Этот день навеки запечатлелся в памяти! Стоял апрель – лучший в Англии месяц! На небе ни облачка, что само по себе явление запоминающееся. Древний замок посреди изумрудной лужайки, весь в зелени дикого винограда и плюща, напоминал выползшую на солнышко престарелую светскую даму. Заслышав хруст гравия под колесами, на парадное крыльцо выскочила Эвелина и, раскрыв объятия, полетела ко мне. Вслед за женой не замедлил появиться и Уолтер, радостно хлопнул Эмерсона по плечу и одарил меня братским поцелуем. Покончив с приветствиями, Эвелина воскликнула:

– Вам, конечно, не терпится обнять Уолтера-младшего!

– Если это удобно... – в соответствии с правилами приличия отозвалась я.

Эвелина со смехом потянула меня за руку.

– Со мной без политеса, Амелия! Уж я-то тебя знаю! Ты умираешь от желания увидеть свою крошку.

Элсмир – замок, как вы уже поняли, немаленький. И это еще мягко сказано. Кое-какие переделки в духе времени не коснулись основ; стены замка, мощные, добрых шести футов толщиной, дышали средневековьем. Казалось бы, никакому звуку не под силу пробиться сквозь такую непреодолимую преграду... но, как ни странно, буквально с порога мы были встречены приглушенным шумом, который по мере нашего продвижения по дому становился все громче. Я сказала «шумом»? Скромность – качество неплохое, но не до такой же степени! Собственно, именно поэтому я и осведомилась, отбросив присущий мне от природы такт:

– Дорогая, ты что же, приютила бродячий зверинец?

– Можно и так сказать! – Эвелина сдавленно фыркнула.

Мы поднялись на второй этаж, прошли по длиннющему коридору. Рев все усиливался. Остановились перед закрытой дверью. Эвелина толкнула створки... Небывалой силы звук едва не сбил меня с ног; признаться, я даже отпрянула, отдавив ногу моему ненаглядному, благоразумно прятавшемуся у меня за спиной.

Мы стояли на пороге прелестной детской комнаты, оснащенной всеми удобствами, которые только могут обеспечить родительская забота и неограниченные средства. Просторное помещение было залито солнечным светом; отгороженный защитным экраном камин источал жар; каменные стены казались бы холодными, если бы не деревянная обшивка, веселенькие картинки и ярко-золотистая драпировка. Пушистый ковер на полу был усеян разноцветными игрушками всевозможных размеров. Перед камином мирно поскрипывало кресло-качалка, где устроилась прямо-таки классическая нянюшка – накрахмаленный чепец, белоснежный фартук с оборочками, добродушная розовощекая физиономия и вязание в старательных пухлых пальцах. Вдоль стен комнаты, я бы даже сказала точнее – по углам комнаты, в оборонительных позах застыли трое малышей. Хотя за минувший год дети изрядно выросли, я без труда узнала юную поросль плодовитого союза Эвелины и Уолтера.

Посреди комнаты на ковре восседало...

Черты лица разглядеть было невозможно – вместо них зиял разверстый в крике рот. Но материнское сердце не проведешь – этот вулкан в миниатюре я узнала сразу же.

– А вот и мы! – набрав побольше воздуха, выкрикнула Эвелина. – Посмотрите только, как мы выросли!

– Какого дьявола! – выпалил Эмерсон. – Что это с ним?

Услышав новый голос – как это ему удалось, по сей день остается загадкой, – младенец захлопнул рот. От внезапно наступившей тишины у меня зазвенело в ушах.

– Да ничего особенного, – хладнокровно отозвалась Эвелина. – У нас режутся зубки, вот мы и капризничаем.

– Каприз... – ошарашенно начал было Эмерсон и умолк на полуслове.

Не дрогнув под испытующим взглядом круглых синих глаз, я отважно шагнула через порог. Насколько мне известно, младенцы в основном состоят из припухлостей и ямочек, но создание, восседавшее на ковре, состояло по большей части из углов. Подбородок выступал вперед с решительностью, которую не в силах была смягчить даже детская пухлощекость. Глаза, вместо того чтобы светиться невинной прозрачной голубизной, как у всех нормальных детей, сияли густо-синими сапфирами и рассматривали меня задумчиво и пытливо.

Эмерсон бочком начал приближаться к младенцу, словно перед нами было не человеческое дитя, а голодный тигр. Синий взгляд неожиданно метнулся в его сторону. Эмерсон окаменел. Подождав с полминуты, вдруг рухнул на колени и расплылся в идиотской улыбке.

– Бубуська моя, – засюсюкал он. – Сынулечка, иди на ручки к своему папулечке...

– Ради бога, Эмерсон! – не выдержала я. – Что ты несешь?!

Синие глаза вновь переместились на меня. «Так, с этим все ясно. А ты что скажешь?» Готова поклясться, именно эта мысль светилась в немигающем взгляде.

– Я – твоя мама, Уолтер, – отчетливо выговаривая каждое слово, произнесла я. – Ма-ма. Скажи «мама». Еще не умеешь?

Без единого звука существо повалилось набок. Эмерсон издал тревожный вопль, но беспокойство оказалось напрасным: миг спустя младенец проворно встал на четвереньки и с немыслимой скоростью двинулся ко мне. У самых туфель затормозил, шлепнулся на мягкое место и воздел ручки.

– Мама! – Улыбка обнаружила очаровательные ямочки на щеках и три крохотных зуба в пухлом ротике. – Мама, оп! Оп, оп, оп, ОП! – по возрастающей.

От последнего «ОП» в детской зазвенели стекла. Я поспешно подхватила громогласное создание и невольно ахнула от его вполне ощутимого веса. Короткие ручонки обвились вокруг моей шеи, дитя ткнулось мне в плечо.

– Мама! – сказало оно почти тихо.

По какой-то непонятной причине (наверное, младенец слишком сильно сдавил мою шею) у меня перехватило горло.

– Он у нас молодец! – гордо, будто о собственном чаде, сообщила Эвелина. – Обычно дети до года молчат, а у этого юного джентльмена в запасе целый арсенал слов! Я каждый день показывала маленькому Уолтеру ваши фотографии и рассказывала о вас!

Эмерсон топтался рядом и поглядывал на меня с гнусно-ревнивым выражением. Младенец ослабил мертвую хватку, глянул на родителя, что-то про себя прикинул и с чудовищно хладнокровным, как выяснилось в свете дальнейших событий, расчетом вырвался из моих рук.

– Па-па!

Эмерсон подхватил его на лету. Несколько мгновений папуля и сыночек разглядывали друг друга с безнадежно одинаковыми идиотскими ухмылками. Потом Эмерсон подбросил чадо в воздух. И еще раз, в восторге от счастливого младенческого визга. В третий раз не подрассчитал, и черноволосая макушка соприкоснулась с потолком. Эвелина сделала выговор неосторожному папаше, а я... Я помалкивала. С каждой секундой во мне росло странное, дурное предчувствие. И я, как всегда, оказалась права. Та встреча стала началом жесточайшей пожизненной войны, в которой победа мне не светила.

Именно Эмерсон дал младенцу прозвище. Он сказал, что воинственной внешностью и диктаторскими замашками Уолтер-младший сильно смахивает на египетского фараона, второго из череды Рамзесов – того, кто заполонил берега Нила гигантскими изваяниями собственной персоны. Мне ничего не оставалось, как признать наличие сходства. Как ни крути, а старшего Уолтера, своего кроткого, спокойного дядюшку, наш отпрыск напоминал куда меньше.

Эвелина с мужем слезно умоляли нас остаться, но мы все же предпочли поселиться отдельно. Гостеприимство гостеприимством, но жить постоянно вблизи действующего вулкана не каждому под силу. Рамзес явно наводил ужас на кузенов – те не могли тягаться с его буйным нравом и не менее буйными проявлениями любви.

Как мы быстро убедились, наше чадо отличалось поразительным умом, а его физические способности ничуть не уступали интеллекту. Восьми месяцев от роду оно ползало с ошеломляющей скоростью. В десять месяцев, приняв решение научиться ходить, Рамзес в момент обзавелся полным комплектом синяков и шишек. Расквашенный нос, ободранный подбородок, в кровь разбитые коленки – все это он заполучил одновременно, поскольку ни в чем не признавал половинчатости. Он поднимался на ноги, шатался, шлепался, снова поднимался – и так несколько дней кряду, до тех пор, пока не добился-таки желаемого. А добившись, продолжал ежесекундно оттачивать мастерство – иными словами, находился в вечном движении.