— Но он все это поведал мне по большому секрету. И вы тоже не должны никому...

— Ну, конечно, конечно! Я никому ничего не скажу!

— Тит видел в лесу нечто...

— Какое нечто?

— Нечто летающее. Парящее в воздухе существо.

Хламслив застыл, словно превратился в глыбу льда.

— Летающее существо... Я не совсем понимаю, что он имеет в виду. — Фуксия, наклонившись вперед, сжала перед собой руки. — Незадолго до смерти няня Шлакк... — Фуксия перешла на шепот, — говорила со мной... ну, всего за несколько дней до того, как она умерла... и она была вовсе не такая взвинченная, как всегда. Она говорила со мной спокойно — как в те времена, когда была еще не такая нервная. Она мне рассказала о временах, когда родился Тит, как Кеда приходила кормить Тита грудью — это я сама помню, — и о том, как Кеда вернулась во Внешнее Поселение и один из Резчиков сошелся с ней, и у нее родился ребенок, и девочка эта была не совсем такой, как остальные дети. Ну, не только потому, что Кеда была не замужем, а вообще какая-то отличная от всех других детей, и разное говорили про этого ребенка. Няня Шлакк сказала, что Живущие Вне Замка не хотели принимать девочку, потому что она была незаконнорожденной, а после того как Кеда покончила с собой, девочку воспитывали иначе, чем остальных детей. Но разве она виновата, что так все получилось? Когда она немного подросла, она стала вести себя очень странно, и все относились к ней очень плохо. Она никогда не водилась с другими детьми, только пугала их; бегала по крышам, лазала по дымоходам, а потом вообще стала почти все время жить в лесу. Няня Шлакк рассказала, что Живущие в Глинобитных Хижинах ненавидели эту девочку и боялись ее, потому что она была такая шустрая, появлялась и исчезала и скалила зубы. А потом, как рассказала няня Шлакк, эта девочка вообще ушла от людей, и никто не знал, где она, только иногда ночью был слышен ее смех, и ее прозвали «Оно». Вот что мне рассказала няня Шлакк. И добавила, что эта девочка жива, и что она молочная сестра Тита. И когда Тит рассказал, что видел в лесу какое-то летающее существо, я подумала, а вдруг это...

Фуксия подняла голову и увидела, что Хламслив уже не сидит в кресле рядом с ней, а стоит у окна и смотрит в темноту, туда, где на небосклоне вспыхивали падающие звезды.

— Если Тит узнает, что я вам все это рассказала, — громко произнесла Фуксия, тоже поднимаясь на ноги, — он никогда не простит мне этого. Но я боюсь за него. Я не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось... Он так изменился, все время смотрит в никуда и не слышит и половины того, что я ему говорю. А я его так люблю... Вот что я хотела рассказать вам, Доктор Хламслив.

— Фуксия, — откликнулся Доктор, — уже очень поздно. Я подумаю над всем тем, что вы мне сказали. Пока не надо ничего мне больше говорить. Если вы мне все выложите сразу, я полностью растеряюсь и ничего толково не смогу обдумать. Пускай будет каждый раз понемножку, сначала об этом, а потом о чем-то другом, а потом еще о другом... Я знаю, есть еще многое, что вы хотите мне сказать, но вы должны подождать пару дней — и я попытаюсь помочь вам. Не бойтесь. Я сделаю все, что смогу. После всего, что я услышал про Флэя и Тита и про «Оно», мне нужно немного поразмышлять. Так что сейчас отправляйтесь спать, а через денек приходите ко мне снова. Клянусь всем, что спит, вам уже давно пора быть в постели! Идите, идите!

— Спокойной ночи, Доктор.

— Спокойной ночи, дитя мое.