– Где зырянин? – воззвал Буслай, вытирая пот с почерневшего от пепла лба. – Не порубили мы его?

Сотнику не ответили. Воины были заняты дележом добычи и поимкой разбежавшихся оленей. Кое-где ещё слышались стоны, немногие живые югорцы пытались отползти в тень леса, их добивали, с деловитой сноровкой перерезая горло засапожными ножами.

– Арнас! – крикнул Буслай, надеясь, что пермяк услышит его в общем шуме.

– Сдеса! – донёсся откуда-то слабый голос.

Ушкуйник обернулся, тщетно пытаясь выискать зырянина, но затем улыбнулся и отхаркнул в пропитанный кровью снег.

– Жив, и слава богу.

И тут что-то с силой ударило его сзади в плечо. Буслай вздрогнул от неожиданности, резко повернулся и успел заметить чью-то спину в югорской малице, убегающую в лес. Деревья закачались у него перед глазами, тело начало проседать, а до уха донёсся крик:

– Сотника подстрелили!..

Арнас тем временем старательно снимал скальп с ещё дышащего хонтуя. Тот хрипел и слабо отбивался, но зырянин, нисколько не смущаясь этим, продолжал свою жуткую работу, пока окончательно не отодрал кожу от черепа и, прицепив пышные княжеские лохмы к поясу, ударом ножа в живот добил умирающего Юзора.

– И охота тебе лютостью такой заниматься? – с омерзением проговорил один из ушкуйников, разгребавший обгоревшие слеги и поломанные нарты.

Пермяк повернул к нему голову, обжёг диким взглядом, и ушкуйник, матёрый убийца, отвёл глаза, решив не связываться с жутким чудином.

Буслай дышал тяжело, с хрипом, в уголках губ лопались кровавые пузырьки. Ушкуйники положили начальника на нарты, укрыли медвежьей шкурой, спешно повезли к новгородскому стану. Сотник впал в забытье, бормотал что-то бессвязное, всё порываясь скинуть покрыв с горящего как в огне тела.

– Не жилец, видать, – говорили ушкуйники. – Отвоевал своё.

Арнас наклонялся к раненому, с тревогой заглядывал в глаза.

– Плох, сильна плох, – качал он головой.

– Это ты порчу навёл, – твердили ему ратники. – Через твоё душегубство Кащей стрелу в Буслая всадил. Кабы волосьев с мёртвых не драл, может, и уцелел бы наш сотник.

Арнас ничего не отвечал, только смотрел искоса и хищно щерился.

На следующий день они набрели на заимку. Бревенчатый сруб, прикрытый сверху лапником, глядел на заледенелый урман низкой дверью, к которой вела расчищенная от снега тропинка. По сторонам тропинки высились сугробы в человеческий рост, чуть поодаль торчала чемья на высоких сваях, внутри которой виднелись сомкнутые ступни деревянной фигурки в цветастых одеждах. Заимку окружала прогалина, с одной стороны которой торчал крохотный дощатый домик, какие ставят над источниками, чтобы не замело в пургу, а с другой трепетала на ветру молоденькая сосенка, вся усеянная яркими ленточками и костяными подвесками в виде зверей и божков. За сосной, шагах в пяти, начинался корявый сухостой, окружавший прогалину со всех сторон и отчаянно скрипевший на ветру. Место было, что и говорить, мрачноватое. Странно, что кто-то поселился здесь. Не иначе, привлекали чем-то эти леса югорцев: то ли охотничьими угодьями, то ли хорошей рыбалкой. Новгородцы растеклись по поляне, проверили, нет ли засады, передние подступили к дому и, не сумев с первого раза открыть дверь, забарабанили по ней что есть силы.

– А ну отворяй! Сейчас разнесём твою хибару по брёвнышку.

Дверь открылась, изнутри показалась перепуганная бабка в меховой безрукавке и шерстяном платке на голове. Она что-то залопотала по-югорски, ушкуйники, не слушая, отодвинули её в сторону и, подняв Буслая, внесли его в дом. Положив сотника на топчан, обступили горевший чувал и жадно потянули к нему озябшие руки. Бабка что-то возмущённо заголосила, не закрывая двери, на неё не обращали внимания.

Вслед за ратниками в избу втиснулся и Арнас. Послушав старухины причитанья, он хмуро сказал ей по-югорски:

– Не вой, карга, лучше займись человеком. Видишь, раненый он.

Бабка изумлённо уставилась на него, прикрыла дверь.

– Зырянин, что ль? – пробурчала она, отходя к сотнику.

– Зырянин, – подтвердил Арнас.

– Русичам служишь?

– Служу.

– Верно говорят, что вы, зыряне, у новгородцев в узде ходите.

– Это уж не твоего ума дело. – Пермяк снял шапку, мысленно сотворил заклинание медвежьему черепу, что лежал на полке возле стены.

– Плох ваш человек, – произнесла бабка, прислушиваясь к биению Буслаева сердца.

– Это мы и без тебя знаем. Выходить его сможешь?

– Это уж как духи распорядятся. Захотят – и отымут душу, а захотят – на ноги поставят.

Арнас подступил к ней вплотную, сжал корявыми пальцами старушечье плечо.

– Ты – ведунья, да? Знахарка? Русичи местных шаманов не жалуют. Как увидят – сразу голову с плеч. Соображаешь?

– Ладно грозить-то. Сделаю, что могу. – Бабка окинула взглядом свою избёнку и добавила, повысив голос: – А этим скажи, чтоб выметались. Ишь, поналезли. Будто им тут мёдом намазано.

Арнас повернулся к ушкуйникам:

– Выйти все. Мешать лечить.

– Ты нам тут не указывай, – огрызнулся один из ратников. – Чай не боярин.

– Буслай умирать, если не выйти, – терпеливо разъяснил зырянин. – Много людей – плохо. Дышать трудно. Усохнуть совсем.

– Ну да, нашёл лопухов. Мы выйдем, а кикимора эта уморит нашего сотника. Пущай уж так лечит.

– Плохо, очень плохо! Буслай – совсем больной. Надо выйти.

– А ты спроси наперёд бабку эту, ворожить она станет ли? Ежели околдует сотника, живём её в землю закопаем. Пускай знает.

Арнас перевёл знахарке слова ушкуйника, многозначительно добавив:

– Они не шутят. Так и сделают.

– Пускай не тревожатся. Вылечу я ихнего предводителя, – мрачно откликнулась бабка.

Русичи вышли на мороз, Арнас проследовал за ними.

– Нада идти к Ядрей, – сказал он.

– Ты что, умом тронулся? Мы сотника не бросим.

– Ядрей слаб, ой как слаб. Нада идти.

– Ты о воеводе не тревожься. Он ещё на наших поминках погуляет.

– Плохо говорить! Ядрей нада помочь. Один – слаб. Без нас – умереть!

– Вот иди и помогай. А мы покуда здеся подождём.

– Плохо, плохо! – пытался уломать их Арнас. – Ядрей слаб. Нада помочь. А здеса сторожу оставить.

– Сам иди, поганец, – ответили ему. – Без тебя разберёмся.

Зырянин удручённо умолк. Как же досадно ему было! Почти достичь цели – и оступиться на пороге победы. Оставалось-то всего ничего: обвести вокруг пальца пару мелких князьков, и считай – полдела сделано. Унху был обречён. Через месяц-другой он бы приполз на брюхе молить о пощаде. Но нет, надо было прилететь этой проклятой стреле, чтобы смешать все замыслы. Арнас был вне себя. Не иначе, югорские боги беду принесли. Демоны косоротые, нигде спасенья от них нет. Может, правильно делал русский шаман, куроча идолов? По другому ведь с ними нельзя. Только так – крушить до основания, чтоб даже корней не осталось. Арнас пребывал в предчувствии беды.

Утлый челн нёс Буслая по реке, прямо вслед уходящему солнцу. Вёсел не было – река сама влекла его, обтекая чёрными как дёготь волнами остроносую лодчонку. Над каменистыми берегами клубился дым, слышался отдалённый рокот, точно где-то впереди низвергался водопад. Буслай втянул носом воздух и поморщился: пахло прокалённой землёй, гниющим мясом и протухшей водой. «Что за отвратное место?» – подумал он, но тут же сообразил: Кащеево царство, подземный мир, куда попадают души грешников. При мысли об этом Буслай содрогнулся. Неужто он уже покойник? Так рано… Остались в прошлом сражения и грабежи, почёт и довольство. Теперь его ждало лишь прозябание. Буслай не тешил себя надеждами, он знал, что в своей жизни грешил, и грешил немало, а потому не был удивлён, оказавшись в аду.

Смоляные воды реки вдруг раздвинулись, и оттуда поднялась голова старика, вся облепленная водорослями.

– Не встречал ли ящера, человече? – спросил он.

– Кого? – оторопел Буслай.

– Ящера.