— Но это же такая нелепость!

— С нашей точки зрения — конечно. С их — нет. Не приписывайте своего образа мыслей другим.

— Если откровенно, Паркинсон, мне кажется, что эта передряга лишила вас здравого смысла. Не может быть, чтобы все было так скверно, как вы утверждаете. Откуда вы узнали об этих ракетах? Из Лондона?

— Да, из Лондона.

— В какой-то степени это честно с их стороны?

— К сожалению, я должен вас еще раз разочаровать, Кингсли. Я не могу этого доказать, но думаю, мы никогда бы об этом не узнали, если бы Британское правительство могло присоединиться к США. Вы должны понять, эта страна менее других обеспокоена вашим предполагаемым господством над миром. Не будем лукавить, Британия быстро и неуклонно теряет положение одной из ведущих стран мира. Думаю, Британское правительство не очень бы огорчилось, если бы США, Советы, Китай, Германия да и остальные страны оказались в подчинении у некой группы людей, обосновавшихся на Британских островах. Возможно, они думают, что часть вашей славы, или, если позволите, нашей, достанется им. Они искренне мечтают, что сумеют со временем обвести вас вокруг пальца и добьются, что, рано или поздно, вы передадите в их руки, доставшуюся вам власть.

— Вы не поверите, Паркинсон, но было время, когда я считал себя сверхциником.

Паркинсон усмехнулся.

— Мой дорогой друг Кингсли, давно пора с жестокой откровенностью сказать то, что вам должны были сказать много лет назад. Как циник вы никуда не годитесь — вас кто угодно заткнет за пояс. По существу, и я говорю это совершенно серьезно, вы — неисправимый идеалист.

Марлоу вмешался в разговор.

— Может быть, когда вы покончите с самоанализом, мы обсудим, что делать дальше?

— Как в проклятой чертовой чеховской пьесе, — сказал Александров.

— У нас интереснее и более тонко, — сказал Мак-Нейл.

— Наши действия очевидны, Джефф. Расскажем все Облаку. Как ни крути, но выбора у нас нет.

— Вы уверены в этом, Крис?

— Конечно, какие тут могут быть сомнения? Сначала я изложу наиболее эгоистические соображения. Надеюсь, мы сможем предотвратить гибель всего живого на Земле, Облако, возможно, смягчится, если мы его предупредим. Но, несмотря на исповедь Паркинсона, я сделал бы то же самое, даже если бы речь не шла о всеобщем выживании. Пусть это звучит довольно странно, и слова не совсем точно передают мою мысль, но я считаю, что поступить так — значит поступить человечно. Впрочем, я думаю, что этот вопрос мы должны решать сообща и, если все с этим согласны, будем голосовать. Мы могли бы спорить еще много часов, но мне кажется, каждый уже все обдумал и решил про себя. Итак, голосуем. Лестер?

— Я за.

— Александров?

— Давайте предупредим гада. В любом случае нам перережут глотки.

— Марлоу?

— Согласен.

— Мак-Нейл?

— Да.

— Паркинсон?

— Согласен.

— Для интереса, хотя это действительно похоже на Чехова, объясните, Паркинсон, почему вы согласились? С нашей первой встречи и по сей день, я считал, что мы с вами по разные стороны баррикад.

— Так и было. Я должен был стараться добросовестно выполнять свою работу. Сегодня, кажется, я окончательно освободился от этой добросовестности, чтобы обрести новую, истинную добросовестность. Возможно, я и сам становлюсь записным идеалистом, но я согласен с тем, что вы сказали о нашей ответственности перед человеческим родом. И я согласен с вашим пониманием человечности.

— Итак, решение нами принято, мы вызываем Облако и сообщаем ему о ракетах.

— Может быть, нам следует посоветоваться с кем-то еще? Как вы думаете? — спросил Марлоу.

Кингсли ответил:

— Пусть это звучит по-диктаторски, но я решительно против расширения дискуссии. Во-первых, не исключено, что в этом случае может быть принято противоположное решение. И я вынужден буду наложить на него запрет — мне придется и в самом деле стать диктатором. Но есть и еще одно важное обстоятельство — нам всем могут просто перерезать глотки. Мы всегда презирали общепризнанные авторитеты, но выражали это в полушутливом тоне. Обвинить нас в нарушении законов нельзя, суд такого иска и рассматривать не станет. Но в данном случае дело обстоит совсем иначе. Если мы передадим Облаку эту информацию, а ее можно назвать военными сведениями, мы берем на себя громадную ответственность, и я против того, чтобы другие делили с нами эту ответственность. Я не хочу, например, чтобы Энн была к этому причастна.

— Паркинсон, а вы что думаете по этому поводу? — спросил Марлоу.

— Я опять соглашусь с Кингсли. Не надо забывать, что сейчас мы фактически бессильны. Мы не в состоянии даже воспрепятствовать полиции арестовать нас, если им это вздумается сделать. Конечно, Облако, быть может, захочет нас поддержать, в особенности после нашего сообщения о ракетах. Но надолго ли, разве исключено, что после этого случая Облако вообще прекратит всякую связь с Землей. И нам останется только блефовать. Пока наше вранье проходит успешно, поскольку для этого есть основания. Но мы не сможем врать всю жизнь. Более того, даже если нам удастся заполучить Облако в качестве союзника, в нашей позиции все равно остается губительная брешь. Конечно, это звучит очень лихо: «Я могу стереть с лица земли Американский континент», но ведь вы прекрасно знаете, что мы никогда на такое не пойдем. Так что в любом случае нам остается только блеф.

Эти слова несколько умерили пыл собравшихся.

— В таком случае, мы должны держать свой план в строжайшем секрете. Кроме нас, о нем никто ничего не должен знать, — заметил Лестер.

— Соблюдать секретность сложнее, чем вы думаете.

— Что вы имеете в виду?

— Вы забываете, что информация была получена мной из Лондона. В Лондоне-то уверены, что мы собираемся известить Облако. Поэтому все будет в порядке, пока идет наш блеф, но если он не…

— Раз так, значит надо действовать незамедлительно. Уж если нас все равно ждет наказание, то можно пойти и на преступление, — прервал Мак-Нейл.

— Да, надо действовать. Хватит разговоров, — сказал Кингсли. — Гарри, наговорите на пленку объяснение. Затем начинайте его непрерывно транслировать. И не бойтесь, что кто-нибудь, кроме Облака, перехватит нашу передачу.

— Будет лучше, если текст сообщения напишите вы, Крис. Кто лучше вас умеет формулировать?

— Ладно, начнем.

Через пятнадцать часов после передачи пришел ответ от Облака. Лестер отыскал Кингсли.

— Оно хочет знать, как мы такое допустили. Ему это не нравится.

Кингсли без лишних разговоров отправился в отдел связи, взял микрофон и продиктовал следующий ответ:

— Нападение предпринято вне всякой связи с нами. Я думал, это будет ясно из моего предыдущего послания. Вам известны основные факты, касающиеся организации человеческого общества, которое разделено на множество групп, имеющих самостоятельное управление, так что ни одна группа не контролирует деятельность других. Вы должны были понять, что ваше прибытие в солнечную систему не было воспринято другими группами так же, как это восприняли мы. Вам, может быть, будет интересно знать, что, предупредив вас, мы очень сильно рискуем не только своей безопасностью, но, возможно, и жизнью.

— Господи! Вы не должны были этого говорить, Крис. Вы не смягчите его гнев подобными разговорами.

— Почему бы и не попробовать. Во всяком случае, если до нас доберутся, так мы хоть выскажемся напоследок.

Вошли Марлоу и Паркинсон.

— Вам будет приятно узнать, что Крис сейчас пытался умилостивить Облако, — заметил Лестер.

— Господи, он что, пошел по стопам Аякса?

Паркинсон внимательно посмотрел на Марлоу.

— Вы знаете, а это действительно это очень похоже на сказки древних греков. Они верили, что Юпитер мечет молнии, восседая на грозовом облаке. Совсем как у нас сейчас.

— Удивительно, правда? Только бы это приключение не закончилось для нас в духе греческой трагедии.

Но трагедия была ближе, чем кто-либо предполагал. Пришел ответ на послание Кингсли.