— Вы поняли?..
— Н-н-нет…
— Эх! — с сокрушением сорвалось у него. И он отошел к окну.
Большими глазами глядела Вера на его статную фигуру.
Вдруг она услыхала печальные слова:
— Стар я для вас, милая барышня… оттого вы меня и не хотите понять.
Вера выпрямилась и встала.
— Вы… вы… значит… вы?
— Ну, да… да… да, — подхватил он, робко приближаясь. — Я любил бы вас, как отец… если бы вы согласились… Вот вы сейчас об отце плакали… Я с вас пылинки сдувал бы… Никому не дал бы вас в обиду… Милая барышня, что вы так смотрите на меня? Чего боитесь?.. Конечно, мы не пара. Кругом все молодые да красивые… Только так любить вас, как я люблю, уже никто не будет… верьте моей совести!.. Не умеют молодые жалеть да беречь… А вы мне… точно дочка моя маленькая… и… за счастье ваше… умереть я готов…
Она слушала его, не мигая, полуоткрыв губы, не двигаясь. Только когда он сделал к ней шаг, она вытянула руки, как бы отталкивая его. Лицо ее странно перекосилось, задергался угол рта. С жалобным криком она выбежала из комнаты.
А он постоял, глядя ей вслед, униженный, дрожавший, несчастный. Взял с фортепиано свою каску, внимательно поглядел на нее, потом тяжело вздохнул и, сгорбившись, вышел в переднюю.
Барон перестал ходить.
Это крайне тревожит Надежду Васильевну. Болен, что ли? Нет… Она встречается с ним на Дворянской. Он смущен. Она настойчиво зовет его к себе.
«Ничего не знает… Верочка, стало быть, не проговорилась… Ну что ж? Попробуем счастья в последний раз…»
Он с удивлением и покорностью судьбе сознает, что полюбил всем сердцем эту тоненькую девочку с алебастровым лицом. Полюбил впервые. Мечта о жизни с нею ослепила его. И расстаться с этой мечтой нелегко.
Поборов свою робость, он посылает за свахой.
Через день появляется Филипповна. Вид у нее торжественный и таинственный.
— Кто? — Глаза Поли так и прыгают.
— У-ух… Знатнеющий женишок! — шепчет сваха и, высоко подняв руку, растопыривает все пять пальцев. — Сам барон… Вот кто!..
Жених приезжает на другой же день.
Его принимает Надежда Васильевна. Веру не зовут. Барон смущен. Лицо артистки печально.
— Благодарю вас за предложение, барон, и очень ценю его. Но… я должна открыть вам одну тайну…
— Она отказала?
— Я еще не говорила с ней. Дело в том, что… Вера — моя незаконная дочь…
У барона отвисла нижняя челюсть. Глаза его застыли.
— Стыдиться ни ей, ни мне здесь нечего. И если я это говорю вам теперь, то не для того, чтоб… просить у вас прощения за мою вину…
— О, помилуйте! — лепечет барон и вынимает платок.
— Она дочь князя Хованского, а в метрике записана под моей девичьей фамилией Шубейкиной… Но знают это только вы да я, да ее крестная мать, генеральша Карпова. Сама Вера об этом не знает ничего. Мой муж, актер Мосолов, любил Веру, как родную дочь… Вот что я считала нужным вам открыть… И если вам, барону Норденгейму, покажется зазорным свататься к моей дочери, — этот разговор умрет между нами… а вы… останетесь нашим другом по-прежнему… Поверьте, я не обижусь. Предрассудки имеют большую власть над людьми.
Барон встает, выпрямляется и, откашлявшись, говорит серьезно, задушевным звуком:
— Имею честь просить руки Веры Александровны…
Глаза Надежды Васильевны становятся влажными.
— Я очень тронута, барон… Теперь в вашу любовь я верю… Но… передала ли вам Филипповна, что моя дочь бесприданница? Я могу дать за нею, кроме тряпок, тысяч пять, не больше…
— Ради Бога, ни слова об этом! Я готов взять ее в одной рубашке… Не в деньгах счастье…
Надежда Васильевна вытирает слезы.
— Вы с вашим именем и положением могли рассчитывать на прекрасную партию… и я польщена за Веру…
— Согласится ли она? Я стар для нее… и… она любила другого…
— Ах, вы слышали?
— Она сама мне об этом сказала…
— Вот как! Она никогда ни с кем не говорит о Феде…
— Она его не забыла…
— А… Это вздор! Живой муж всегда будет дороже мертвого жениха. Об этом не тревожьтесь. Но… чужая душа потемки. Неволить ее я не буду. Она у меня одна.
Барон красен и смущен, когда откланивается. Он с трепетом будет ждать ответа. И если Вера Александровна согласится, он завтра же днем будет здесь.
Когда час спустя Поля с торжественной физиономией распахнула дверь комнаты и доложила Вере:
— Вас мамашенька просит… — Вера уже знала зачем.
За эти дни она много думала о словах барона. Было в них что-то глубоко трогательное и прекрасное, что дошло до сердца, измученного одиночеством. Хотелось быть для кого-нибудь первой и единственной. Она чувствовала себя такой лишней, ненужной в этом доме, — она, привыкшая считать себя здесь первым лицом. Теперь она мешала счастью матери. Эта мысль жгла ее, вызывала днем и ночью приступы отчаяния. Ревность, горечь, ненависть к Хлудову, стыд за мать, — все это, как яд, капля за каплей подтачивало ее силы. Выход был один — замужество. Все равно с кем. С первым, кто посватается… Это решение уже лежало созревшим на дне ее сердца задолго до признания барона. Правда, герой оказался простым смертным, молившим о любви ничтожной девочки. А ей так хотелось назвать его отцом!
Брак неизбежен. Прощай светлая мечта о театре, как звезда, горевшая с детских лет в ее душе!
Вера входит и останавливается на пороге, как всегда теперь опустив голову, как всегда избегая взгляда матери. Надежда Васильевна плачет. Но эти слезы уже не волнуют Веру.
— У меня сейчас был барон, — тихо говорит Надежда Васильевна, вытирая глаза комочком из батиста и кружев. — Он просит твоей руки.
Ее голос замирает. Испуганный взор ищет отгадать ответ в бесстрастном лице.
— Я согласна, мамочка, — однозвучно отвечает Вера.
— Что?.. Что?
Схватившись за локотники кресла, Надежда Васильевна хочет приподняться и садится опять.
— Я согласна, мамочка, — твердо повторяет Вера.
Закрыв лицо руками, Надежда Васильевна рыдает.
Как она лелеяла эту мечту! А теперь не верится. И страшно. Раскаяние вонзает острые зубы в ее сердце.
— Верочка… поди сюда!.. Ну поди же сюда! Что ты там остановилась… как чужая?.. Разве я тебя неволю?.. Разве я тебе враг?
Вера бесстрастно принимает ласку матери. Пламенными поцелуями покрывает Надежда Васильевна точеное личико. Ах, теперь, когда грозит ей разлука… Но Вера не смягчается.
«Она рада отделаться от меня…»
— Верочка, подумай хорошенько!.. Ведь это шаг на всю жизнь… Страшный шаг… Не скрою: я сплю и вижу выдать тебя за барона. Мы все под Богом ходим… Умру спокойно, пристроив тебя… Ты улыбнулась?
— Нет, мамочка…
— Анна Васильевна на два года была моложе меня, а ее разбил на днях паралич. У брата Васи тебе не место. Семья у него темная, купеческая. Сестра моя Настенька с придурью баба. Собственную жизнь устроить не сумела. Крестная твоя давно хворает. В сиделках тебе у больной тоже не место… Вот и подумай, что ждет тебя в жизни — одинокую, с твоей красотой и слабым здоровьем? Чужих детей учить?.. Барон добрый человек и будет тебя беречь. В сравнении с Лучининым он — бедняк… Но ведь ты не хочешь Лучинина?
— Нет… нет, мамочка! Никого не хочу! — срывается у Веры болезненным звуком.
— Одно только… стар он для тебя…
Надежда Васильевна глубоко задумалась. Вспомнился Хованский. Смеющиеся глаза Мосолова глянули на нее из дали прошлого. И вдруг стало легко. Образ Муратова, память об его любви согрели душу артистки.
— Ах, не бойся этого, Верочка! Только такие люди могут любить. Он тебе не изменит. Он тебя не замучает ревностью. Добрый и верный муж — это такой редкий клад! Когда-нибудь ты поймешь меня. Я этого счастья не знала.
Голос ее сорвался внезапно, и сердце Веры дрогнуло. Любовь громко постучалась в него, и у нее не хватило сил сказать этой любви: «Уйди!..»
Она страстно приникла к рукам матери.
— Да хранит тебя Господь, дитя мое! Да пошлет Он тебе долгие годы безмятежного счастья!