– Мое последнее распоряжение касается именно женщин, точнее – одной из них, по имени Шан Цот. Независимо от исхода поединка, эта вероломная тварь должна умереть, и ты позаботишься об этом.

– Клянусь когтями Ра Она! – прохрипел советник, глотнул воздуха, почувствовав, что наконец свободен, и добавил, отскочив на безопасное расстояние: – В этом его желание не расходится с твоим и мне не трудно услужить двум господам сразу, хотя, повторяю, один из них не обременен избытком ума.

Его последние слова заглушил гром большого данадзона, а вслед за ним послышалось затейливое гудение бьол. Гоц Фур надел шлем и, шагнув с дощатого помоста, взгромоздился на своего гаварда, черного как застывшая смола мубигала. Он поправил доспехи, меч и кинжал, с грохотом опустил забрало и принял от оруженосцев червленый щит и длинное видрабовое копье со стальным наконечником в виде серебристого рузиава с растопыренными жабрами.

На другом конце огороженной части Главной площади верхом на пепельно-сером гаварде показался Ур Фта. Щелкнув застежкой своего зеркального шлема, он также принял копье и щит.

Данадзон прогремел во второй и в третий раз, оповещая таким образом о начале смертного поединка – и соперники, пришпорив гавардов, помчались враг врагу навстречь с копьями наперевес. И как ты уже догадался, керпитах в трех-четырех над головою царевича рассекал воздух крыльями и звуком своей свирели отважный Кин Лакк.

В этот лум за спиною царевны Шан Цот, безучастно следившей за ходом поединка, вырос советник Цул Гат.

– Ты слышишь меня? – спросил он негромко, оставаясь в тени.

Царевна ответила утвердительно.

– Хорошо, а теперь возьми-ка вот это и держи покрепче.

Царевна подчинилась и равнодушно оглядела оказавшийся в ее руках небольшой самострел на боевом взводе, заряженный желтой стрелой с округлым опереньем и наконечником крэх отменной закалки.

– Что делать мне с этим? – спокойно спросила она.

– Подчиняйся браслету, он сделает все за тебя.

Царевна вздрогнула, лицо ее вовсе окаменело, в глазах сверкнули синеватые искры. Ее руки вдруг сделались твердыми и сильными. Она вскинула самострел и прицелилась не хуже самого ловкого и опытного стрелка.

Тем временем царевич успел выбить Гоц Фура из седла, разбив ему щит и порвав на боку кольчугу, натянул уздечку, соскочил на землю и отбросил копье и щит. Вращая триострым цохлараном, сверкающим в лучах заходящего солнца и гудящим подобно целому рою белобрюхих этролзов, он двинулся к своему сопернику точно по направлению, подсказанному свирелью. Гоц Фур с трудом поднялся, вскинул забрало и отбросил повисшие на левой руке обломки щита. Выставив меч и кинжал и пошатываясь, он шагнул навстречь Ур Фте и, по счастливой случайности отбив первый удар, с ужасом увидел в зеркальном шлеме отражение своего искаженного злобой лица.

И тогда случилось то, чего нельзя было предотвратить. Но если бы мог, признайся, не остановил бы ты разве в полете стрелу несчастной судьбы? Уж верно, ты скажешь: «Охотно». Оттого-то и не был ты никогда в Галагаре и не стоял рядом, когда царевна, подвластная чарам проклятого браслета, пустила стрелу точно в сердце Кин Лакку. Свирель его внезапно умолкла, захлебнулась последняя трель, и последний из племени форлов камнем рухнул на землю.

Царевич вздрогнул и замер на несколько лумов, потрясенный неумолимостью, с которой его обступила тьма тишины. Как вдруг эту тишину разрезал тяжелый свистящий звук, и Ур Фта не успел отклониться. Удар пришелся в плечо, близко к основанию шеи, рана была чересчур глубока, и кость ему крепко задело. Царевич упал вперед лицом, истекая кровью, и сознание покинуло его.

Меж тем, царевна опустила самострел и снова спросила, не поворачивая лица:

– Не будет ли иных повелений?

– Будет. Единственное и последнее, – твердо сказал советник и поманил ее в тень. Царевна покорно приблизилась, и Цул Гат, прибрав самострел, уставившись ей в лицо, провел по нему потной ладонью. – Повелеваю тебе умереть.

– Какою смертью? – только и вымолвила царевна, и голос ее даже не дрогнул.

– Я помогу тебе, – прошептал Цул Гат, вынул из ножен прямой кинжал, острый как лист видраба и, схватив царевну за волосы, быстрым движением перерезал ей горло. Затем, отерев рукавом лицо, забрызганное теплой кровью, он снял с запястья мертвой красавицы ужасный браслет, усмехнулся и стремительно скрылся, скользнув мимо усердной стражи и прочных запоров.

О печальных событиях этого дня были еще сложены такие строки:

***

Царевич пришел в себя глубокой ночью. Он едва шевельнулся – и нестерпимая боль пронзила плечо. Кто-то удержал его и прижал к воспаленному лбу прохладную сухую ладонь.

– Знаю, царевич, тебе теперь нелегко, но времени остается чересчур мало.

Ур Фта с трудом разобрал эти слова сквозь медленный гром, наполнявший голову, и узнал голос произнесшего их. То был комендант Дац Дар, и он продолжал говорить.

– Скажи или дай знак, можешь ты хотя бы слушать и разуметь?

– Могу… и говорить, – чуть слышно произнес царевич.

– Твой крылатый друг мертв, убит из самострела. Меткий выстрел, в самое сердце, но кто стрелял – неизвестно.

– Где Шан Цот? – прошептал царевич.

– И ее больше нет. Прости, царевич, беспощадная правда для воина всегда лучше ласковой лжи. А ты – настоящий воин. Царевну нашли с перерезанным горлом.

– Гоц Фур? – вновь шепотом вопросил царевич.

– Нет, не он. Это случилось во время вашего поединка. Я уверен, что кровь царевны на советнике Гоц Фура по имени Цул Гат, который бесследно исчез из крепости. Неудивительно, если он виновен и в смерти Кин Лакка. Но поговорим о тебе, благородный царевич. Ты получил свою рану по причине предательского выстрела. Я сразу уразумел это и, как только ты упал, остановил поединок. Не столько потому, что хотел помочь тебе, – прости и за это, царевич, – сколько из необходимости оградить от бесчестного дела наследника миргальского престола. Ведь если бы Гоц Фур пустил в ход кинжал и оборвал твою жизнь там, на площади, – это было бы не чистой победой, а соучастием в подлом убийстве. Осознав, что именно так и поймут это все свидетели поединка, он в ярости покинул площадь. А я распорядился, чтобы тебе омыли и перевязали рану. Но все-таки Гоц Фуру, кажется, удалось добиться своего и без помощи кинжала.

– Меня казнят?

– Тебя опустят в колодец Ог Мирга. Это равносильно… Нет, это хуже любой смерти. На глубине в полторы дюжины керпитов тебе предстоит медленно умирать, лежа на груде костей твоих предшественников, ибо никто из погребенных в этом каменном мешке не был поднят обратно на поверхность. Поверь, царевич, я сделал все возможное, чтобы спасти тебе жизнь. Но мои планы потерпели крушение. Признаюсь тебе, когда я поддакивал, выслушивая ваши речи о походе на Саркат, я думал о мире, я ждал, что твоя женитьба на крианской царевне вот-вот заставит великие царства сложить оружие, я даже тайно отправил двоих гонцов с радостной вестью в одно и в другое войска, но, увы, оба посланных канули без вести. Теперь царевна мертва. Война продолжается. Миргалия – в союзе с крианским царем. А наш царь – Гоц Фур. И он настаивает на том, что ты – его пленник, ибо он тебя захватил в честном бою, ибо ты находился в миргальской крепости и вместе со своими слугами склонял гарнизон к мятежу и переходу на сторону Цли. И этому есть свидетели. Да что там! Первый свидетель – я сам. Правда, мне и против себя пришлось бы показывать. Но царь уже выслушал мои объяснения, признал, что я лишь добросовестно заблуждался, и назначил меня своим советником… Ты слушаешь, царевич?

– Да… я слышал все, – с трудом подтвердил Ур Фта.