– Да ты что, Абдулла?! Забыл, как я работаю? Мусор – это пустяки. Мне еще и не так доставалось, сам знаешь.

Гигант улыбнулся.

– Может, Абдулла кое-что и забыл, зато помнит нрав Ситт-Хаким. Абдулла не такой смелый, чтобы встать на пути Ситт-Хаким.

– А такой смельчак еще и не родился!

Удивительный все же народ эти египтяне. Как тонко они умеют польстить! Хотя в данном случае Абдулла всего лишь сообщил бесспорный факт.

Однако корзина не на шутку оттягивала руки... Поскольку именно мне выпала честь мусорщика-первопроходца, я обратилась к начальнику экспедиции:

– Куда выносить, Эмерсон?

Он задумался, привычно уткнув палец в ямочку на подбородке.

– Туда! – Теперь палец указывал на пятачок сбоку от входа в гробницу Рамзеса Шестого. – Ничего заслуживающего интереса там точно нет.

Я моталась со своей корзиной взад-вперед под прицелом немигающего взгляда О'Коннелла, и вначале мне даже было слегка не по себе. А вам бы каково было на моем месте, читатель? Он же не просто глазел, этот репортеришка! Он сочинял красочное описание «мадам Эмерсон за работой» на радость всем любителям скандальной хроники.

Правда, от смущения я избавилась довольно быстро. Не до того было. Куча мусора росла невыносимо медленно, а корзины поднимали с такой частотой, что даже одним глазком заглянуть в пещеру я не успевала. Дьявольское разочарование, как сказал бы Эмерсон.

Вспоминая детей, которые не ходили, а летали с этими проклятущими корзинами, смеясь и перебрасываясь шутками, я прониклась уважением к маленьким носильщикам. Уму непостижимо – как им удавалось еще и веселиться на такой каторжной работе? У меня по лицу и спине текли струи пота, поясницу ломило, и стреляло в самых неожиданных местах.

Ближе к полудню туристов набежало столько, что одного забора, возведенного еще при лорде Баскервиле, оказалось недостаточно. Пришлось ограничить веревками дорожку, ведущую к мусорной куче. Самые рьяные зеваки все равно лезли напролом, я то и дело на кого-нибудь налетала, без всяких церемоний отпихивала и плелась с корзиной к цели.

Натолкнувшись на очередную помеху в неуместно элегантном сером наряде, я поступила с ней точно так же – двинула локтем, чтоб не путалась под ногами. Серая фигура заверещала, ей вторил встревоженный баритон. Я остановилась, рукавом смахнула заливающий глаза пот... и узнала леди Баскервиль. От такого удара мадам должна была сложиться посередине, да корсет спас. На пару с мистером Вандергельтом. Американец бережно поддерживал безутешную вдовушку. Сама же леди Баскервиль сверлила меня яростным взглядом из-под полей шляпки, которая моими усилиями съехала ей чуть ли не на нос.

– Доброе утро, миссис Эмерсон, – первым опомнился Вандергельт. – Шляпу снять не могу, простите великодушно.

– Пустяки! Доброе утро, леди Баскервиль. Извините, не заметила вас. Извините еще раз, я вас на минутку оставлю, выброшу мусор.

К моему возвращению леди Баскервиль успела перевести дух, вернуть на положенное место шляпку и нервы. А вид растрепанной, взмыленной и чумазой особы окончательно привел мадам в чувство. Ее лучезарная улыбка, по-видимому, задумывалась как знак сострадания.

– Миссис Эмерсон, дорогая! Вот уж никак не ожидала, что вы будете трудиться наравне с мужчинами!

– Выхода нет, – отрезала я. – Людей маловато. – Потом осмотрела ее с головы до пят, дождалась, пока лицо мадам не пошло красными пятнами, и добавила: – Надеюсь, мистер Милвертон идет на поправку?

– Вам лучше знать. Вы ведь, говорят, перед выходом его осматривали. – Леди Баскервиль засеменила рядом со мной, поскольку я и не подумала откладывать работу. Еще чего! Поздоровались – и хватит.

– Осматривала. И велела не вставать с постели. Он пока...

В следующую секунду я выронила корзину и помчалась к гробнице – на крик, от которого, казалось, вздрогнули окрестные горы. Оценив важность момента, толпа зрителей тоже хлынула ко входу. Мне пришлось вовсю работать кулаками, локтями и коленками, чтобы добраться наконец до лестницы. Думаю, только благодаря репутации «неистового Эмерсона» никто из зевак не скатился вслед за мной.

Сначала я не увидела ровным счетом ничего, достойного столь оглушительного вопля. Но когда глаза привыкли к полумраку, сама чуть не запрыгала от радости. Расчищенная на несколько футов поверхность стены явила нашим взорам древний рисунок – фигуру мужчины с воздетой в угрожающем жесте рукой. Столетия не притушили яркости красок. Портрет сиял насыщенными цветами, как в тот день, когда их нанес неведомый художник. Затаив дыхание, я любовалась смуглым глянцем тела, коралловыми, зелеными и густо-синими переливами драгоценного ожерелья, золотым сиянием плюмажа, венчающего черноволосую голову.

– Амон! – Это египетское божество я узнала сразу. – Какое чудо, Эмерсон!

– Тончайшая работа. Не хуже, чем в гробнице Сети Первого, – кивнул мой муж. – Будем очищать потихоньку, чтобы не повредить рисунок.

На нижней ступеньке лестницы возник Вандергельт.

– Неужели вы собираетесь полностью расчистить завал, профессор? А почему бы просто не сделать ход, чтобы поскорей добраться до усыпальницы?

– Да потому, что цель у меня другая, Вандергельт! Что я, по-вашему, газетную шумиху раздувать приехал? Или помочь ворам из Гурнеха быстренько разграбить могильник?

– Сдаюсь, профессор! – Вандергельт с улыбкой вскинул руки. – Не просите меня задержаться, никак не могу! Нужно проводить леди Баскервиль домой.

Мы же трудились еще много часов. К концу первого рабочего дня проход был расчищен на несколько ярдов, и теперь уже на обеих стенах заиграли краски божественных портретов. Процессию небожителей пополнили Осирис, Мут, Изис. Обнаружились и надписи. Карл их старательно скопировал, но, к величайшему сожалению, имени хозяина гробницы мы среди них так и не нашли.

Проверив надежность запоров на решетке и на двери небольшого сарайчика с инструментами, мы двинулись в обратный путь. Темнота уже вытягивала перед нами длинные руки теней, но сзади последние лучи еще пронзали фиолетово-багровое небо.

II

Эмерсон, конечно, имеет право (и пользуется им без зазрения совести) критиковать никому не нужные излишества, однако я что-то не заметила, чтобы он отверг излишество в виде очаровательной ванной комнатки в бывших покоях лорда Баскервиля. Боже, какое это наслаждение – после целого дня в пыли и духоте ощутить на теле прохладу чистой воды!

В гостиной нас ждал накрытый для чая стол. В распахнутые окна вливались вечерняя свежесть и благоухание жасмина.

Мы пришли первыми, но только я успела занять свое место, как появились Карл с мистером Милвертоном, а следом и Вандергельт. Этот вынырнул из темноты лоджии и с фамильярностью друга семьи устремился прямиком к столу.

– Приглашен хозяйкой, – уверил он, склоняясь к моей руке. – Впрочем, явился бы и без приглашения. Умираю от желания услышать новости с раскопок. Где же леди Баскервиль?

А прекрасная вдовушка тут как тут, вплыла в гостиную облаком газа и кружев, со шлейфом аромата духов. После наилюбезнейших препирательств роль хозяйки за столом досталась мне. Я разлила чай, а Эмерсон снизошел наконец к просьбам вкратце обрисовать наши достижения.

Начал он, благородная душа, с моего личного и далеко не малого вклада. Всю вторую половину дня я жарилась на солнце, перебирая выброшенный из прохода мусор. Редко кто из археологов утруждает себя этой никчемной, в сравнении с грандиозностью их цели, задачей. Но мой муж не таков. Эмерсон не успокоится, пока не проверит все до последнего камешка. В крайнем случае перепоручит грязную работу мне. Его рвение было вознаграждено, и я с понятной гордостью разложила на столе находки: горку черепков (ерундовые глиняные осколки), пригоршню мелких костей (останки грызунов) и медный нож.

Леди Баскервиль изволила хохотнуть.

– Бедная вы моя миссис Эмерсон! Сколько усилий – и все ради кучки хлама.

Мистер Вандергельт глубокомысленно пригладил эспаньолку.