—  Скажи нам про твой секрет сейчас,— сказала Анна.— Мэри, пожа­луйста.

   —  Если  хотите,  я  расскажу  вам  одну  историю в  которой  тоже  есть тайна,— предложила Мэри.

   —  Только  про фей нам  не  надо,— заявила Полли.— Мы  любим  про людей.

   — Ладно,— согласилась Мэри.— Однажды жила-была девочка-сирота. Ее   родители   погибли   в   страшной авиационной   катастрофе — от   них   не осталось   ничего,   кроме  зубов   да  горстки  обгорелых  костей,— и  ей  при­шлось перебраться в дом ее слепого дедушки и злой тетки...

   —  Тетка была строгой?

   —  Не   просто  строгой,   а   жестокой!   Она   ее   била   и   кормила   только остатками да объедками...

   Дрожащим шепотом Мэри поведала им о синей бутылочке с надписью «Яд», о том, как злая тетка пробиралась в спальню сироты, чтобы смот­реть на нее, когда она спала, и следила за ней, когда она болела, в надеж­де, что она умрет, не позволяла ей заводить себе друзей, забирала у нее игрушки...

   Округлив  глаза  и тяжело дыша,  близнецы  слушали ее,   не  перебивая.

   —  А в конце она убила ее? —вдруг спросила Полли.— Девочка убила свою тетку?

   —  На ее месте я бы обязательно убила,— сказала Анна.— Я бы ее за­стрелила! Бах! Бах!

   —  Ну и кровожадные! — усмехнулся Саймон из глубины лавки.

   —  По-моему,  не  убила.— А  Мэри-то  надеялась,   что  Саймон  не  слу­шает.— Но  кончилось  все  вот  чем:   девочка  убежала  туда,  где  никто  не мог ее найти. На необитаемый остров или что-то в этом роде.

   —  А ты  хочешь  убежать,  Мэри?   Ты  ведь  тоже  сирота? — спросила Полли.

   —  Если   кто   сейчас   и   побежит,   так   это   вы,— вмешался   Саймон.— Знаете,  который  сейчас  час?   Уже     около двенадцати,   и  мама  ждет  нас к  обеду.— Он  посмотрел  на  Мэри.— Может,  ты  тоже  пойдешь  с  нами? Если ты голодна...

   Поскольку  она  сама   сказала  ему,   что  тетя   Элис   морит   ее   голодом, то отказаться было неловко.

   —  Но    я    должна   вернуться    домой    к    половине   второго,— сказала она.

   —  Вернешься,— пообещал   Саймон.— По   воскресным   дням   мы   обе­даем рано.

   —  Есть люди, которые очень любят выдумывать, вот в чем беда,— ска­зал Саймон, когда они шли по набережной. Близнецы бежали впереди и не могли слышать их разговора.

   Мэри стало не по себе, но лишь на секунду. Он имел в виду не ее, а Кришну. В телефонном справочнике Лондона оказалось очень много Пателей, но ни один из них не жил на Бэкингем-пэлес-террас.

   —  Подожди    делать    вывод,— возразила    Мэри.— Может,    его    дяди нет в справочнике.

   —  Да,   это   старый   справочник,— согласился   Саймон   и   вздохнул.— Понимаешь,   Бэкингем-пэлес-террас   находится   в   районе   Белгрэвии,   где расположены все посольства и живут только очень богатые люди.

   —  Кришна говорит, что его дядя богатый.

   —  Если хочешь знать, я этому не верю,— фыркнул Саймон.

   —  Почему?

   —  Потому   что   все   иммигранты   бедняки,— снисходительно   объяснил Саймон.— Это общеизвестно. Поэтому они сюда и едут.

   —  А вдруг он разбогател, с тех пор как приехал?

   Саймон пожал плечами.

   —  Ты хочешь сказать, что Кришна врет?

   —  Не совсем. Скорее, врет его дядя.

   —  Не понимаю.

   Саймон помолчал. Он ссутулился, засунул руки в карманы, нахмурил лоб. И сказал с расстановкой:

   —  Я верю, что у него в Лондоне дядя, но то, что он богат и ездит на «кадиллаке»,— чепуха.   Он,   по-видимому,   написал   им,   что   разбогател,   и хвастался...   Люди  часто  так  делают.   Выдумывают,   чтобы   придать   себе вес...

   Но  Мэри,   которая  лучше  других   должна  была  понимать  справедли­вость его слов, возмутилась:

   —  Сам ты выдумываешь! Откуда тебе все это известно?  Как тебе не стыдно! Я расскажу Кришне, что ты про него говоришь!

   —  И поступишь подло. Я ведь тебе это сказал по секрету.

   Мэри посмотрела на него, встретила приветливый, честный, взволно­ванный взгляд, и ей стало стыдно.

   — Вот почему ты сказал, что мы не можем послать письмо,— дога­далась она.— Ты решил, что его дядя не живет по тому адресу, который он назвал, и побоялся, что письмо попадет в чужие руки?

   Саймон огорченно кивнул.

   —  Именно такой адрес он и должен был сообщить. Он, наверное, ду­мает, что в Лондоне все живут возле Бэкингемского дворца.

   Саймон прав, думала Мэри. Во многих вещах он разбирается гораздо лучше нее. Но с другой стороны, квартира ее родителей была как раз не­далеко от дворца, а они вовсе не принадлежали к числу очень богатых лю­дей. Что же касается Бэкингем-пэлес-террас, то эта улица вполне могла оказаться и бедной...

   —  Можно  съездить   и   посмотреть,— предложила   она.— Я   могу   хоть завтра поехать в  Лондон.  В  копилке  у  меня есть деньги,   попрошу  тетю Элис    дать    мне    с    собой    поесть,    скажу,    что    проведу    весь    день    на пляже...

   Саймон пнул камень ногой.

   —  Твоя   поездка   может   оказаться и напрасной.   Вдруг   ты   его   не найдешь?

   У него был такой расстроенный вид, он так беспокоился, так согнулся от обрушившейся на его плечи тяжести, что у Мэри лопнуло терпе­ние:

   —  Если нет, тем хуже для него. Да не беспокойся ты, Саймон...

   И Полли, которая остановилась их подождать и услышала ее слова, вдруг подтвердила:

   —  Беспокойное он существо, как говорит наша мама!

   —  Мама говорит, что непонятно, от кого он унаследовал эту черту,— добавила Аннабел.

   Мэри тоже не могла понять этого, когда очутилась в «Харбор-вью». Обитатели этого дома явно не умели беспокоиться, и уж, во всяком случае, их мало волновали шум и беспорядок. Узкий коридор был весь забит колясками и игрушками, большими картонными коробками и даже ведром, наполненным до краев водой, словно кто-то готовился к гонкам с препятст­виями. В глубине дома собралась вся семья: двое младенцев, мама, бабуш­ка и рослый мужчина в рубашке с короткими рукавами, отец Саймона,— догадалась Мэри. А когда Саймон, она сама и Полли-Анна тоже уселись за большим круглым столом в крохотной комнатушке, их оказалось целых девять человек, и они все разом принялись галдеть, стараясь перекричать радио, из которого неслись звуки военного марша, исполняемого вроде сра­зу несколькими духовыми оркестрами. Несмотря на громкие голоса, Мэри так и не смогла разобрать, кто что говорит, но поняла, что ее, по-видимо­му, представляют, потому что трое взрослых кивнули ей и улыбнулись, а Саймон, убрав со стоявшего в стороне стула вещи, придвинул его к столу.

   Стол был накрыт к обеду, но по нему ползал старший из младенцев и, хватая ножи и вилки, сбрасывал их со стола. Единственным, кто это заме­тил и кого это беспокоило, оказался Саймон, который снял младенца со стола и посадил в детский стульчик. Лицо у него при этом было сосредоточенно-хмурым. Он дал младенцу ложку, которой тот принялся громко стучать, а сам начал собирать разбросанные ножи и вилки. «Человеку аккуратному, который любит, когда вещи лежат на месте, в таком доме жи­вется нелегко»,— подумала Мэри.

   Ей же самой все это было очень по душе. Никто не велел ей пойти вымыть руки, никто не спросил, чем она занималась все утро. Поставили перед ней целую тарелку жареной свинины с овощами и продолжали ве­село, но неразборчиво кричать друг на друга, пока Саймон, поднявшись с места, не выключил радио.

   —  Вот  так-то  лучше,— заметил  его  отец.— Теперь   хоть   можно  слы­шать самих себя.

   —  Молчание — золото,— добавила мама.

   —  И   стоит   недорого,— сказал   Саймон.— Только   повернуть   выклю­чатель, и все.

   —  А  я  и  не  заметила,   что  радио  было  включено,— удивилась  мама Саймона.

   Это была бледная, худенькая, миловидная женщина в переднике. Кого-то она напоминала, но кого, Мэри вспомнить не могла.