Идет Лев Гурыч Синичкин. Мосолов превосходно играет Прындика. Садовников хохочет, как дитя. Перевесившись через барьер, он кричит Мосолову браво!.. За кулисами он говорит ему:

— У вас редкий комический талант… Отчего только вы так мало работаете?

— Я мало работаю? — весь вспыхивая, враждебно спрашивает Мосолов. — Из чего же это вы заключаете?

— Во-первых, вы идете под суфлера…

— А вы все наизусть валяете?

— Представьте, все наизусть!.. Разбудите ночью, дайте любую реплику из Лира, Шейлока, из чего хотите… Я вам тотчас отвечу.

— Вам и книги в руки!

— Ну, вот… Уже и обиделся… Как мало вы любите искусство!

— Нет, не обиделся… Только вы не пробовали играть в провинции, где чуть не каждый день новая пьеса, и дают одну-две репетиции… Ваши роли — наперечет…

— Напрасно сердитесь… Вы очень талантливый человек, и ваше место в столице… Только если бы вы любили ваше дело, как Наденька, например.

— Какая Наденька? — так и вскипает Мосолов.

— Неронова Наденька… Что это вы вдруг запамятовали?..

— Она вам родственница?.. Невеста? Сестра? Жена?..

Садовников щурится на дерзкое лицо Мосолова. Потом весело смеется и поворачивается к нему спиной.

Что-то треснуло, крякнуло сзади.

— Александр Иванович, — вопит режиссер, подбегая к Мосолову, который изо всей силы хватил стулом об пол, так что ножки отлетели. — Помилосердуйте!.. За что же это вы казенное добро портите?.. «Александр Македонский был великий герой… но зачем же стулья ломать?»

Идут репетиции Тартюфа. Садовников играет заглавную роль. Неронова — Эльмиру. Затем назначен водевиль Волшебное зелье, где кокетливую вдовушку играет Неронова, а Мосолов — влюбленного в нее простачка-пастуха Жано Бижу.

Мосолов продолжает свою тактику.

Куда бы ни пошел Садовников, а Мосолов либо сзади идет, либо навстречу. На каждом шагу попадается словно случайно.

За кулисами, на репетициях, после спектакля вечером он тут как тут, между влюбленными. Вертится, как бес, не давая им разговаривать, паясничает, рассказывает анекдоты, заразительно хохочет, вызывая невольный смех в грустном лице Надежды Васильевны. Мосолов, как Фигаро, вездесущ. Только трагик дернет звонок у парадной двери Нероновой, а уж из-за угла показывается щегольская фигура комика. И он весело раскланивается с соперником, снимая модный цилиндр.

— Вы к Надежде Васильевне?.. Прекрасно… Я тоже к ней.

И с каждой такой встречей все темнее делается выражение лица у Садовникова, и все угрюмее становится его обращение. Мосолов невольно, сам того не зная, разжигает страсть Садовникова. И развязка наступает быстрее, чем думал сам пресыщенный успехами у женщин гастролер.

Надежде Васильевне и смешно, и жутко. Не говоря с Мосоловым, она понимает его игру… Но, Боже мой, до чего он ее бесит иногда, этот глупый Сашенька с его непрошеным волокитством! Как хотелось бы хоть на минутку быть вдвоем с Садовниковым, одно прикосновение которого сводит ее с ума!

Как-то вечером в гостях у Надежды Васильевны соперники стараются пересидеть друг друга.

Хозяйка еле удерживает смех, видя их косые взгляды.

— Господа, простите!.. Но ведь уже третий час… Завтра репетиция… И я очень устала.

Оба уходят вместе.

— Вы в сторожа определились? — на улице грубо спрашивает трагик. — Что вам за это платят?

Мосолов, улыбаясь, вертит свою трость, которая со свистом рассекает воздух.

— Прекрасная трость! — говорит он. — Мне ее в Казани поднесли. Она, знаете, из бамбука… Как будто и легка, а здорово бьет…

Трагик, круто повернувшись, сворачивает на Крещатик. Мосолов, посвистывая, идет по Фундуклеевской.

Под праздник спектакля нет. Мосолов «закатился» с компанией купцов. В трактире в общем зале он видит трагика, который пьет в угрюмом одиночестве за отдельным столиком.

— А!.. Глебу Михайловичу почтение! — кричит Мосолов, взмахивая цилиндром. Его увлекают в кабинет.

Через полчаса, «досидев» бутылку и прислушавшись к шуму в кабинете, трагик звонит и требует счет.

Он берет дрожки. Через десять минут он уже у Нероновой.

Поля отпирает ему, как всегда с льстивой ужимкой, с хитрецой в улыбочке и взгляде.

— Дома? — сурово спрашивает он.

— Пожалуйте…

Трагик входит и останавливается в изумлении.

Надежда Васильевна лежит на ковре, а рядом с нею белокурая прелестная малютка теребит куклу и что-то поет.

Артистка поднимается испуганная. Сердце тяжело бьется.

— Откуда эта девочка? — хрипло спрашивает Садовников.

От этого тона вся кровь кидается ей в лицо. Она берет девочку на руки. Инстинктивно прижимает ее к груди.

— Это моя дочка…

— Доч-ка?.. Вот оно что!..

И он хохочет злым, циничным смехом. Она, растерявшись, смотрит на него. За дверью мелькнула и скрылась лисья мордочка Поли.

— А я и не знал, что у тебя дочка… Что же это ты такую недотрогу-царевну из себя разыгрываешь?

— Вы пьяны? — побелевшими губами шепчет она.

— Мосолова дочка?.. То-то она с ним на одно лицо… ха!.. ха!.. Вот в чем дело… Так бы и сказала сразу… Зачем канитель тянуть?

— Вон! — кричит Надежда Васильевна, кидаясь к нему. — Вон сию минуту!

На этот крик вбегает нянька и уносит девочку. Надежда Васильевна бросается из комнаты. Истерические рыдания и крики доносятся к гостю. Он нахлобучивает шапку и уходит, тяжело ступая на пятку. Весь большой, грузный, сильный…

В десять утра на другой день он звонит опять. Отпирает Поля и прячет под ресницами прыгающие глаза. Из кухни пахнет пирогом.

— Барыня здорова? — спрашивает он, снимая пальто.

— Обождите, сударь… доложу… Может, они и не примут…

Серые глаза загораются.

— А это видела?

И огромный волосатый кулак поднимается перед острой мордочкой Поли. Она мгновенно скрывается.

Без доклада артист идет прямо в спальню. Подходит к ахнувшей Надежде Васильевне и опускается перед ней на колени.

— Встаньте… встаньте!.. Что вы делаете?.. Глеб Михайлович… голубчик…

— Не встану, пока не простишь… Скотина я перед тобой, Наденька… Пьян был…

Он крепко прижимает ее к себе. Она бледнеет и отодвигается.

— Прости меня, дурака. От ревности света не взвидел… Влюбился я в тебя позарез… пришибла ты меня, Наденька… Дай ручку!.. Не встану, пока не простишь…

Она и плачет, и смеется… Он берет ее голову в свои руки и целует все ее лицо.

— Отчего не созналась, что с Мосоловым живешь?

— Да и не думала я никогда с ним жить!.. Откуда вы взяли?.. Ну встаньте же!.. Сядьте вот тут… Поля войдет…

— Что за притча? — удивляется трагик, наклоняясь над девочкой, которая сладко спит на постели матери.

— Одно лицо с Мосоловым…

Пораженная, вся пронизанная каким-то внезапным жутким откровением, Надежда Васильевна вглядывается в маленькое личико… Какая странность!.. Действительно, сходство большое… И это потому, конечно, что Мосолов похож на Хованского. Тот же тип… «Как я этого не увидела сразу?» И сердце ее стучит.

Ревниво следит за нею трагик. Когда она выпрямляется и отходит от постели, он обнимает ее внезапно с силой и страстью, от которой старится и темнеет его лицо. Она чуть не падает от волнения, но не дает себя поцеловать.

— Зачем отталкиваешь? — грустно шепчет он. И обессиливающая жалость крадется ей в душу. — Ведь любишь меня, Надя?

— Люблю, да вы меня не любите…

— Влюблен… Честью клянусь… Сон потерял, покой…

— Ах, Глеб Михайлович!.. Такой любви мне не надо… Ни во грош я ее теперь не ценю!..

Она вырвалась из его рук и отходит с пылающим лицом.

— А что же тебе нужно? — вдруг обрывает он, закипая злобой.

— Муж нужен мне, а не любовник. Друг и товарищ, на которого опереться можно… Видите сами? У меня дитя…

Он презрительно свистит.

Молча глядит она на него. И сердце его сжимается от этого немого укора. Боже мой! Что за лицо!.. Все глазами рассказала…