В этом мире двое Тишиной просвечены.

Их такая доля – Жить в безмерной вечности.

Их такая участь: Руки греть любимые,

Радуясь и мучаясь Горестями мнимыми.

Двое, только двое…

А вокруг столетия Огненной звездою Падают в бессмертие.

Двое, только двое,

В буре человечества Вечною любовью Навсегда просвечены.

Когда он закончил писать, свечка почти догорела. Пора было ложиться спать. Пиит потушил свечу, разделся и улегся на скрипящую кровать, на удивление чистую простыню, укрылся второй простыней, а сверху тяжелым ворсистым одеялом и, заложив руки за голову на подушке, стал смотреть в потрескавшийся белый мелованный потолок, на который окно отбрасывало какие‑то неясные светлые блики. За стеной, в комнате юной пары, монотонно‑тягуче скрипела кровать. Пиит понимающе улыбнулся, повернулся на бок и укрылся одеялом с головой. Сон пришел не сразу. Свои завтрашние действия он сознавал не ясно, в зависимости от обстоятельств. Но ясно понимал: спастись у него шансов немного. Почти никаких. Он рискует своей жизнью и не имеет никакого права рисковать жизнями Жана и Жорисы. Он этого не должен допустить. Простой, но, кажется, надежный план наконец созрел в его голове. И он, уверенный в успехе, спокойно заснул. Утром Пиит Логаан проснулся в каком‑то приподнятом настроении. Причины такого пробуждения он понять не мог. Не было у него этих причин. Просто он знал свойства своего организма, который, помимо воли, сам концентрировал все психологические силы в ответственные жизненные моменты. Пиит вскочил с кровати. До назначенного в газетном объявлении времени оставалось еще восемь часов, и нужно было окончательно подготовиться к приему у Китченера. Юная чета, судя по скрипу кровати за стеной, еще не вставала. Пиит не стал их тревожить. Что ж, дело молодое. Пусть потешатся. А ему нужно провести обследование местности вокруг дворца, этакую рекогносцировку, чтобы в случае удачного исхода попытаться куда‑нибудь незаметно скрыться, а затем вывести из‑под удара Жана и Жорису. Логаан долго кружил по Церковной площади и только к ленчу вернулся в гостиницу, где его с нетерпением ожидали молодые люди. Они спустились в ресторан и заказали еду. Пиит из принесенной с собой корзины достал бутылку очень дорогого портвейна и почему‑то три бокала из темного, почти черного стекла. Он разлил вино по этим бокалам, явно себе не доливая. Поднял свой и провозгласил тост:

– За успех нашего предприятия! – и чуть‑чуть пригубил портвейн. Весь этот странный церемониал показался Жану Грандье очень подозрительным, и он незаметно толкнул сидящую рядом Жорису. Потом предупредительно слегка качнул головой, когда девушка хотела выпить вино. И тут же об этом пожалел, взглянув в глаза Пииту. Понял, что ничего плохого и страшного тот в бутылку не подсыпал. Скорее всего, только снотворное, чтобы они заснули, и Логаан отправился во дворец один. Лучше бы Жориса выпила это вино, но теперь было поздно. Она поставила на стол свой черный бокал. Разговаривать на эту тему Жан с Пиитом не стал. Он разгадал его замысел, и Пиит это понял без слов. Но у него был припасен запасной вариант. Когда с едой было покончено, они снова поднялись в свои номера. Примерно через час Пиит зашел к молодой чете, чтобы уточнить время выхода на операцию. Они проговорили несколько минут. Затем Логаан ушел, плотно прикрыв за собой дверь. Прошел еще час. Жан и Жориса сидели на кровати и целовались.

– А, может, ты останешься? – предложил Жан, понимая, какой получит ответ. – Нас ведь могут арестовать и расстрелять по законам военного времени.

– Ну и пусть! – упрямо мотнула головой девушка. – Лишь бы только с тобой!

– Но ведь ты не одна, – Жан положил ей руку на живот. – Я не хочу, чтобы у нашего ребенка не было отца, – твердо ответила Жориса, – а без тебя я жить не стану!

– А ведь Логаан хотел нас усыпить, – после паузы и поцелуя, сказал Жан. – Он добавил в вино снотворное, я в этом уверен. Пиит хотел нас спасти от нас самих.

– Он поэт, – проговорила Жориса, – а они странные люди. Стихи вот мне за обедом подарил, – она развернула листок, – про нас с тобой. Красивые стихи. – Подумал, наверное, что мы передумаем и останемся, прочтя это стихотворение, – грустно улыбнулся Жан.

– А мы не передумаем! Да? – Жориса посмотрела ему прямо в глаза. – Я должна этому Китченеру отомстить! И за себя, и за мою семью, за народ мой, и за Родину мою! Я правильно говорю? – Ты у меня умница, – Жан снова поцеловал ее в губы, – и очень смелая… А, может, все‑таки, останешься? – предпринял он последнюю попытку. – У меня сердце за тебя разрывается. Почти, как тогда – на поляне, в горах… – Все будет хорошо, любимый мой, – Жориса прижалась всем телом к Жану. От ее волос пахло неуловимым, пряным ароматом. Но все тело ее дрожало. Он обнял ее и стал, целуя, гладить по светлым, завитым волосам. Душу сдавил комок боли, смешанный с горькой нежностью. Что он делает? Добровольно позволяет любимой, единственной женщине, будущей матери его ребенка идти в самое логово врага. Да пропади пропадом этот Китченер, его генералы, офицеры и солдаты! Пропади пропадом вся Британская империя с ее колониями! Лишь бы была жива и здорова она – ласковая, драгоценная, ненаглядная, родная! Жена! Прав Логаан! Тысячу раз прав! Нужно уберечь ее любым способом. Связать, в конце концов!.. Стоп! Что ты хочешь себе позволить, Со‑рви‑голова? Совсем потерял голову. Ты приехал в эту страну бороться с ее поработителями, ее захватчиками. Но ты иностранец. А Жориса родилась и жила здесь в Трансваале, в Претории. Ее родной город в руках оккупантов. Разве она не имеет права бороться с ними? Твое дело – защитить ее, но не ценой насилия против свободы выбора. Она решила идти вместе с ним. Он может ее отговаривать, но не крутить ей руки. Даже из самых добрых побуждений. Жан крепко поцеловал Жорису в губы, приняв решение не препятствовать ей. Часы на стене номера мерно пробили четыре раза. Пора бы уж Логаану прийти за ними, как и было согласовано. Но прошло еще пятнадцать минут, затем полчаса, а стука в дверь все не было слышно. Тогда Жан решил сам пойти в номер Логаана. Заснул Пиит там, в самом деле, что ли? Ключ торчал из замка в двери, но почему‑то не поворачивался. Хотя дверь была заперта. Сделав несколько бесплодных попыток отпереть дверь, Жан вытащил ключ из замочной скважины и только тут разглядел на нем бляху с цифрами. С цифрами номера Пиита. Он их запер, подменив ключи. Очень ловко и незаметно. И сейчас уже, наверное, движется в сторону президентского дворца. Самое время. Жориса по странной улыбке Жана, вертящего в руках ключ, поняла все. Она поднялась с кровати и подошла к окну:

– Нам нужно спуститься вниз и догнать его, – решительно произнесла девушка.

– Нас могут увидеть с нижнего этажа, – сказал Жан, – там как раз ресторан.

– Рискнем? – ободряюще улыбнулась Жориса.

– Ну, что же, – согласился Сорви‑голова, – только я спускаюсь первым…

…Полковник Лесли смотрел через широкое ресторанное окно на мокрый после дневного дождя гостиничный сад. Его столик был как раз приставлен к окну. Лесли почти уже осушил второй графинчик коньяку и был в расслабленном расположении духа. Отпуск завтра кончался. Нужно возвращаться в полк, где его авторитет заметно пошатнулся после пленения в лесу на берегу Олифант‑ривер. Он уже собирался просить генерала Торнейкрофта перевести его в другую часть, но тот дал ему недельный отпуск в Преторию. А что делать в этой деревне? Только пить коньяк в ресторане. Чем полковник Лесли усиленно и занимался всю отпускную неделю, то в обществе таких же офицеров‑отпускников, то, как сейчас, в гордом одиночестве. Сверху свалился и стал медленно раскачиваться на уровне середины окна какой‑то белый рукав с узлом на конце. "Скрученная простыня", – догадался Лесли. По простыне кто‑то опускался. Появились мужские сапоги, и офицер в капитанском мундире спрыгнул на землю. "Словно любовник удирает от мужа, – усмехнулся про себя Лесли, а потом удивился. – Но ведь здесь же гостиница, можно выйти и через дверь". Лицо "любовника", когда тот протянул вверх руки, кого‑то еще страхуя, показалось ему удивительно знакомым. Сквозь туман опьянения он стал вспоминать, где видел это юное, почти мальчишеское лицо с небольшими усиками? И видел недавно. На верхней части окна показались женские ботинки и подол бархатной юбки. Молодая девушка в элегантной шляпке спустилась в объятия офицера, и они оба поспешно скрылись из поля зрения Лесли. Только покачивался узел скрученной простыни. Где же он видел этого капитана, да и девицу, кстати, тоже? Ага, вчера во время обеда. Это были они, но лица‑то очень знакомые, виденные им до вчерашнего вечера. На раздумье ушло несколько секунд. И вдруг перед глазами полковника всплыл молодой человек во френче, который пленил его на берегу реки и вместе со своими друзьями‑французами доставил в лагерь генерала Кофалефа. Одно и то же лицо. Да и девица – та самая, что выбежала тому навстречу из палатки. Бурские шпионы! В центре Претории. Лесли вскочил из‑за стола, опрокинув стул и расплескав из рюмки остатки коньяка. Официант недоуменно посмотрел на пьяного полковника, бегущего через зал к выходу. Ему показалось, что полковник убегает от него, чтобы не расплачиваться. Но догонять его не стал, зная, что тот живет в гостинице. Так что Лесли беспрепятственно выбежал из дверей на улицу, свернул за угол и увидел удаляющуюся по скверу в сторону Церковной площади пару. Лесли прибавил скорость и на самом краю парка догнал шпионов. Сейчас он их арестует. В отместку.