Изменить стиль страницы

Желаемого Бальмонтом «соучастия душ» у него с Буниным явно не получалось, хотя Иван Алексеевич неоднократно оказывал ему денежную помощь и из своих средств, и за счет разных благотворительных организаций. Возможно, поэтому, несмотря на продолжавшуюся переписку делового характера (в частности, по поводу совместного «Письма Ромену Роллану»), в лирических стихотворных посланиях наступает пауза почти в десять лет.

Четырнадцатого июня 1933 года Бальмонт послал Бунину свою поэтическую книгу «Северное сияние» с такой надписью: «Издавна дорогому мне Ивану Алексеевичу Бунину, мастеру Русского стиха и Русской повести, на память о нашей встрече на rue de Passy, теперь напомнившей мне, мгновенной своей сердечностью, солнечное наше прощание на Невском Проспекте, — почти сорок лет назад, — „Ковыль“, а ковыль не стареет».

Бунинского отклика на «Северное сияние» Бальмонт не дождался, однако ему был подарен вышедший в Париже еще в 1929 году сборник «Избранные стихи» И. А. Бунина. «Завороженный» бунинскими стихами «солнечный поэт» в письме от 6 июля 1933 года восторженно отзывается о сборнике: «И такие, будто маленькие <стихи>, как „Пора“, Звон пустыни, „Настанет день“, и такие могучие, как Бег оленя и Могол, совершенны, великолепны и навсегда останутся в Русской Поэзии. Давно не знал я дрогнувшей зыби восторга от Стиха, — Вы ее дали мне». Он посвящает автору сборника сонеты «Два поэта» и «Ты — следопыт, голубоглазый брат…». В первом, написанном 5 июля 1933 года, Бальмонт обыгрывает любимую им и раньше «звериную» символику:

Мы — тигр и лев, мы — два царя земные.
Кто лев, кто тигр, не знаю, право, я.
В обоих — блеск и роскошь бытия,
И наш наряд — узоры расписные…

Бунин иронически отреагировал на «царственную» образность этого сонета. В дневниковой записи от 10 июля 1933 года он заметил:

«Бальмонт прислал мне сонет, в котором сравнивает себя и меня с львом и тигром. Я написал в ответ:

Милый! Пусть мы только псы —
Все равно: как много шавок,
У которых только навык
Заменяет все красы».

Понятно, почему в письмах поэта Д. Шаховской встречаются и слова обиды, и нелестные оценки Бунина (ведет себя «недостойно»). Дружить с Буниным было нелегко: слишком самолюбивый, не в меру обидчивый и в обиде, в отличие от Бальмонта, не отходчив. Особенно это заметно в бунинских «Автобиографических записках» (1950), писавшихся в конце 1940-х годов. Характеристики Бальмонта в них напоминают коллекцию анекдотов, курьезов и фактов, тенденциозно подобранных, и поэт выглядит в карикатурном виде. Личные и чужие воспоминания и свидетельства, в том числе бальмонтовские, используются Буниным лишь в негативной интерпретации. Даже в таких чертах Бальмонта, как детскость, простодушие, наивность, Бунин видит скрытое бесовство и хитрость, а в высказываниях политического толка — расчетливость. По мнению Бунина, Бальмонт, знаменитый переводчик, не знал по-настоящему ни одного иностранного языка и работал с подстрочником; уехав в 1920 году из Советской России, он «перешел в лагерь белогвардейской эмиграции», хотя поэт, как и Бунин, которого в Советской России тоже числили по этому лагерю, чуждался политических партий и группировок. Словом, всё в Бальмонте кажется Бунину ходульным, лживым, неискренним. Дневниковые заметки Буниных начала 1920-х годов более сдержанны, встречаются сочувственные записи. Например, 27 марта 1922 года Вера Николаевна, выражая и чувства мужа, записала: «Эти дни часто виделись с Бальмонтами. Почему в этом году его богатые друзья так к нему пренебрежительны? Он никому не нужен… а помогать бескорыстно никто не хочет». С другой стороны, Бунин, замечая, что Зинаида Гиппиус много знает и многим интересуется, подчеркивает, что с Бальмонтом говорить нельзя, с ним не возникает взаимопонимания, а от стихов, которыми Бальмонт всех «зачитывает», «большинство изнемогало». Справедливости ради надо сказать, что таланта у Бальмонта-поэта Бунин все же никогда не отрицал. Он, к примеру, считал, что как поэт Бальмонт несравненно талантливее Есенина, хотя в целом и того и другого не жаловал. Сказывались, конечно, разные художественные ориентации поэтов.

В 1923 году Бальмонт, Бунин и Горький были выдвинуты на соискание Нобелевской премии по литературе. Все трое конкурс не прошли, только десять лет спустя Бунин стал лауреатом этой премии, с чем Бальмонт его поздравил специальным сонетом 10 ноября 1933 года:

Ты победил — своею волей,
Мечтая, мысля и творя.
Привет путям, среди раздолий,
В сапфирно-синие моря!

Ответил ли Бунин на это поздравление, неизвестно. Все письма Бунина Бальмонту оказались утраченными в 1930-е годы вместе с пропавшим при невыясненных обстоятельствах бальмонтовским архивом.

Пожалуй, самым близким из писателей-эмигрантов стал для Бальмонта Александр Иванович Куприн. Они часто виделись, испытывая друг к другу чувство дружеской приязни. Об этом вспоминает и дочь писателя Ксения Куприна в мемуарной книге «Куприн — мой отец» (М., 1971), где есть глава, посвященная Бальмонту. Не случайно Куприн стал крестным отцом сына Бальмонта и Дагмар Шаховской Жоржа. Бальмонт восторженно встретил переиздание в 1921 году рассказа Куприна «Суламифь», а его рассказ «Золотой петух» находил «гениальным». Об этих купринских произведениях он написал статьи «Горячий цветок» и «Золотая птица», вошедшие в книгу «Где мой дом» (изданную, напомним, в 1924 году и включавшую очерки 1920–1923 годов). В очерке «Золотая птица» Бальмонт ставит «художественно скупое» творчество И. А. Бунина значительно ниже, чем прозу «чистого сердцем» романтика А. И. Куприна: «Бунин часто очарователен, иногда силен, но никогда не могуч. <…> О нем говорят, любят повторять, что он скуп в выборе слов. <…> Но нет, это не так. Часто он скуп художественно. Он вовсе не может так, ни с того ни с сего, опустить руку в богатый старинный сундук, вынуть оттуда, не жалея, целую пригоршню яхонтов и разбросать их, чтоб они горели и светились. Куприн — благорастворенный воздух весны… <…> Бунин — терпкий воздух осени».

Свои выступления на творческом вечере Александра Куприна 15 апреля 1923 года, а также на литературном утреннике для детей 6 мая Бальмонт закончил приветственными стихами в адрес писателя, который способен вызывать самые добрые чувства у читателя:

Если зимний день тягучий
Заменила нам весна,
Прочитай на этот случай
Две страницы Куприна…
…………………………
Здесь, в чужбинных днях, в Париже,
Затомлюсь, что я один, —
И Россию чуять ближе
Мне всегда дает Куприн.

Стихотворение завершалось признанием: «Ты — родной и всем нам милый, / Все мы любим Куприна».

В 1922 году, получив разрешение на лечение за границей, уехал из России и Борис Константинович Зайцев. Встретились Бальмонт и Зайцев уже в Париже, куда Зайцевы переехали из Берлина в 1924 году. Как вспоминает дочь Зайцева Наталья (по мужу Соллогуб) в книге «Устные рассказы» (М., 1996), по совету Бальмонта они сняли хорошую четырехкомнатную квартиру, где поэт бывал с Еленой Константиновной. Между ними установились дружеские отношения. Зайцев нередко помогал Бальмонту, способствовал публикации его произведений.

Человек чести и высокой нравственности, Борис Константинович быстро стал авторитетом среди писателей-эмигрантов, его избрали председателем Союза писателей и журналистов. Он также возглавил еженедельный литературно-художественный журнал «Перезвоны» (1925–1929), выходивший в Риге. Это хорошо поставленное издание много и охотно печатало Бальмонта, поместило статьи и фотографии к сорокалетию его литературной деятельности (1925. № 6) и к шестидесятилетию со дня рождения (1927. № 33).