Парень успел что-то прохрипеть или простонать пару раз, прежде чем я прекратил его страдания, нанеся один удар под ребра, а второй своим любимым ударом сбоку в шею. После этого тот затих.

Дело сделано. Трупы лежали довольно живописно: лохматый на спине (на него я старался не смотреть), а лысый на животе. Всю жизнь они были разными и непохожими друг на друга, так что теперь даже было что-то символическое в их позах. Один смотрит вверх одним глазом, другой уперся лбом в землю. Но на любование времени не было, пора было уходить – кто-нибудь мог услышать предсмертные звуки лысого.

Подхватив брошенную пятисотку, я тщательно проверил, чтобы от меня не осталось никаких следов. Убедившись, что все нормально, я уже собрался уходить, как вдруг ветки навстречу мне раздвинулись, и появился мужской силуэт, похожий на одного из бегунов, периодически болтающихся здесь в парке. Теперь уже заметно потемнело, и я не мог разглядеть черты его лица.

– Что-то случилось? – спросил он у меня. – Я медик…

Он увидел трупы. Медленно, как бы заторможенно, он сделал пару шагов в их направлении, потом повернулся ко мне.

– Это…

У меня просто не было выбора. Нож так и оставался в моей руке все это время. Как же хорошо, что я так и не снял перчатки! Не дав ему опомниться, широким жестом я махнул ножом слева направо, стараясь попасть по горлу. Удар, похоже, удался, потому что бегун захрипел и схватился за горло, но все же не до конца. Мужик развернулся и бросился в сторону пруда. Нельзя было дать ему уйти. Я выскочил вслед за ним, на ходу достал нож из рукава и метнул его в спину убегающего, практически не целясь. Хоть здесь повезло, я попал.

Мужчина споткнулся и повалился на траву возле пруда. Подбежав, я со всей силы ударил его ножом в основание черепа. Там что-то хрустнуло. Добавив еще один удар в горло сбоку, я стал искать метательный нож. Уже было темно, и мне пришлось искать практически наощупь, к тому же я лихорадочно старался обозреть окрестности, видит ли меня кто-нибудь.

На противоположной стороне раздались крики. Вырвав, наконец, свой любимый нож из спины неудачника, я бросился обратно, под защиту стены из деревьев.

Дальше все пошло по плану. Я добежал, кстати говоря, с большим трудом, до нужной дырки в заборе. Мне очень помогло то, что Богородское шоссе было хорошо освещено, так что найти дыру не составило никаких проблем. Единственные возможные неприятности могли сулить проезжающие машины. Точнее, водители, случайный взгляд которых мог меня отметить в своей памяти.

Перед тем как выйти на свет, я хорошенько повтыкал и почистил ножи о землю и только после этого убрал их в ножны. Большая чистка им предстояла дома. И теперь же я распрощался с перчатками, убрав их в рюкзак.

Внимательно оглядев себя с головы до ног и не заметив ничего подозрительного, я спокойным размеренным шагом направился к метро. Возле главного входа мне показалось, что из милицейского домика кто-то вышел и направился в сторону Собачьего пруда. Если тела уже нашли, то надо прибавить шагу, единственный шанс – это затеряться в метро.

К Насте сейчас ехать нельзя, надо еще разобраться с вещами. Поэтому я направился к себе домой на Выхино, но даже в метро меня терзали подозрения. Я специально доехал до Чистых прудов, там вышел на улицу, поверху перешел на Тургеневскую и только потом, проехав до Китай-города, попал на свою линию.

Лишь попав домой, я понял, как же меня трясет. Состояние было ужасным. Сегодня я убил ни в чем не повинного человека. Как глупо все получилось. Да и заметили меня наверняка – небось, какая-нибудь компания отдыхала на берегу пруда. Вот невезуха! С самого утра я подозревал, что день будет неудачным, но не до такой же степени!

Я переоделся и убрал вещи в рюкзак, а сам рюкзак так и бросил у входной двери, рассудив, что если меня каким-нибудь невероятным образом вычислят и найдут, то, будут у меня эти вещи или нет, мне это вряд ли поможет. Тем более что если я сейчас поеду их прятать или топить в таком состоянии, гаишники меня точно могут в чем-нибудь заподозрить и остановить.

Следуя какой-то внутренней программе, я пошел в ванную и стал мыть, чистить и оттирать свои любимые ножи. Они меня не подвели ни разу. Как говорится, работать с ними было одно удовольствие. Я все делал так медленно и размеренно, что потратил на это более двух часов. После чего стал чистить ножны, что заняло времени не меньше. Часто я прерывался и просто сидел, тупо глядя в пространство. Постоянно вспоминалось последнее убийство.

Когда все было вычищено, вымыто, вытерто, просушено и убрано, я занялся собой. Погрузившись в горячую, но такую приятную ванну, наполненную белой, пушистой пеной, я ощутил, как все проблемы и неприятности отходят на второй план. Пена, которой я обычно не пользуюсь, символизировала чистоту моих намерений, а они сегодня подверглись серьезному испытанию, которое мне еще предстоит пройти. Поэтому сегодня без пены было не обойтись.

Все происходило как во сне, возможно, я даже заснул в ванне. Теперь трудно вспомнить и трудно понять, что я делал на самом деле, а что происходило во сне. Мозг отказывался верить в произошедшее, поэтому не давал ни на чем сосредоточиться, отдавая возможность управления привычкам и инстинктам.

Смутные воспоминания, что я готовил себе чай, делал бутерброд, так и остались смутными. Весь домашний вечер покрывался таким слоем тумана, что даже и не стоило вспоминать. И только постель, которая всегда с радостью принимала меня, откликнулась и на этот раз, забрав меня в царство сна.

Убитое состояние

Весь следующий рабочий день прошел без участия моего мозга. Похоже, он старался отгородиться от реальности, чтобы я не сошел с ума. Эта защитная реакция организма, возможно, и вправду спасла мне жизнь. Ведь даже вчера, лежа в ванне, я несколько раз порывался дотянуться до бритвы или до ножа, но общая слабость и лень не дали мне этого сделать. Смог бы я или нет вскрыть себе вены, утверждать не могу. Но факт остается фактом, сегодня я был еще жив.

Убийство невиновного стало камнем преткновения в моей системе. В ней не было ничего о таких убийствах, ведь я даже не предполагал, что такое может случиться. И вот теперь мой мозговой компьютер зациклился. Нужна была встряска, чтобы сбить программу, но сам себе я не мог ее устроить, поэтому мне оставалось ждать, «Я» в общепринятом смысле этого слова в этом процессе не участвовало, мое тело жило своей жизнью, обычной, повседневной. Ничего нового, все по-старому, следуя заданному, еще давным-давно установленному ритму.

На работе мне задавали разные вопросы, а я на них что-то отвечал и, главное, все точно и правильно, во всяком случае так, как от меня ждали. Все мои действия не вызывали сомнений в моей нормальности, что позднее, когда я сумел прийти в себя, вызывало некоторое удивление. Неужели мой мозг так самостоятелен, что может обойтись без осознания основных действий?

Сейчас вся работа велась из подсознания. С одной стороны, это радовало – никто ничего не понял и не заметил, с другой стороны, это настораживало: а нужно ли мое сознание телу, раз оно может обойтись и подсознанием? Забавно получается. Но если разобраться, то я всему научил свое тело и загнал в подсознание все свои действия и стереотипы поведения, поэтому утверждение, что подсознание могло само всему научиться, вызывало серьезные сомнения. В то же время я мог служить только временным обучающим элементом, который потом может оказаться ненужным или бесполезным, и даже опасным для существования всего организма. И тогда, когда организм это понимает, он просто берет и выключает меня, точнее, мое сознание. Ведь можно припомнить очень много случаев, когда человек, спасаясь от опасности, совершал чудеса ловкости, силы, выносливости и в то же время он ничего не осознавал, само тело за него решало. И если тело решило, что должно спастись, оно спасается.

Для тела нет преград, есть только главное Я, которое обычно телу или подсознанию только мешает, поэтому у людей, у которых слабеет собственное Я, начинает преобладать подсознание, а в обычном состоянии они друг друга уравновешивают, не доставляя проблем друг другу. Видимо, мое Я ослабело, и тело, точнее, подсознание, перехватило инициативу.