Наверно, он несколько раз терял сознание, но руки и ноги продолжали механически двигаться, потому что он снова пришел в себя уже возле машины. Цепляясь руками за скользкий кузов, Карл встал на колени, потом, пошатываясь, поднялся на ноги.

И именно в этот миг луч фонарика ослепил его.

— Ты хотел стать жертвой, а не палачом? — спросил из темноты насмешливый голос. — Что же, могу доставить тебе такую радость. Получай!

Лютц знал — теперь ему не убежать. Он стоял неподвижно, ожидая выстрела, удара ножом, не все ли равно. Надо только успеть сказать те несколько слов, которые звенят на губах. Он успел сказать их:

— И все же я не поменяюсь местами с тобой… викинг!

Потом тело его обмякло и повалилось.

Учитель истории Карл Лютц так и не успел изложить на бумаге свои соображения о корнях фашизма.

Сверток в жестянке

Эрнст Ленау мерил и мерил шагами тротуар у станции городской железной дороги, то и дело поглядывая на часы. Рут опаздывала.

Сегодня выдался на диво хороший вечер. Без тумана и слякоти, без ветра, так надоевшего в последние дни. В такую погоду приятно пройтись, но одно дело — блуждать по улицам города, отдаваясь течению мыслей, и совсем другое — топтаться в границах одного квартала, не имея сил сосредоточиться, потому что все время приходится поглядывать на часы, внимательно всматриваться в каждую девушку, которая издали хоть чем-то напоминает Рут.

У Эрнста не слишком большой опыт общения с особами женского пола. Несколько кратковременных увлечений неизменно заканчивались разочарованием. Его раздражала та легкость, с которой одни из них, не таясь, готовы были предаться любовным утехам, и льстивое ханжество других, за которое приходилось расплачиваться слишком дорогой ценой, — ценой отказа от собственной свободы. Рут казалась ему совсем иной. Ему нравились ее независимость, критический склад ума, любознательность. С нею можно просто дружить, не думая о том, как сложатся их дальнейшие взаимоотношения — ограничатся дружбой или перерастут в более глубокое чувство.

Сегодня, получив зарплату, он хотел пригласить Рут в ресторан. Хотелось посидеть в уютном уголке, угостить ее чем-нибудь особенно вкусным, немного потанцевать.

Опоздание Рут вначале обеспокоило его, потом стало раздражать. Часы с неумолимой точностью показывали, что после девяти — час, который она сама назначила — прошло уже тридцать пять минут. Может быть, она хочет испытать его терпение? Меру своего влияния? Если это так, то нечего ждать. Он терпеть не может этих женских хитростей, и она не должна была к ним прибегать. Остается одно — повернуться и уйти. Он нарочно разжигает в себе чувство обиды, чтобы преодолеть желание остаться, потому что чувствует, какая засасывающая сила таится в чересчур долгом ожидании, — оно вбирает в себя минуту за минутой, с жадностью поглощает их так, что человек теряет представление о времени. То, что вначале кажется нестерпимо долгим, постепенно оказывается за границей измерения. Эрнста самого удивляет парадоксальность этого вывода. В конце концов, эти тридцать пять минут тянулись для него не так уж долго. Если бы не стрелки часов…

Чья-то рука тихонько проскользнула под его локоть. Рут! Она стоит рядом, задыхаясь, с пылающими от быстрой ходьбы щеками.

— Боже, как я рада, что ты не ушел! Я так спешила… Мне было так обидно, что именно сегодня мы не увидимся.

— Так бы и было, не встреть я старого приятеля, — мрачно бросает Эрнст. У него отлегло от сердца, но он не собирался это демонстрировать, пусть знает впредь.

Рут понимает, приятель — это чистейшая выдумка, способ защитить свое мужское достоинство. Насмешливое замечание готово сорваться с ее губ, но она понимает, что говорить ничего не надо. Да ей сейчас и не до этого.

— Если бы ты знал, по какой причине я задержалась: у нас была полиция.

Эрнст останавливается, совершенно пораженный.

— Где у вас? У тебя дома? — с тревогой спрашивает он. Ему известно, какую роль на заводе играет Герман Шварц, старший брат Рут, в назревающем конфликте с администрацией, и сердце Эрнста начинает колотиться, как после удара током.

— Да нет же, в аптеке, — раздраженно бросает Рут и скороговоркой продолжает: — Понимаешь, куда-то исчезла Клара! — девушка выдерживает паузу, желая ошеломить его этим сообщением, но Эрнст только равнодушно пожимает плечами.

— Ну и что? Почему это вдруг заинтересовало полицию? Она что-то нащупала у вас в аптеке? Какую-нибудь жизнепродлевающую микстуру или чудодейственный бальзам?

— Не шути, Эрнст! Как ты можешь?

— Не плакать же мне о твоей Кларе! Кстати, ты и сама, кажется, не очень-то любишь ее.

— Не настолько, чтобы желать ей зла.

— Откуда ты взяла, что с ней что-то случилось? Мало ли какие обстоятельства могли задержать ее. Пусть себе слоняется где угодно и с кем угодно. Почему это волнует тебя?

— Погоди… Разве герр Себастьян тебе ничего не рассказал?

— Вчера я поздно вернулся домой, и мы не виделись. Сегодня он ушел раньше обычного…

— Тогда ты не знаешь самого главного: позавчера вечером поддельным ключом Клара старалась отпереть дверь комнаты фрау Кениг.

— Чепуха! Ей стоило просто постучать, назваться, и фрау Кениг, несомненно, впустила бы ее. Зачем же подделывать ключи? Ну, подумай сама, насколько это нелогично. Давай забудем о Кларе и подумаем, где нам поужинать. Я нынче при деньгах, уважаемая фрейлейн, и приглашаю вас в ресторан. Какой выберем?

— Никакой, пока ты меня не выслушаешь.

— Надеюсь, рассказ будет не очень длинным? Учти, я не обедал.

Рут вдруг почувствовала, что она тоже очень голодна, что ноги у нее подкашиваются от усталости.

— Я тоже, — жалобно вырвалось у нее. — Никому из нас даже и в голову не пришло хоть немного перекусить, так мы разволновались.

— Кто мы?

— Я, фрау Мария и герр Себастьян. Его особенно поразила моя находка.

То, что отец разделял тревогу женщин, заставило Эрнста насторожиться. Не стал бы старик, с его выдержкой, волноваться без уважительной причины.

— Вот что: давай соединим приятное с полезным. Поищем, где нам приземлиться, а по дороге ты расскажешь мне обо всех событиях. Только последовательно, не забегая вперед.

— Тогда я начну со вчерашнего дня, чтобы описать его так, как он прошел для меня. Как обычно, в половине девятого, я была уже на работе, чтобы заранее подготовиться к открытию аптеки. Вдвоем с Кларой мы успеваем уложиться за полчаса. Но она почему-то не появилась, и мне пришлось все делать одной. Закрутилась так, что ног под собой не чувствовала. Поэтому очень обрадовалась, когда фрау Мария попросила меня взять такси, поехать к Кларе домой и узнать, что с ней. Я быстро слетала туда и обратно, но сведения привезла весьма туманные: выяснилось, что дома Клара не ночевала — где она, мать точно не знала, надеялась, что дочь поехала к тетке, в восточную зону, куда в последнее время она зачастила. Узнав, что Клара не ночевала дома, фрау Мария очень разволновалась и рассказала нам о странном происшествии, случившемся вчера вечером, а именно о той истории с ключами, которая кажется тебе такой невероятной. Так вот, в тот вечер фрау Кениг решила переночевать в аптеке наверху, потому что дома у нее холодно. Заперев все внутренние запоры, она собиралась лечь в постель, как вдруг услышала, что кто-то поднимается по лестнице. Судя по шагам, женщина. Это не столько испугало фрау, сколько удивило, потому что ключи от черного хода были только у нее. Что-то крикнув, когда неизвестная стала ключом нащупывать замок, фрау Кениг быстро спустилась вниз, в провизорскую, из окна которой хорошо видно все, происходящее во дворе. И знаешь, кто это был? Клара! И не одна, а вместе с Петерсоном.

— А кто такой этот Петерсон?

— Американский сержант, очень сомнительный тип. Он последнее время все вертелся вокруг Клары.

— Вот тебе и разгадка: влюбленные искали укромный уголок.

— Вначале я тоже так подумала. Но вели они себя совсем не так, как надлежит двум голубкам. Фрау Кениг твердит, что они остановились, поссорились, потом он выхватил у нее из рук какой-то сверток и ушел. Клара с минуту постояла, колеблясь, и кинулась вслед за ним.