– Убей меня, не погань мое сознание. Ты еретик, твое сознание замутнено, оно не может в меня проникнуть! Я сильнее! Я воин, боец и я не проиграю!

Макс улыбается. Он не произносит ни слова, просто нагибается и целует меня в лоб. Через поцелуй ужас, пробивая все защитные барьеры, поставленные моим сознанием, проникает внутрь. Я закрываю глаза. Тьма, сплошная тьма со всех сторон окружает меня. Крик рвется из груди наружу, я уже не могу терпеть. «Я воин, я боец», – как заклинание, повторяю я про себя. – «Я воин, я боец, я не могу проиграть!». Но крик не отступает, крик ужаса. Мне нужно сдержаться. Меня корежит, ломает, я уже не могу сдерживаться. Быстро открыв глаза, я вижу, что Макс снова наклоняется ко мне для поцелуя. Я зажмуриваюсь и чувствую, как что-то холодное, липкое и противное касается моего лба. Крик все же вырывается наружу, но моя сила воли еще не сломлена до конца, поэтому крик получается мычащим и невнятным. Одновременно с ним я открываю глаза.

…Макса не было, передо мной находилось мамино озабоченное лицо.

– Спокойно, спокойно, это всего лишь я, – она легонько провела рукой по моим волосам.

Я очнулся окончательно. Макс теперь казался только сном, но таким реальным, что даже трудно себе это представить.

– С тобой что-то случилось? – спросила мама и присела рядом с кроватью на стул.

– Нет, а почему ты так решила? – Подозрение закралось в мою душу.

– Ну, наверно, потому, что, во-первых, у тебя побиты все ребра, а во-вторых, ты уже больше двенадцати часов бредишь.

Слово «бред», меня насторожило, и я спросил:

– Что значит – брежу?

– Ну, говоришь во сне – так, наверное, будет более правильное определение, – поправилась мама.

– Двенадцать часов? А сколько сейчас времени? – спросил я, надеясь, что мама что-то перепутала.

– Вчера ты завалился спать около полуночи, а сейчас почти полпервого – и уже не ночи, – Мама часто использовала саркастические нотки, даже когда она волновалась, не могла отделаться от этой привычки.

– Вот черт, я же опоздал на работу! – воскликнул я, пытаясь подняться.

Но мама легким движением руки остановила меня:

– Это еще мягко сказано. Собственно, сегодня ты пропустил все, что можно. Но не волнуйся, я уже позвонила твоему директору и сказала, что ты заболел.

Когда я попытался подняться, мокрое полотенце, лежавшее на лбу, упало мне на грудь. Так вот что во сне обозначал поцелуй Макса: всего лишь полотенце, которое мама клала мне на лоб.

– А в чем, собственно, дело? – Я медленно сел на кровати.

На удивление, моя голова была абсолютно ясной, поэтому все воспринималось весьма спокойно и рассудительно. Позднее я, рассуждая сам с собой, подумал: что бы было, если бы не наступила эта ясность сознания? Как бы я воспринял все то, что рассказала мне мама? Сейчас я воспринял всю информацию адекватно, чем сильно себя порадовал.

– Вообще-то это ты мне должен рассказать, что случилось, ну да ладно. Все очень просто, а с другой стороны – все весьма загадочно. Вчера ты ушел спать, как я уже говорила, около двенадцати. Примерно в два часа ночи из твоей комнаты стало доноситься странное бормотание, от которого я и проснулась. Сначала мне показалось, что ты разговариваешь по телефону, но прошел уже час, а бормотание не прекращалось. Я решила заглянуть. Телефонная трубка был на месте, а ты лежал и что-то говорил. Я окликнула тебя, но никакого результата. Тогда я включила свет и подошла поближе. Ты был накрыт одеялом и мелко дрожал. Точнее, дрожь волнами накатывала на твое тело. И так продолжалось некоторое время, потом ты успокоился. Потрогав твой лоб, я чуть не обожглась – такой он был горячий. Я решила тебя не будить, ведь сон лучшее лекарство. Чтобы немного снизить температуру, я положила тебе на голову полотенце, смоченное разбавленным уксусом – это замечательное средство для снятия жара. После этого ты лежал тихо и спокойно, дрожь прекратилась, и я решила тебя оставить. Я зашла к тебе снова только под утро, когда уже должен был прозвенеть твой будильник, но я его не слышала. Ты так и лежал, все в той же позе с полотенцем на голове. Жар стал намного меньше, но просыпаться ты и не думал. Я попыталась тебя разбудить, но ты только бормотал в ответ что-то непонятное. Несколько раз я слышала имя Макс.

Услышав это имя, я весь похолодел – неужели я все рассказал в бреду? А мама продолжала:

– Но, посмотрев на твой стол, я обнаружила игру про Сэма и Макса, и сразу стало понятно, что ты опять переиграл в свои дурацкие игры. – Плохо скрываемая паника уже стала овладевать мною, когда я услышал про компьютерную игру на своем столе.

Неслыханная удача: значит, компьютерные игры могут быть очень даже полезными! Мысленно я улыбнулся такому тезису.

– Я поняла, что дело плоховато, но вызывать скорую не торопилась – с ними хлопот не оберешься, знаю еще по бабушке. Так вот, я решила пойти к нашей верхней соседке, про которую еще вчера упоминала. Когда та пришла (к счастью, мне не пришлось ее будить – ей все равно вскоре надо было идти в больницу), она захватила с собой тонометр и стетоскоп. Но как только она решила тебя послушать и мы откинули одеяло, все стало ясно. Вероятно, ты вчера поскользнулся на лестнице, или кровь текла не только из носа, а из внутренних органов тоже? – этот ехидный вопрос заставил меня улыбнуться.

Я всегда уважал свою маму за присутствие духа, но теперь я был просто восхищен.

– В общем, соседка сказала (после того, как прощупала все твои ребра), что у тебя не более двух трещин, а в остальном просто сильные ушибы. А температура у тебя поднялась, скорее всего, по двум причинам: из-за нервного перенапряжения и от начавшейся внутренней борьбы за заживление. Пока она с тобой возилась, ты явно стал просыпаться. А так как покой был бы наилучшим лекарством, она сходила домой за каким-то успокоительным, которое сразу же и вколола тебе. После него ты снова погрузился в глубокий спокойный сон. К тому же она сказала, что этот укол будет способствовать твоему скорейшему выздоровлению. Кстати говоря, она обещала зайти вечером. В общем, как видишь, все обошлось. Хотя, если честно, напугал ты меня сильно. – Мама перевела дух.

Только сейчас, на одно мгновение, по ее лицу стало видно, как сильно она была напугана, какую нервную нагрузку испытала, и как рада, что все это прошло.

– Может тебе теперь тоже надо сделать успокоительный укол? – спросил я с улыбкой.

– Нет спасибо. Ты же знаешь, как я отношусь к врачам.

– Однако ты пригласила его, точнее ее, к нам?

– А разве вызвать скорую помощь было бы лучше?

– Нет, скорую лучше не надо, – Я тут же подумал о том, как в больнице меня начинают допытывать, откуда у меня такие травмы, и все такое. Могли бы даже вызвать милицию, чтобы найти тех, кто это сделал. Мне вряд ли удалось бы убедить их в том, что эти травмы я получил случайным образом, например, упав с лестницы. – А эта врачиха – она разве не советовала вызвать скорую?

– Нет, она сказала, что из-за возможных трещин в ребрах гипсовый корсет не одевают, а ничем другим помочь они все равно не смогут. Рентген здесь не нужен, переломов нет – это точно. Нервное напряжение в больнице лечится с трудом. «Скоро он проснется практически здоровым и отдохнувшим, хотя ребра будут болеть еще минимум две недели. Я зайду вечерком – тогда и посмотрим. Если улучшения не будет, то можно будет подумать и о больнице, а пока пусть отдыхает». Вот примерные ее слова. После чего она ушла, а я осталась с тобой сидеть.

– И давно сидишь?

– Часа два. Ну я же не все время сидела – то на кухне всякие дела, то там, то сям, ты же знаешь.

Да, я знал, что мама никогда не признается в том, что она здесь сидела все это время, периодически накладывая мне на лоб мокрое полотенце.

– Спасибо. Извини, что заставил тебя волноваться, – Мне было очень трудно произнести эти слова – я никогда не просил прощения, особенно у родных, у нас это было как-то не принято.

Какой смысл просить прощения? Ошибки в отношении друзей и родных надо исправлять, а не извиняться. Наша система была намного лучше, чем в других семьях, где дети с радостью извинялись, а потом через некоторое время повторяли то же самое. Мы так не поступали. Сделал что-то плохое, специально или нечаянно, понял что сделал – такого больше не повторялось. Это было негласное правило, которое знал я, и которое знала мама. Поэтому ее реакция меня немного удивила. Она сказала, что ничего страшного, и вышла. Мне показалось, что она заплакала. Я ненавижу расстраивать своих родных, да я вообще ненавижу расстраивать кого бы то ни было, но маму – это было еще ужаснее. Именно поэтому слова прощения так долго не хотели выходить наружу. Я катал их в горле, перебирал в уме, и лишь полностью собравшись с духом, произнес. Честно говоря, теперь я даже не был этому рад. Но сделанного не воротишь. Я понимаю, насколько маме пришлось превозмочь себя, чтобы пригласить домой врача, точнее медсестру. Да, эта соседка была маминой подругой, но не более того. Мама никогда не обращалась к ней за профессиональной помощью, она вообще не любила врачей (собственно, так же, как и я). Врачи (да и все медики то же) для нас – это самые безнаказанные убийцы на свете. Никогда не слышал, чтобы посадили врача, который нечаянно убил пациента по ошибке – ну, раз ошибся, ну другой, а-а, бывает. Просто разница в ошибке врача и обычного человека – это здоровье, а порой и жизнь. Если бы я хотел пойти в наемные убийцы, то работа врача подошла бы великолепно.