов, повизгивала, взмахивала руками. Поплутав немного по замёрзшему лесу, вывела русичей на большую поляну, в середине которой росла раскидистая лиственница, а по окружности выстроились деревянные идолы. Новгородцы ошарашено замерли, не в силах понять, как не наткнулись они на эту поляну раньше. Арнас тоже удивился, мгновенно смекнув, что карга не так проста. Потвора обернулась к ушкуйникам, показала на подножие лиственницы:
– Навалите хвороста и разожгите костёр.
Арнас перевёл её слова. Вои недоверчиво покосились на Буслая, тот развёл руками:
– Чего уставились? Делайте как она сказала.
Ну, коли сотник говорит… Пришлось всем тащиться в лес за хворостом. Шаманка поманила за собой Буслая, повела его к своей избушке. Арнас увязался было следом, но старуха топнула ногой:
– Ты не нужен. Оставайся здесь.
Пермяк отстал, взволнованный. Видел он – нехорошее что-то готовится. Но что именно? Вроде и правильно поступали русичи, спеша воздать хвалу местным духам, вроде и все так делают, приходя в чужой край, а не отпускала Арнаса неясная тревога. Чуял он – не закончится добром сие действо. Замыслила что-то бабка-шаманка, обмануть задумала легковерных новгородцев. Неспроста, видать, попалась им эта заимка, ой неспроста. Не иначе, югорские боги так устроили, чтобы сотник попался в руки таёжной знахарке, и одним духам ведомо, что вложила она в него, пока стучала колотушкой по бубну и бормотала заклинания.
Скоро посреди поляны заполыхало пламя. Языки его лизали нижние ветви лиственницы, серый дым гулял меж игольчатых лап. Снег возле костра растаял, обнажив чёрную землю, искры, падая на сугробы, прожигали в них крохотные лазы. Вои, сгрудившись вокруг огня, хмуро обсуждали, что будет дальше.
– Что-то ворожея долго не идёт, – слышалось в толпе. – Может, сходить за ней?
– Ага, сходишь ты. А там – сотник. Он тебе так отвесит – костей не соберёшь.
– Да может, одурманила она его? На то ведь и ворожея.
– Ежели одурманила, тогда мы старуху живьём к дереву приколотим. Или в хибаре спалим.
– Да как ты её спалишь? Она птицей сизокрылой обернётся и улетит.
– Тогда из лука подстрелим. Против чародейства завсегда у нас средство найдётся.
– Да ты хоть знаешь, где мы сейчас? Не было ведь этой поляны. А теперича есть. Может, наваждение это?
Ощущение какого-то наплывающего морока не отпускало Арнаса. Ему казалось, что всё вокруг – и деревья, и промёрзлая земля под ногами, и ярко голубые небеса – источало яд. Этот яд вдыхался людьми, впитывался в кожу, залетал через нос и уши, дурманил, сводил с ума, отравлял душу. Этот яд, окутывавший всю Югру, капля по капле проникал в умы и мысли новгородцев, разъедал их сознание, подчинял какой-то неведомой воле. Ловушка, – осенило Арнаса. Западня. Вот оно! Не сумели югорские ратники справиться с русичами своими силами, кудесников натравили, а уж те не отступятся, возьмут своё волхвованием, заговорами и ведовским прельщением.
Как слабому человеку одолеть вечные стихии? Как противостоять необоримому? Невозможно! Арнас и так сделал всё, что в силах человеческих, дабы привести новгородцев к победе: спалил город, перебил два войска, умертвил трёх хонтуев, а югорцы будто и не заметили этого – вырастали из земли снова и снова, и не было на них управы, ибо там, в безвидной высоте, где не летают птицы, а реют лишь звёзды да луна, вековечные боги вели в бой своих воскресающих детей. Арнас понял: истреби он хоть сто здешних ратей, всё равно не одолеет Югру, ибо против него восстали местные демоны. А от демонов какое средство? Только к паму идти. Но пам – свой, зырянский – далеко, да и не шибко он расположен теперь к Арнасу. Сознание обречённости озарило ум пермяка, заставив его сцепить зубы от отчаяния. Неужто всё тщетно и нет ни малейшей надежды? Полный страха, отвернулся он от костра, забегал глазами по округе, точно искал где спасения. Но не было его, одни лишь седые деревья да идолы стражами обступали поляну. А чуть дальше, со стороны заимки, уже направлялись к костру Буслай и старуха-ворожея. Бабка несла в руках берестяной короб, а сотник опирался на её плечо, с изумлением озираясь вокруг, будто в одночасье лишился разума. Ушкуйники, завидев вожака, притихли, раздвинулись в стороны, пропуская обоих к огню. Старуха медленно подвела Буслая к пламени, поставила короб на землю, осторожно убрала его ладонь с плеча, затем приказала воям:
– Встаньте по кругу.
Арнас глухо перевёл её слова. Он уже понял, что сейчас будет, и это знание повергало его в ужас.
Ушкуйники выстроились в несколько рядов вокруг лиственницы, с испугом косясь на Буслая, чей отрешённый вид немало пугал их. Знахарка открыла короб, с карканьем принялась бросать в огонь корешки и сушёные грибы. В костре затрещало, пламя поднялось ещё выше, разукрасившись синими и зелёными полосами. Нижние ветви дерева вспыхнули и мгновенно обуглились. По поляне разнёсся неприятный резкий запах. Воины отшатнулись, по их рядам побежал изумлённый гул. А бабка с остервенением и азартом всё метала и метала в костёр содержимое короба, словно выкидывала старый хлам. Арнас начал медленно отступать – ему вовсе не хотелось оказаться во власти югорских духов. Потвора тем временем запела: