— Алло! Бёрье Мулин слушает!

Вивиан кладет трубку. Стало быть та, другая, сдалась и позвала на помощь Бёрье. Вивиан смешно. Какой дурацкий у Бёрье голос, когда он пытается говорить властным тоном. Уже не колеблясь, она звонит снова.

— ПОСЛУШАЙТЕ! НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЕ ЭТО БЕЗОБРАЗИЕ!

Вивиан прикрывает рот рукой. Злющий голос, привыкший командовать. Она кладет трубку. Сдаваться она не собирается. Сосчитав до десяти, она звонит снова.

— ЧЕГО ВЫ ОТ НАС ХОТИТЕ?

Вивиан кладет трубку. Чего она хочет? Он же знает сам — доказать: что бы они сами ни думали на этот счет, они одно целое. Почему он так глуп? Вивиан звонит снова.

Они отключили телефон.

12

Вивиан ведет наблюдение за их подъездом.

Она выучила расписание Бёрье. Без четверти девять он выходит из дома, садится в свой сааб и едет на работу.

Впрочем, его сааб — это их сааб. У Бёрье осталась их старая машина.

Малыш Густаф вышел из дома раньше Бёрье и пошел в школу. За все время, что Вивиан держит дом под наблюдением, она заметила только одного мальчишку школьного возраста, стало быть, это Густаф.

К тому же у него глаза Бёрье. Так странно видеть их у другого человека. Красивые серые глаза.

Зато рот не такой, как у Бёрье.

У мальчишки безобразный рот.

Новую жену Вивиан вычислить не сумела. Бёрье все время выходил из дома один и возвращался в одиночестве. Конечно, из подъезда и в подъезд выходило и входило много женщин подходящего возраста, но Вивиан так и не смогла решить, какая из них его шлюха.

Годы работы на переменах в школьном дворе закалили Вивиан — холода она не боится. Закутанная, как капуста, в несколько слоев теплой одежды, в вязаной шапочке, надвинутой на самые уши, в варежках поверх перчаток, обмотав шесть раз вокруг шеи старый шарф Жанет и нацепив на нос громадные темные очки, сидит Вивиан на скамейке сквера наискосок от подъезда Мулинов и сторожит.

Шарф Жанет — этакое трехметровое полотнище из тех, что в свое время цеплялись за лыжные палки на слаломных спусках, душили маленьких девочек и давали постоянную пищу вечерним газетам. Жанет долго выпрашивала себе такой шарф. «Я же не занимаюсь слаломом, черт возьми!», — убеждала она мать. Вивиан находила ее довод разумным, только вот где это Жанет подцепила скверную привычку ругаться?

— Закрой варежку! — фыркала Жанет с высокомерным достоинством своих одиннадцати лет. — Ты ведь, черт возьми, в Бога не веришь.

Вивиан находила, что и в этом доводе что-то есть, и таким образом Жанет получила вожделенный трехметровый шарф.

Уже на следующий год шарф безнадежно вышел из моды и долго валялся где-то под зимней обувью, пока Вивиан не выстирала его и не обмотала вокруг собственной шеи.

Она воображает себя Айседорой Дункан, подозревая однако, что другие не заметят этого сходства.

Бёрье раза два прошел в каких-нибудь двух метрах от Вивиан. Он ее не узнал. И хотя это отвечает ее нынешней цели, она задета.

Они прожили вместе семнадцать лет, а он проходит мимо, даже не поглядев в ее сторону. Интересуй она его хоть каплю, он бы узнал Вивиан под ее маскировкой.

13

Целую неделю просидела она у их подъезда.

Зачем она это делает? Чтобы набраться храбрости — но для чего?

А может, это своеобразный знак протеста, безмолвная сидячая забастовка, о которой никто не подозревает?

Вивиан думает таким способом ожесточиться, стать изнутри совершенно холодной.

Какие изменения в ней происходят?

Кто она — буддийская монахиня, которую каждый час приближает к познанию, или обыкновенная психопатка, которая раздувает в себе ненависть, как кузнец раздувает огонь в своем горне?

Свежий румянец, который она приобрела в Италии, уже слинял с ее лица, с каждым днем она становится бледнее. Губы она смазывает густым слоем вазелина, но они все равно трескаются.

За все время, что она здесь сидит, она ни разу не заплакала. Иногда ее одолевает зевота. Но чаще всего она сидит неподвижно и, не отрываясь, смотрит на окна Бёрье.

Иногда она смеется, и от её смеха становится жутко.

По какой такой причине она смеется?

14

В эту ночь она расплатилась за номер в гостинице «Один».

Немного больше семи тысяч крон получила она за фамильные сокровища Бьёрков, она не может выкинуть эти деньги на дорогую гостиницу. Чтобы их хватило исполнить то, что она задумала, надо жаться и считать каждый грош.

Но Вивиан все рассчитала заранее. До закрытия Центрального вокзала можно сидеть в зале ожидания. Потом всю ночь до утра кататься в ночном автобусе. На самом заднем сиденье можно даже поспать. Словом, тут проблем нет.

Хорошо вот так сидеть и смотреть на рустованный фасад дома. Как всегда голова у Вивиан немного кружится. Ее не покидает смутное ощущение нереальности.

Когда десять лет назад Бёрье ее бросил, в ушах Вивиан словно бы что-то лопнуло, равновесие нарушилось. С тех самых пор у нее появилось странное чувство, будто она парит и не может опуститься на землю.

Ноги ее касаются земли, но только касаются, устойчивости в них нет.

Лишь теперь, когда она сидит вот так на скамейке сквера под голым красным кленом, в зимней одежде и в темных очках, оставив все прочее имущество в камере хранения на Центральном вокзале, теперь, когда она всерьез решила проводить ночи в идущем по кольцевому маршруту 94-м автобусе, ей начинает казаться, что она вновь вернулась к действительности.

Ее теперешние поступки последовательны. Она нашла верный путь. Обрела равновесие.

Мимо проходят двое мальчишек, они без стеснения ее рассматривают. Один из мальчишек хохочет во все горло, другой корчит ей рожи.

Это Густаф.

«Кривляйся, кривляйся», — думает Вивиан и корчит рожу в ответ.

«Ко мне можно не проявлять ни капельки уважения, — думает Вивиан. — С какой стати меня уважать? Почему бы маленькому говнюку не скорчить мне рожу? Самый жалкий слабак может сейчас меня ударить».

Но Вивиан никогда в жизни не чувствовала себя такой сильной и неуязвимой.

Словно бы никто и ничто ее больше не трогает.

Вид ее должно быть, ужасен. Прохожие отворачиваются, чтобы на нее не смотреть. Некоторые переходят на другую сторону улицы. Она слышит, как они перешептываются, показывая на нее пальцем, она видит, как их передергивает от отвращения.

Может, они принимают ее за бомжиху, за бездомную бродяжку, которая носит с собой весь свой скарб?

В каком-то смысле это ее устраивает.

Завтра, чтобы довершить маскарад, она купит ручную тележку и пластиковые сумки. Тогда она и впрямь станет похожей на бомжиху.

Мысль эта тешит ее душу. К тому же это очень практично. Держать вещи в камере хранения дорого, да и конечном счете, бессмысленно, а с тележкой будет легче спине.

Спина всегда причиняла ей неприятности. В школе ее постоянно ругали за плохую осанку.

Тележка — самый лучший выход. Вивиан хвалит себя за сообразительность.

Она способна решить все проблемы. Чтобы выспаться, всегда найдется автобус, чтобы досыта поесть — дешевый ресторан, прочитать свежую газету можно в читальном зале библиотеки, вымыться — в бане, провести время — в кино, а постирать и переодеться можно в Энебюберге, когда господин Бьёрк на работе.

Конечно, все это только до поры до времени. Пока она не исполнит свой замысел.

Все устраивается к лучшему.

15

Второе воскресенье адвента.

Ей-богу, из подъезда в полном составе выходит вся нелепая семейка. Бёрье придерживает для шлюхи дверь, ну видан ли такой идиотизм! Вот она, наконец, наша разлюбезная… Господи, какая дешевка! Что он в ней нашел? И прическа уродская! Молоденькой, что ли, себя вообразила? Бездарь, сразу видно! Глядите-ка, глядите, идет перепуганный мальчонка. Бедняжка! Нелегко, наверно, тому, кого воспитывает этакая корова. Может, стоит предупредить Совет по делам несовершеннолетних — лучше уж детский дом, чем эта груда мяса. Боже, вот идет Бёрье, он смотрит прямо на меня, но не может же он меня узнать? Эх, да что там, он не заметил бы меня, разоденься я даже как королева бала. Какой усталый у него вид! Он и вправду разжирел. Наверно, болен. При желании можно даже представить, что у него рак мозга. И вообще, какое мне дело до этих двух бочек? Интересно, куда это они намылились? Ну конечно же, на воскресную прогулку, образцовая семейная ячейка направляется в Скансен кормить обезьян. Ха, кому это они хотят втереть очки? Эге, машина у них старая, может дела у них вовсе не так уж хороши, машина проржавела, поглядим, заведется ли она вообще… Ха-ха, шлюха до того жирна, что и в машину протискивается с трудом, не сможет она шляться по Скансену. Впрочем, они, наверно, отпустят мальчишку на все четыре стороны, а сами будут попивать кофе в ресторане Сульлид. Бёрье всегда был лишен чувства ответственности. Ага, что я говорила, машина не заводится. Ан нет, завелась все-таки. Скатертью дорожка! О Боже, поставь на эту машину глушитель! Может стоит позвонить в органы охраны окружающей среды? Кстати, у Бёрье каждый раз открывается язва, когда ему приходится иметь дело с властями. Рождественский базар! Конечно же, они отправились на рождественский базар в Скансен! Гномы, традиции, соломенных рождественских ангелочков мы уже больше не сжигаем. Мы теперь бережем наш маленький мирок, потому что мы в нем хозяева. Пусть себе едут на свой рождественский базар. Плевала я на них. Пусть подавятся своим проклятым, гнусным, дерьмовым базаром. Ожиданию конец. Час пробил.