— Зачем? — спросил в ответ он. — Как я понимаю, там сейчас просто строительная общага, ни храма, ни святынь нету!

— Ну да, ты прав! — согласился я.

Мы присели передохнуть на каменный фундамент.

Эдуард был молчалив и задумчив.

— Брат Эдуард! — решил я вывести его, как мне показалось, из грустного настроения. — Что-то ты нынче загрустил?

— Что ты, Алексей, — в первый раз обратился ко мне на «ты» Эдуард, — я совсем не загрустил! Я просто все время думаю о ней! — Он вынул из кармана и показал мне подаренную ему Флавианом икону «Игумении горы Афонской». — Она прошла мимо меня прямо вот здесь, мне никогда никто на Западе не поверит! Все подумают, что я сошел с ума или делаю себе пиар!

Эдуард поднялся и показал рукой место, где ступала нога Богоматери.

— Если бы я сразу понял, что это она! — Он встал на колени и поцеловал камни, по которым прошли стопы Пречистой Девы.

— И что бы ты сделал? — спросил его Владимир.

— Не знаю, — искренне и растерянно ответил Эдуард.

— Слава Богу за все! — перекрестился отец Димитрий.

Мы все перекрестились вслед за ним.

— Смотрите, — позвал нас Владимир, — еще один караван с погонщиком.

Мы обернулись.

Действительно, снизу из ущелья поднялся и направился в нашу сторону караван из связанных между собою веревкой, один за другим, семи мулов, ведомых идущим впереди молодым парнем в спортивных штанах, стоптанных китайских кроссовках, потертой джинсовой куртке и черной вязаной шапочке.

Подойдя к нам, он заговорил с отцом Димитрием на ломаном греческом языке.

— Наверное, тоже албанец, — заметил Владимир, — тоже креста не носит.

— И чего он от нас хочет, — спросил я отца Димитрия, когда тот, кажется, наконец понял, о чем говорит этот караванщик.

— Он предлагает погрузить наши рюкзаки на мулов и за двести евро спустить их до набережной, чтобы мы могли идти налегке.

— О'кей! — сказал я. — Только не за двести, а за сто! Жирно ему будет на монастырских мулах такие деньги зарабатывать, тем более на спуске! Да и рюкзаки у нас не особо тяжелые, не сравнить с мешками цемента, которые мулы наверх таскают.

Отец Димитрий что-то сказал албанцу. Тот согласно закивал.

— Он согласен, — подтвердил отец Димитрий.

— Я так и думал, зря, что ли, он сюда поднимался! — Во мне проснулся деловой человек. — Отец Димитрий, скажите ему, что я дам ему еще сто, если он спустит к набережной на муле отца Флавиана!

Флавиан удивленно уставился на меня.

— Ты чего это Леша, придумал?

— Небольшую увлекательную верховую прогулку для вашего преподобия! — улыбнулся ему я. — А то я не вижу, отче, как ты уже сейчас хромаешь-ковыляешь! Сколько ты еще сам пройти сможешь? Мы, конечно, хоть и не мулы, но дотащим тебя до арсаны, если понадобится, но мулы все-таки для этого и предназначены! Да и должен же кто-то присмотреть за нашими рюкзаками во время их транспортировки, а то я честному выражению лица этого «караванщика Али» не очень доверяю!

— Он прав, батюшка! — поддержали меня все остальные. — Вам действительно лучше спуститься на муле! Да и мы быстрее сможем спуститься, может быть, на паром в сторону Дафни успеем!

Под напором коллектива Флавиан вынужден был сдаться.

Как мы усаживали его верхом на деревянное седло — песня особая! Как говорят сейчас, «жесть»! Главное, усадили! Головному мулу потерто-белого цвета, которому досталось транспортировать драгоценный для меня груз Флавиановых ста сорока килограммов, эта работа явно не понравилась.

Но погонщик, называвший этого мула необычным именем Зебро, все-таки смог привести четвероногого подчиненного в состояние послушания, и, получив деньги вперед, шустро отправился со своим караваном вниз.

— Ну, я хоть теперь за батюшку спокоен! — вздохнул я с облегчением. — Да и мы теперь пойдем налегке пошустрее!

— Наверное, все-таки не надо было ему деньги вперед отдавать, — вздохнул чем-то обеспокоенный отец Димитрий.

— Да там же батюшка! — успокоил его я.

И мы налегке отправились вниз.

ГЛАВА 30. Зебро

Нет, ну почему я не всегда прислушиваюсь к мнению пастырей!

Конечно же Лao Димитрий оказался прав (кстати, «лао» с китайского переводится как «старый», применительно к батюшке это может читаться — «старец»)!

Едва мы налегке спустились вниз к источнику у третьего креста, куда сходятся все тропы от Святой Анны, от Карули и от Великой лавры, как, выйдя из зарослей кустов, обнаружили Флавиана, сидящего с довольным видом на камушке в окружении наших рюкзаков!

— Где ишаки? — после немой сцены издал я возмущенный глас.

— Пошли к себе домой! — радостно ответил мой духовник.

— Why? (Почему?) — от возмущения духа заговорил я вдруг на иностранном языке.

— Because! (Потому что!) — все так же весело отвечал Флавиан, явно довольный своим нынешним положением. — Потому что Зебро устал и ему надоело предпринимать бесплодные попытки втихаря от погонщика скинуть меня куда-нибудь в овраг! Когда мы дошли досюда, погонщик начал щупать Зебро со всех сторон, а затем на вполне приличном английском объяснил мне, что Зебро невозможно дальше нести такой груз, как я, что он прямо сейчас может умереть от разрыва сердца и мне надо срочно с него слезать. Правда, если ему добавить еще двести евро, то Зебро может и не умереть и довезти меня вниз до набережной.

Но, поскольку мне уже надоело сражаться с мулом каждый раз, когда он пытался скинуть меня в очередной овраг или пропасть, то я решил не поддаваться на шантаж. В результате сижу и дожидаюсь вас здесь!

— Ох! Встретится мне этот караванщик, — грозно проворчал Игорь.

— Если встретится, передай ему мою благодарность за то, что избавил вас от участи вытаскивать мое немаленькое тельце из какого-нибудь оврага, куда умный Зебро непременно скинул бы меня в конце концов! И я его, то есть Зебро, понимаю! Какая же нормальная скотина повезет такую тушу, которая еще и в этом садистском седле усидеть-то спокойно не может!

— Прости меня, отче, — смиренно склонил я голову перед Флавианом, — это я опять доставил тебе проблемы!

— Да брось ты, Лешка! — рассмеялся Флавиан. — Значит, мне надо было все это потерпеть! К тому же верховая прогулка получилась и вправду увлекательной! Чистое родео!

Ну и что мне на это было отвечать?

Я молча взял свою поклажу и, подмогнув Флавиану подняться, двинулся дальше, творя покаянную молитву.

Знаете, что самое тяжелое при затяжном спуске с горы, причем с уже «убитыми» как следует ногами?

Ступеньки!

Казалось бы, наоборот: ступеньки избавляют от необходимости выбирать точку опоры между выскальзывающими из-под подошвы камнями, ступеньки дают ровную плоскую поверхность с предсказуемым размером шага!

Ан нет! Как раз вот эта-то плоская поверхность, на которую с высоты предыдущей ступеньки бухается всем весом тела на пятку нога, икроножные мышцы которой уже воют всеми волками мира, и есть главная беда!

На наклонной поверхности тропы есть шанс подъехать подошвой с носка на пятку, наступить помягче ребром стопы и много еще разных вариантов смягчить тяжесть ударной нагрузки на суставы и мышцы. А на ступеньках этот номер при спуске не пройдет!

Только жесткое «бух, бух, бух!» — всей массой на пятку! Да так, что отдает не только в коленном суставе, а аж в основании черепа! И так пару километров, и по открытому солнцу участку, да при температуре на солнце под плюс пятьдесят градусов!

А если в тебе сто сорок килограммов?

В общем, то, что спустилось на пристань Святой Анны вместо Флавиана, назвать живым человеком уже было нельзя! Да, все мы, конечно, за исключением, пожалуй, худенького отца Димитрия, выглядели совсем не блестяще. Но Флавиан был, как выразился Игорь, просто «уделан в хлам»!

Кое-как мы с Игорем усадили его в еле найденном теневом уголке на выжигаемой солнцем набережной, напоили свеженалитой из крана теплой водой, естественно вприкуску с таблетками, намочили под краном Флавианову холщовую скуфейку и, отжав, водрузили на его большую мудрую голову.