— Это послужит ему хорошим уроком: у злых собак всегда рваные уши. То, что он ранен, конечно, неприятно. Но дело обстоит не так уж плохо, раз его не охраняют.

Нунке вскочил с места и заходил из угла в угол, потом, немного успокоившись, снова уселся в кресло напротив Григория.

— Послушайте, Фред, нужна ваша помощь! Я не могу оставить Больмана у русских. Если они опомнятся и всерьез возьмутся за него, то погибнет большая предварительная работа, а возможно, и преданные нам люди. Дело не в Больмане, мне, в конце концов, на него начхать. Но за ним может потянуться целая цепь провалов… Итак, надо спасать этого болвана. А у меня сейчас, как на грех, нет под рукой ни одного человека, который мог бы справиться, как бы возглавить… экспедицию.

— Вы хотите, чтобы я поехал в Восточную зону и выкрал этого… Больмана?

— Да! Будь у меня дня два, я бы подыскал нужных людей, но нельзя терять времени. Ехать надо немедленно. На первый взгляд это похоже на авантюру, но это не так. Вы, Фред, знаете методы моей работы, видели — я не люблю разбрасываться нужными людьми, подвергать их опасности. В данном случае риск минимальный. Поедете на санитарной машине в форме советского офицера. Документы получите идеальные. В помощь дам двух человек. Они с пистолетом «на ты», у них стальные мускулы, но, к сожалению, куриные мозги… Наверно, так уж устроена природа, что недостачу одного компенсирует другим…

Григорий слушал Нунке со смешанным чувством удовлетворения и беспокойства. Из соображений конспирации он ни разу не выезжал из западной зоны Берлина, хотя у него и была такая возможность. Сейчас Нунке сам посылает его в небольшой городок, расположенный в советской зоне. Как радостно будет услышать родную речь, хоть издали полюбоваться случайно встреченным бойцом в защитной форме, с красной звездочкой на пилотке. Как приятно сознавать, что в любую минуту можно остановить машину и ступить на землю, неподвластную всяким нунке и думбрайтам. Но чувства чувствами, а обязанность обязанностью — не действовать же против своих!.. Как же быть? Отказаться? Под каким предлогом?.. Нет, это не выход! Так можно поколебать с таким трудом завоеванное доверие. Надо немедленно предупредить наших о предстоящей операции, чтобы к моему приезду Больмана в больнице не было! А для этого постараться оттянуть отъезд.

— Когда надо выезжать?

— Люди готовы. Документы будут часа через полтора. За их изготовление принялись немедленно, как только было принято решение об этой операции.

«Очень мало времени. — нервничал Григорий. — Мария не успеет добраться до наших и вернуться с их инструкциями. Что же придумать?»

Нунке снова вскочил и зашагал по комнате.

— Кстати, документы у него были на имя Ганса Рихтера… Нет, каков олух! Грюншнабель[9], да и только. Попасть в такую беду! Теперь…

— Не завидую ему по возвращении.

— И вы правы. — Нунке сердито погасил сигарету. — Человек, пренебрегающий дисциплиной, не может руководить. Придется кому-нибудь передать его полномочия… А сейчас давайте поглядим карту земли Бранденбургской и подумаем о маршруте.

Искоса поглядев на часы — время ведь уходит! — Григорий развернул на столе крупномасштабную карту. И пока желтый ноготь Нунке ползал по хитрому лабиринту дорог, у Григория зрело новое решение.

«Марии не надо делать два конца. Важно сообщить своим о подлинном лице задержанного и о моей миссии. А там пусть командование решает: спрятать его или дать позволить увезти мне. Допустим, его заберут наши. Это еще не значит, что он заговорит. А если и заговорит, то выдаст два-три маленьких изолированных звена, главное же скроет. Матерый ведь эсэсовец! Если Больмана заберу я, то каждый его шаг будет под неусыпным контролем, а куда игольное ушко, туда и ниточка. Значит я смогу кое-что разузнать, ведь не станет же он таиться от меня, своего спасителя? Человека, который ради него чуть ли не в петлю сунул собственную голову. Риск заключается в том, что его могут загнать куда Макар телят не гонял. Или, по их терминологии, устранить. Только вряд ли они станут так разбрасываться кадрами».

Тем временем Нунке вновь и вновь перебирал возможные варианты маршрута, с немецкой педантичностью взвешивал преимущества одного и недостатки другого. В уголке его резко очерченных губ торчала погасшая сигарета, которую он, не переставая, жевал. Григорий мрачно наблюдал, как под выхоленной кожей движутся тугие желваки, и ему казалось, что скулы эти размеренным движением поглощают время минуту за минутой. Как только Нунке сделал маленькую паузу, Григорий быстро вскочил.

— По-моему, последний вариант самый лучший.

Нунке с сомнением покачал головой:

— Не думаю… Слишком много займет времени.

— Зато самый безопасный, — настаивал на своем Григорий, — безопасность — это тоже выигрыш во времени.

Нунке с минуту размышлял.

— Ладно. Раз он вам больше нравится, двигайтесь этим маршрутом. Вам ехать, за вами и последнее слово. — Нунке поднялся. — Ну, Фред, как будто все. В вашем распоряжении немногим больше часа, но приезжайте пораньше — надо пригнать форму, взять документы.

Избавившись от своего шефа, Григорий тут же уехал. До аптеки было минут пятнадцать езды, но он решил позвонить Марии. Из агентства Григорий никогда не звонил в аптеку и теперь воспользовался первым попавшимся по дороге автоматом.

— Вас слушают, — послышался старческий голос управляющего аптекой.

— Позовите, пожалуйста, фрау Кениг.

— Ее сейчас нет.

Холодные капельки пота выступили на лбу у Гончаренко. Стараясь скрыть волнение, он снова заговорил:

— Простите, пожалуйста, вы не скажете, где ее можно отыскать? Дело очень срочное… Речь идет о пенициллине.

— О, конечно, конечно! Фрау меня предупредила, что ее могут спрашивать. Она в ресторане «Цум Тойфель».

— Очень вам благодарен.

С чувством облегчения Григорий сел в машину. Подержанный «Опель» рванулся с места и, рассекая тьму желтыми фарами, помчался кратчайшей дорогой, минуя развалины.

Развалины… развалины… Два года как кончилась война, а многие улицы еще завалены кирпичом, бетонными глыбами, исковерканным железом. Такие улицы закрыты для проезда, и только множество дорожек, протоптанных среди обломков, указывает, что они не совсем забыты. Пришлось ехать в объезд. Но и там, где можно было проехать, город зачастую казался вымершим: мостовые были расчищены, но на тротуарах высились остовы сгоревших домов. Лишь в некоторых первые этажи были приспособлены для жилья. Окна таких этажей тускло светились — в Берлине не хватало электроэнергии, но и эти пятнышки света поглощала темнота, стоило только отойти на несколько метров.

Наконец машина въехала в совершенно восстановленный район. Многолюдный, хорошо освещенный, он резко контрастировал с тем, что только что видел Григорий. Ресторан «Цум Тойфель» легко было найти по вывеске, буквы на ней горели алым пламенем, что, как видно, должно было изображать адский огонь.

Большой зал был переполнен. Мария в компании еще одной женщины и двух американских офицеров сидела за столиком у стены. Усевшись так, чтобы она могла его увидеть, Григорий лихорадочно искал повод, чтобы поговорить с Марией с глазу на глаз. На его счастье, после небольшого перерыва, музыканты снова вернулись на эстраду, и быстрые такты «Розамунды» заглушили стук ножей и вилок, тот однотонный шум, похожий на жужжание, который всегда заполняет помещение, где собралось много людей. Григорий поднялся и подошел к столику Марии.

— Гутен абенд, господа! Разрешите пригласить вашу даму на танец?

Американцы мрачно уставились на Григория. Один из них — тот, что сидел рядом с Марией, уже раскрыл было рот, чтобы ответить резким отказом, но молодая женщина опередила его:

— О, Фред Шульц? Каким ветром?

Не дожидаясь ответа, Мария поднялась и положила руку на плечо своего партнера.

— Что случилось? — спросила она, как только они оказались достаточно далеко от американцев.