Они часто ссорятся из-за пустяков. Это значит, что он нервничает, иронизирует и оскорбляет. А она молчит, покорная, со скорбным лицом.
Дедушка заболел. Простудился, верно, в дороге, но все ходит по квартире, кашляет и плюет на пол.
— Дедушка, — робко говорит ему Надежда Васильевна. — Вот в углу тазик с песком. Плюйте в него… Нехорошо, когда пол грязен…
Дедушка обиделся. Обругал ее «барыней»… Уж очень доняла она его своей чистотой. И откуда набралась сама таких привычек? Давно ли в подвале жила?.. Надежда Васильевна виновато целует его руку с взбухшими жилами. От нее плохо пахнет, как и от всего, что носит дедушка и до чего он касается. Не вытравишь ничем этого запаха нищеты!.. Надежда Васильевна вспоминает, что и с детства она была такой «чистюлькой»… Вся в мать-покойницу, которая ежедневно умывала их и вычесывала им головы.
Наконец дедушка слег. Надежда Васильевна в отчаянии. Шутка ли такой жар и кашель в его годы!.. А тут еще князь с его упреками… Из суеверного страха она отказывает ему в свиданиях. Ее отпор снова разжигает его чувства. Он преследует ее, грозит разрывом.
Она сдается, наконец. После спектакля он увозит ее к себе. И она плачет в его объятиях, не находя прежнего забвения и счастья.
Как это случилось, что она заснула, утомленная страстью его и своей тревогой?
Среди ночи она просыпается, полная ужаса. Который час?.. Уже четыре… Боже мой… Как она вернется?.. Что она скажет дедушке?
Но князь возненавидел дедушку с первого мгновения.
— Смешно и обидно за тебя, Nadine!.. Первая трагическая актриса… И вдруг боится необразованного старика…
Руки ее, застегивавшие лиф, замирают на мгновение. Она бросает князю скорбный, глубокий взгляд. Что-то с болью уходит из ее души. Точно свежая рана загорелась в ней. Ему лень встать. Он хочет позвонить лакея, чтобы отпер парадную дверь.
Она вдруг наклоняется над ним, гневно хватает за руку.
— Не смей никого звать!.. Сам вставай… Сам… Слышишь?.. Вот твой халат… Иди!.. Запирай за мной. Я ухожу…
Он идет за нею со свечой в руке. Как хороша она была сейчас! Вся новая какая-то, с этим гневным взглядом, с этим властным голосом…
— А ты не боишься, Надя?.. Еще совсем ночь… Подожди немного. Я провожу тебя…
— Нет, нет… Пока не проснулся народ… Если нас встретят вместе… Прощай, Андрюша… Бог с тобой!..
Ни жива, ни мертва стучится она через полчаса под окном своей кухни. Но Поля молода и спит крепко.
Вдруг дверь распахивается. Надежда Васильевна чуть не падает. Перед нею дедушка. В его руке свеча. Запахнувшись в халатик, в туфлях на босу ногу, он смотрит ей в глаза.
— Дедушка! — виновато, жалобно хочет крикнуть она. Но нету слов.
Он жует губами, словно шепчет что-то. Печален и строг взгляд его запавших глаз.
С мольбой она протягивает ему руки. Но, точно не видя этого жеста, он поворачивается и идет в свою горенку.
Как слепая, спотыкаясь, возвращается Надежда Васильевна в свою комнату. Настя спит, раскрыв рот. И это мерное дыхание девочки, невинной и далекой от жизни и ее соблазнов, больно отдается в душе артистки. «Я грязная… подлая… низкая…» — говорит она себе, сидя одетая в постели.
Вдруг глухой кашель деда доносится к ней через запертые двери.
Она падает лицом в подушки. Он все понял. Он не простит…
Ни слова не спросил у нее дедушка… Точно ей все приснилось в ту ночь. И с внешней стороны жизнь идет все тем же порядком. Утром чай с семьей. Потом подготовка роли. Затем репетиция. В четыре обед. А вечером спектакль. Она играет почти каждый день. И надо выступать все в новых ролях, в комедиях, даже в водевилях, потому что только ее имя на афише обеспечивает полный сбор.
Но в душе Надежды Васильевны разлад. Она всегда чувствует немой упрек в глазах деда. Без благодарности и ласки принимает он ее уход и заботы. Смотрит куда-то поверх головы ее. Словно отгородился стеклянной стеной. Тут он. Да не достать… И это так мучительно, что спроси он у нее что-нибудь, скажи хоть словечко, — она кинулась бы ему в ноги и призналась бы во всем… Она не умеет и не хочет лгать.
Но порыв раскаяния проходит. И она думает, что так лучше. Как она признается ему? Где найдет слова?
Сильно угнетает ее также слабость дедушки. Сначала она объясняла это усталостью после дороги. Но старик тает и сохнет на ее глазах. Его желудок ничего не варит. Его часто рвет кровью. Он редко выходит теперь даже в церковь.
Надежда Васильевна сама похудела за один месяц, точно состарилась. Непонятная слабость подчас овладевает ею. Нет сна. Нет аппетита. И тоска, тоска… Вечно угнетенная, она разучилась смеяться. Жизнерадостная и остроумная, она стала молчаливой… «Какая ты скучная, Nadine!..» — нередко говорит ей князь.
И только сцена дает ей забвение. Как узник на стене тюрьмы зачеркивает углем прожитые дни и ждет свободы, так и она ждет урочного часа. Зажгутся огни. Загремит музыка. Из зеркала глянет на нее чужое, загадочно прекрасное лицо. Она улыбнется вчера еще неведомому, а нынче влюбленному юноше, услышит новые волнующие слова, каких никто не говорил ей в этом мире… даже Хованский. Целый строй новых и ярких чувств всколыхнется в ее душе…
Полно!.. Ее ли это душа? Ее ли это лицо и голос?.. Все забылось… Все отошло и побледнело. Стало маленьким и ненужным.
Когда наступает день, все тени, что ночью жили, шептали и колыхались вокруг нас, прячутся и молчат. И не дышат.
Но разве они исчезают? Разве они не здесь, рядом с нами, где-то за гранью видимого и осязаемого?.. Так и в ее душе — она знает это теперь — спят эти призраки, боящиеся дневной суеты и прозы. Но стоит солнцу померкнуть и вспыхнуть огням рампы, безмолвные призраки встают во весь рост, облекаются в плоть и кровь. Нет Нади Шубейкиной. Есть артистка Неронова. Нет… даже не она… Новая, прекрасная, чуждая всем женщина в гриме и средневековом костюме возрождается каждый вечер, чтобы умереть с огнями рампы. Нынче она Дездемона, завтра Корделия. Потом Юлия или Вероника. Затем Луиза или Офелия. С вечно изменчивой, гибкой душой, она живет яркой, дерзкой жизнью избранных. Смело любит и отдается любя, не боясь проклятий отца… Она горячо ненавидит. Мстит и умирает, если жизнь отказывает ей в ее стремлениях…
О, таинственная, неувядающая радость творчества!
О, восторг перевоплощения!
На Новый год приезжают визитеры: полицмейстер, полковой командир с женой, майорша Вера Федоровна, искренне влюбленная в артистку, князь Хованский и Муратов. Хозяйка всех их принимает в своей маленькой гостиной. Хованский просидел ровно пять минут… Но Муратов просит Надежду Васильевну показать ему детей, познакомить его с дедушкой. Он так мил и ласков с детьми, так просто говорит с больным стариком, сидя у его постели, так участливо расспрашивает его о болезни… Надежда Васильевна растрогана. Она простила Муратову свое первое в нем горькое разочарование… Он все-таки добрее Хованского.
— Надежда Васильевна, — говорит он ей, прощаясь в передней. — Я боюсь вас огорчить, но не смею скрыть от вас правды. Ваш дедушка опасно болен… Вернее, болезнь его неизлечима.
— Что вы говорите? Боже мой!.. Ведь у него просто больной желудок… слабый желудок… Он всегда этим страдал.
Муратов вздыхает и проводит надушенным платком по влажному лбу. Потом низко наклоняется над руками артистки. Поочередно целует их. И сердце ее вдруг падает от зловещего предчувствия.
— Говорите скорей!.. Что вы думаете? Что у него?
— Канцер…
Она в ужасе глядит на него. Странное, страшное слово! Что таит оно?
— Мой отец умер от этой болезни, — говорит Муратов. — Не падайте духом, моя дорогая!.. Я завтра пришлю вам лучшего доктора… Нет, я сам привезу его вам… Быть может, я ошибаюсь… Но больного нельзя оставить без присмотра врача…
— О, спасибо!.. Спасибо вам…