Много времени не прошло — показал себя Ултан: мстить начал всем, кто не считался с ним раньше, приспешников своих на первые места поставил, самых достойных, заслуженных людей на последние места определил. Стал он с беками своими угнетать народ, — стон пошел в стране от правления их. А старого Байбури — отца своего и его байвучу — мать Алпамыша, слугами своими сделал, а Калдыргач-аим угнал он в степь к Бабир-озеру — верблюдов пасти. Больше всех боялся Ултантаз Караджана: обезоружил он его, коня у него отобрал, далеко в горы нелюдимые на Алатаг сослал его, под страхом смерти запретил ему с людьми встречаться и людям под страхом смерти запретил к нему приходить. А Барчин не трогал он, — так про нее решив: «Куда ей от меня деться, — все равно моей она стать должна. Раньше — позже ли, — мне достанется…»^[30]

Время шло, разговоров об Алпамыше все меньше становилось, многие забывать его стали, — никто уже почти не верил, что может он живым оказаться…

Барчин незадолго до отъезда Алпамыша на чужбину понесла от него. Когда у нее родился сын, она его Ядгаром назвала:^[31] «Пусть памяткой будет мне по Алпамышу», — сказала она… Время шло, — подрастал Ядгар, Барчин часто усаживала сына перед собой и, себя утешая, так говорила ему:

— Был бы жив Ядгар, мой дорогой сынок!

Выживет — в народе мужем станет он,

Мужем став, заменит он отца в свой срок, —

Слез моих тогда он высушит поток.

Ултантаз теперь стал знатен и высок, —

Не в черед схватил он власти поводок.

Как высокомерен стал он и жесток!

Лучшими людьми в стране он пренебрег,

Худших — к своему правлению привлек.

Мухурдар такой стране родной не впрок.

Справедливости он не дает дорог,

Путь насилья стал свободен и широк.

Если весь Конграт поработить он мог,

Если властен он, как всемогущий рок,

Кто ему хоть слово скажет поперек?

Знатных и простых согнул в бараний рог!

Хоть и от рабыни был Ултан рожден,

Все же к дому бия был он сопричтен,

Все же назывался сыном Байбури.

Но и престарелый бий-отец, смотри,

Как последний раб Ултаном угнетен, —

Быть его слугою старец принужден!

Байвучу-старуху он на склоне дней

Отдал в услуженье матери своей.

Калдыргач-бедняжку как унизил он, —

Из родного дома выгнал, выжил он!

Он ее угнал на озеро Бабир —

Стала Калдыргач верблюдов там пасти.

Гнет обид подобных как перенести?

Проклят будь такой несправедливый мир!..

Одинокая, она в степи живет,

Слезы день за днем, беспомощная, льет.

Изредка домой печально прибредет, —

С маленьким Ядгаром сердце отведет.

Сколько раз вокруг сиротки обойдет,

Сколько раз его к своей груди прижмет,

Скажет: «Мне другой утехи в жизни нет.

Друг мой, брат, погиб — и не разыскан след, —

Ты, Ядгар, от брата сохраненный свет!»

Скажет Калдыргач — и, словно расцветет,

Своего любимца нежно обоймет,

На руки возьмет, к груди его прижмет —

На верблюде в степь с собою увезет.

К озеру Бабир доставит их верблюд, —

Станет Калдыргач пасти верблюдов тут,

Станет Ядгарджан резвиться тут в степи

Близ своей любимой Калдыргач-апы.

Поживет она на Бабир-коле с ним,

Временно забудет горе, боли с ним…

Так вот — в горе и в униженьи жили они без Алпамыша под властью Ултантаза…

Дни за днями шли, месяцы и годы текли, — Алпамыш все в том же калмыцком зиндане пленником сидел. Смотрит он однажды из ямы своей вверх, видит — крылья над зинданом распластав, гусь кружит. Увидел гуся Алпамыш — и такие слова ему сказал:

— Ты не из Конграта ль в путь свой воспарил?

Гусь простой на вид, не Хумаюн ли ты?

^[32]

Тенью крыл своих меня зачем накрыл?

Если б по-людскому ты заговорил,

Вестью от родных меня бы ободрил!

Не родни ль моей крылатый ты посол?

В глубине зиндана как меня нашел?

Своего врага терплю я произвол.

До чего меня калмыцкий шах довел!

Лишь вздохну — и слезы у меня в очах.

Как я до сих пор в зиндане не зачах,

Как не превратился от страданий в npax!

Голову свою ношу ли на плечах?

Да погибнут вражьи козни, мой аллах!

Тварь крылатая, что кружишь надо мной?

Ты не пролетал ли над моей страной,

Не принес ли вестку от души родной?

Гусь иль Хумаюн, что кружишь надо мной?

Сидя в яме здесь, тоскую, как Юсуф,

^[33]

Помощь получу ль такую, как Юсуф?..

Гусь иль Хумаюн, что кружишь надо мной?

Не был ли подранен ты в пути стрелой?..

Гусю столько слов сказал шункар-Хаким!

Гусь и сам ответил бы словам таким, —

Только языком не обладал людским!

Голову закинув, Алпамыш глядит,

Видит — гусь все ниже, ниже все летит —

У

же все да

у

же он круги чертит,

Он чертит круги — и падает в зиндан,

Падает от счастья рядом Хакимхан!

Алпамыш взял гуся в руки — и видит: одна нога у птицы сломана, крыло одно стрелой поранено, — совсем обессилел гусь, — потому и в зиндан упал. Говорит сам себе Алпамыш: