— Сейчас сюда придут мои вассалы, — сказал он. — Накорми их, и накорми, как следует. Если тебе известно, где находится тот человек, который был поваром до тебя, постарайся передать ему, что я хочу его видеть. Он не совершил против меня никакого преступления и, кроме того, мне очень понравилась его медвежатина.

Не ожидая ответа повара, Хью повернулся и отправился в Большой Холл.

Несколько минут спустя в Большом Холле появился Гаспар Корви. Хью сидел у очага в высоком кресле, с кубком вина в руке, опершись ногой на маленькую, обтянутую кожей табуретку.

— Ваша светлость, — поклонился ему Корви.

Хью не пошевельнулся, заставив управляющего ждать, пока он допьет вино. Наконец он поставил кубок на подлокотник кресла и пристально посмотрел Корви в глаза.

— Убирайся прочь с моей земли, Корви. Если ты когда-нибудь еще появишься в моих владениях, я зарублю тебя, как собаку.

Управляющий открыл, было, рот, но Хью не дал ему сказать ни слова.

— Двое моих людей отведут тебя в твою комнату, чтобы ты мог собрать вещи. Затем под их наблюдением ты покинешь мои владения. Ты все понял?

Управляющий молча кивнул, однако не спешил уходить.

— Что еще? — грозно спросил Хью.

— А как же мое жалованье, ваша светлость?

— Жалованье? — прорычал Хью, теряя терпение, — ты достаточно выпил крови у моих крестьян и благодари Господа, что ты уходишь отсюда живым! Вон из моего замка!

Это был приказ, против которого небезопасно было возражать. Гаспар Корви подумал, что, может быть, стоит рассказать герцогу о том, где находится его рыжеволосая шлюха. Возможно, если он узнает все подробности заговора от Корви, то смилостивится и оставит его управляющим. Но, поразмыслив, Гаспар Корви не стал делать этого. Герцог выгнал его, грозил, унижал, пусть ищет свою шлюху сам. Корви поклонился и молча вышел.

Адель стояла на галерее над Большим Холлом и слышала каждое слово, сказанное Хью Гаспару Корви. Ее длинные худые пальцы так стиснули перила, что совершенно побелели. Она чувствовала, как холодная ярость закипает в ней. Она видела Теренса, который стоял рядом с Хью, она видела удовлетворение на его лице. Как же она не догадалась, что Теренс может съездить за Хью в Париж! Проклятый калека, словно тень, везде следует за братом. Она никогда не любила Теренса, а теперь с этой искалеченной рукой, висящей вдоль тела, он казался ей омерзительным. Это Господь наказал его! Господь дал знак всему миру, чтобы все видели, что Теренс Вунэ не годится для святой религиозной жизни, к которой готовили его отец с матерью. Она говорила Хью, что он должен идти на Священную Войну один, но Теренс как всегда увязался за ним. Злобная улыбка исказила ее тонкие губы. Теренс сполна расплатился за все, Господь не оставляет грешников безнаказанными.

Адель видела, как внизу в Большом Холле Хью отправляет прочь ее управляющего. Но Адель больше не интересовал Гаспар Корви. Мысли ее теперь были о другом. Старая Церковь! Тихо, как мышь, Адель спустилась по ступенькам и выскользнула из Большого Холла. Прихватив мантию с крюка у двери, она накинула ее на плечи. Прижавшись к каменной стене, она подождала, пока Корви скроется в своей комнате за кухней. Она услышала, как вассалы Хью заполнили Большой Холл своими грубыми мужицкими голосами. Адель пересекла двор быстрыми шагами человека, который точно знает, куда он идет. Она миновала конюшни и прошла мимо круглых башенок без окон, в которых хранилось зерно. Пройдя ряд мастерских, она оказалась в темном углу двора между внутренней и внешней стенами замка.

Несмотря на темноту, Адель шла очень уверенно. Наконец, она оказалась у входа в старую часовню. Она не боялась, что кто-нибудь увидит ее — в течение дня ее часто видели то там, то здесь по всему двору замка, тем более, что она часто молилась в маленькой часовне, не желая молиться в церкви вместе с крестьянами, которых глубоко презирала. Когда Адель молилась в старой часовне, то чувствовала, что предстает прямо перед Божьими очами. Долгими часами она стояла на коленях перед алтарем, чтобы Господь мог увидеть ее рвение, ее пыл, ее горячее желание быть чистой в его глазах. Так что Адель знала, что если кто и увидит, как она входит в часовню, то не придаст этому никакого значения.

Она взялась за ручку тяжелой входной двери, поднатужившись, открыла ее, скользнула внутрь и прикрыла дверь за собой. Какое-то время она стояла молча и прислушивалась. Корви оставил зажженной всего одну свечу, так что Адель не была уверена, находится ли по-прежнему в часовне рыжая потаскуха. Но потом увидела ее, свернувшуюся клубком, подобно нищему бродяге, перед алтарем. На нее была наброшена рваная лошадиная попона, и она дрожала под ней во сне, как в лихорадке.

Медленно, неслышными шагами, Адель подошла к женщине. Она встала над ней так, что носки ее туфель находились всего в нескольких дюймах от лица потаскухи. Та не шевелилась, лишь по-прежнему дрожала во сне. Адель смотрела на нее и чувствовала, как ее сердце переполняет радость. Наклонившись, она подняла лежавшую неподалеку грязную тряпку, которую Гаспар Корви использовал, чтобы заткнуть пленнице рот, когда вез ее в Понтуаз. Держа тряпку одной рукой, Адель с наслаждением вцепилась второй в рыжие волосы потаскухи и с силой рванула ее голову назад.

Глаза Катарины, вырванной таким беспощадным образом из сна, широко раскрылись. Прежде чем она осознала, где она и что с ней происходит, голову ее грубо запрокинули назад, а грязная тряпка, от которой ее не так давно освободили, вновь оказалась у нее во рту. Она увидела перед собой искаженное отвратительной гримасой лицо женщины и испугалась больше, чем когда увидела впервые своего похитителя. Ее испугало торжество, сверкавшее в маленьких, близко посаженных глазках. Торжество, о причинах которого Катарина начала догадываться, так как ей приходилось уже видеть эти глаза.

Не говоря ни слова, женщина отпустила ее волосы, и голова Катарины упала на каменный пол. Женщина подошла к алтарю и благоговейно провела пальцами по стоящей в небольшой нише искусно сделанной шкатулке. Катарина подумала, что там, должно быть, находится какая-то реликвия — прядь волос какого-нибудь святого, а может, щепка от креста Господня. Женщина склонилась над шкатулкой и истово поцеловала ее, затем, бросив взгляд через плечо, обратилась к Катарине.

— Ты знаешь, что это?

Девушка в ужасе смотрела на нее, не в состоянии отвечать из-за тряпки, которой был заткнут ее рот. Женщина наклонилась над ней и принялась рассматривать золотую цепочку с медальоном, висевшую у Катарины на шее. Глаза ее алчно засверкали. Она перевернула медальон и зашевелила губами, как бы стараясь прочесть, что там написано.

— Вот что я скажу тебе, потаскуха, — произнесла она, наконец, презрительным тоном. — Тебе больше не будут нужны драгоценности. Перед Господом ты должна предстать униженной, он не любит, когда грешники украшают себя.

Она снова вцепилась Катарине в волосы и стянула с нее цепочку. Повертев ее еще в руках, женщина положила украшение в кошелек, висевший у нее на поясе.

— Такие, как ты, не должны носить украшений, — повторила она. Ты великая грешница и должна будешь признать перед Богом свою никчемность, — помолчав, женщина продолжала. — Но ты же не сделаешь этого, верно? Ты слишком горда. Ну что ж, любую гордыню можно сломить.

С этими словами она повернулась и пошла прочь из часовни, оставив Катарину по-прежнему связанной, с кляпом во рту и унося с собой ее талисман.

Хью, пировавший в Большом Холле со своими верными вассалами, не видел, как Адель возвратилась в замок. Он и его люди жадно поглощали пищу. Им был подан жареный лебедь, которого Адель приказала отдать свиньям, и который, кстати, оказался прекрасно приготовленным. За лебедем последовали еще несколько перемен блюд и, пожалуй, в эту ночь нигде во Франции не слышалось столько похвал в адрес повара, как за огромным дубовым столом Большого Холла Понтуазского замка. Рыцари были голодны и устали после изнурительной скачки. Хороший ужин был именно тем, в чем они сейчас более всего нуждались.