Гоц Фур собирался было ответить и на эти обидные для него слова. Но на сей раз его остановил советник Цул Гат. Он тронул своего господина за локоть и о чем-то быстро заговорил вполголоса. Гоц Фур отвечал резко, но на лице его слепая ярость уже сменилась сомнением. Советник продолжал говорить. И, наконец, как видно, ему удалось склонить своего господина к новому решению.
– Послушай меня, Дац Дар Среброволосый! – обратился он к коменданту уже совсем по-иному. – Ты прав, пожалуй. Я проделал трудный и долгий путь, и в голове у меня помутилось от усталости и долгой досады. Отказываюсь от своих слов и признаю, что напрасно обвинил тебя в измене. Ты действовал не вполне обдуманно, но заботился о пользе Миргалии…
Гоц Фур остановился, явно переборол себя и продолжал, с трудом выдавливая слова:
– Прости, я понапрасну обидел тебя. Надеюсь, что эта обида не задержится в твоей памяти. Ведь ты – старый боевой товарищ моего отца.
– Забудем о сказанном впопыхах, – приободрил его Дац Дар, – тем более что я уже близок к тому, чтобы признать в тебе истинного государя Миргалии. Вот только еще уладить твою ссору с цлиянским царевичем.
– И в этом, признаться, я был не прав, – по-прежнему нехотя продолжал Гоц Фур. – Сам того не понимая, вздумал подбивать тебя на подлое дело. Но пойми же и ты, что царевич нанес мне страшное оскорбление, которое возможно смыть только кровью. Уверяю тебя, что при этом ни своего, ни твоего достоинства я не уроню. И законов вежества мы не нарушим.
– Верно ли я понял тебя? Ты вызываешь царевича Ур Фту на честное единоборство?
– Да, вернее некуда. Я вызываю царевича на смертный поединок и, если мне уже не суждено владеть прекрасною Шан Цот, то я, по крайней мере, постараюсь доказать, что достоин взойти на миргальский престол.
– Вот слова, которых я ждал от сына и наследника Ар Гоца! Царевич Ур Фта принимает твой вызов, – с радостью сказал Дац Дар и крикнул стражникам: – приказываю открыть ворота!
Очутившись в крепости, Гоц Фур убедился в том, что слова коменданта не были пустой похвальбой: главную площадь заполнили воины эсбийского гарнизона и, по большей части, поглядывали на наследника миргальского престола с недоверием, если не с открытой враждебностью. Из его потрепанного и измученного походом отряда этими силами можно было в четверть лума сделать мясной кучдак.
Полдня посвятил Гоц Фур отдыху и не терял времени даром. Первым делом смыв с себя дорожную пыль и пятна запекшейся крови, он принялся утолять зверский голод и богатырскую жажду. А завершив трапезу, уединился с двумя очаровательными бизиэрами. Они только смазали ему целебным снадобьем царапину на лице да как следует растерли все тело драгоценной вилиалью. И более ничего. Ведь был он не из тех безумных похотливцев, что способны растрачивать силу на любовные клидли даже перед смертельной схваткой.
Прогнав бизиэр, Гоц Фур приказал найти и привести к нему советника Цул Гата. Но то было тщетное распоряжение, ибо никому не пришло бы в голову искать советника там, где он находился.
Подобно черному стриклю, бесшумно и неприметно пробрался Цул Гат в покои царевны Шан Цот и неожиданно встал перед ней, согнувшись в низком поклоне. Царевна вздрогнула, но волнение ее тут же улеглось. В Саркате она привыкла к евнухам, и теперь решила, что никто, кроме евнуха, не отважился бы войти к ней. Пришелец подкрепил ее уверенность, заговорив неприятным высоким голосом:
– Не бойся меня, прекрасная царевна! Я – посланец твоего отца, великого царя Цфанк Шана.
– Ты – посланец царя? – удивилась Шан Цот. – А ему уже известно… ну, что я теперь царевна Кри и Цли?
– Да, дивноокая! Ему все известно, и он почитает за великое счастье такой поворот судьбы. Более того, твое неожиданное замужество положило конец великой распре между двумя царствами. Ныне уже установился вечный мир. Цфанк Шан и Син Ур заключили друг друга в родственные объятья. И скоро пришлют за тобой и царевичем пышную свиту.
– О, добрый вестник, ты достоин высокой награды! Возьми пока что дюжину золотых хардамов и этот перстень.
Цул Гат принял сказанный дар и простерся в ногах царевны со словами благодарности.
– Ты еще не был у царевича? Значит, он все еще ничего не знает! – в волнении проговорила она. – Я сама сообщу ему радостную весть. И это, быть может, придаст ему сил в предстоящем поединке.
– Постой, царевна! Я должен вручить тебе вместе с поздравлением и словами отеческой ласки одну вещицу, залог грядущей щедрости Цфанк Шана.
– Ну что там еще? Вручай поживее! – воскликнула Шан Цот, которой не терпелось обрадовать царевича.
Мнимый евнух извлек на свет и поднял на ладони тончайшей работы браслет из белого золота, сверкавший тегаридами и клакталами. Но как только царевна протянула руку, чтобы взять прелестный подарок, Цул Гат мягко отвел ладонь и вкрадчиво проговорил:
– Великий царь повелел мне собственноручно украсить этим браслетом твое левое запястье, о дивноокая. И нет для меня лучшей награды за все тяготы долгого пути!
– Изволь! – сказала царевна и, гордо выпрямившись, протянула левую руку.
Цул Гат раскрыл браслет незаметным движением и ловко защелкнул его на запястье Шан Цот.
– Вот и все, с церемониями покончено, – негромко и высокомерно сказал он обычным своим голосом. – Ты слышишь меня?
– Да, я слышу тебя, господин. И готова исполнять твою волю, – произнесла царевна, не отрывая от Цул Гата зачарованного взгляда.
– Я доволен тобой. Пока повелеваю только одно – объявить, что желаешь любоваться поединком в одиночестве с каменного балкона Главной башни. Я найду тебя там.
И Цул Гат исчез так же стремительно и неприметно, как явился.
***
Солнце клонилось к закату, когда в крепости, наконец, было возвещено о начале поединка. Гоц Фур уже приготовился надеть шлем, как вдруг, словно из-под земли, вырос перед ним его загадочный советник.
– Наконец-то, – проворчал Гоц Фур, – где это вздумал ты пропадать именно в то время, когда я особенно в тебе нуждаюсь?
– Где бы я ни пропадал, господин, ты все же не можешь не признать, что до сих пор, как и теперь, я всегда вовремя появлялся рядом.
– Признаю. И надеюсь, что ты вовремя исполнишь мое распоряжение в том случае, если исход поединка будет неблагоприятным для меня.
– Поединок закончится твоей победой. Или, во всяком случае, не закончится твоим поражением.
– Откуда это известно?
– Тебе ни к чему знать, откуда. И все же ради того, чтобы поддержать твою уверенность, открою тебе одну тайну. Ты думаешь сражаться со слепым воином, но это не так. У царевича есть глаза, по крайней мере, пока он ведет сражение. Эти глаза на крыльях парят у него над головой.
– Ты говоришь о его крылатом спутнике? Я слышал, он – последний из форлов, а имя его – Кин Лакк.
– Вот-вот, негодный Кин Лакк! На этом форле – заклятие. Ни могущественный дварт, ни простой агар не в силах ему повредить и заставить умолкнуть его свирель, повинуясь которой Ур Фта делается непобедимым в любом бою.
– Мы еще посмотрим, так ли это. И пускай однорукий свирельщик подыгрывает ему сколько угодно. Меня такими ухищрениями не испугаешь.
– Я говорю с тобой от имени всесильного дварта Ра Она, Гоц Фур, и должен сказать, что ты непроходимо глуп.
Гоц Фур вздрогнул, но молча проглотил оскорбление, понимая, что тягаться с Ра Оном действительно было бы глупо. А Цул Гат продолжал, не моргнув глазом.
– Ты глуп и быть бы тебе непременно убитым. Ур Фта – великий воин, тебе не чета. Но благодари всесильного дварта. Он отыскал в заклятии брешь. Кин Лакку можно повредить, но только при помощи женской руки.
– Благодарю, и надеюсь вслед за обвинением в недостатке ума не последует новое оскорбление и ты не станешь называть женской вот эту руку!
С последними словами Гоц Фур молниеносным движением воистину не женской руки стиснул советнику горло, да так, что тот только взмахнул руками и беспомощно захрипел. Не отпуская его ни на лум и лишь слегка ослабив стальную хватку, Гоц Фур немедленно проговорил: