— Ты дома одна, о тебе не кому позаботиться, а у тебя серьезный перелом, как только станет немного лучше, нужно будет сделать рентген, жаль, что здесь пока нет этой установки, а пока… нужно вправить кости и накладывать гипс.

Он дал мне обезболивающее, но все равно я помню, как это было ужасно, Дмитрий сказал, что это необходимо, а то кости могут не правильно срастись и тогда снова нужно будет ломать.

— Я не понимаю, — прервала ее Катя, — если вы любили друг друга, что могло помешать вам?

— Не знаю, — Марина Карловна опустила глаза. — Есть одна догадка, но от этого ни кому не лучше. Было все так прекрасно, я надеялась, что после всего того, что произошло между нами, он сделает предложение, я была уверена в этом, и отец часто стал намекать на то, что уже вся деревня говорит о нас.

Он пропал внезапно, ноябрьским утром в 1978 году, когда я весело напевая, поднялась на крыльцо его дома, дверь была распахнута, и в доме никого не было. Это было ужасно. Я стояла, оцепенев от мысли, что будет со мной, когда все узнают, что Дмитрий оставил меня. Войдя в дом, я надеялась найти хоть записку или прощальное письмо. Ничего. Все было так, будто здесь его никогда и не было, ничего не осталось, ни фотографии, ни носового платка или авторучки. Я ходила из комнаты в комнату и думала, что, наверное, всего этого не было, и я его себе придумала. Я долго плакала и не находила себе места, но не могла вернуться к отцу и сказать, что произошло. Одно обстоятельство не давало мне на все это махнуть рукой и решительно сказать себе, что нужно забыть его. В то утро я бежала к твоему отцу, чтобы сообщить о том, что жду ребенка, нашего ребенка… это была ты… Об этом ни кто не знал и это было ужасно родить ребенка без мужа, за кого бы меня стали считать, меня перестали бы уважать. Первым моим желанием было покончить со всем этим и опьяневшая от слез боли и дикого разочарования, я вышла из дома Дмитрия и направилась к станции. Домой я не могла вернуться.

Становилось холодно, был уже конец ноября и мелкий моросящий дождь превратился в снежную крупу. Стеклянными глазами я смотрела перед собой и у меня было одно желание, дойти до станции и покончить с болью и стыдом, который обрушится на меня, когда все узнают об исчезновении Дмитрия и о том, что я беременна.

Когда я, мокрая до нитки, трясущаяся от озноба, подошла к станции, меня спасла одна женщина, видя мое состояние, она поняла, что я не в себе. Это была станционная смотрительница, тетя Вера. Я ее видела раньше, но мы не были знакомы. Она отвела меня к себе в каморку и, напоив горячим чаем, заставила переодеться, так как я промокла насквозь. Бывают же добрые люди и одна такая женщина спасла не только меня, но и тебя, доченька. Как я ей благодарна, что у меня есть ты.

Катя нежно взяла маму за руку и, чувствуя, что сейчас расплачется, спросила, почему же она ей ничего не рассказывала, почему она страдала одна, не находя утешения ни от подруг, ни от единственной дочери.

— Она спросила, что случилось и я ей выложила все, как на духу, может потому, что это был чужой человек и она спасла меня от роковой ошибки. Она долго молчала, а потом сказала:

— Все в жизни бывает, пожалей дитя, оно ни в чем не виновато, утихнет непогода, я попрошу мою сменщицу заменить меня, и провожу тебя домой. Я знаю тебя, как хорошую девушку, ни кто тебя не осудит, ни кто не посмеет сделать тебя еще более несчастной. А ребенок сделает тебя счастливой и жизнь твою наполнит смыслом.

Все так и вышло. То, чего я так боялась, не случилось, все наоборот сочувствовали мне и заступались перед отцом за меня. Отец, правда, очень переживал и… умер этой же зимой. Так я осталась совсем одна, если не считать односельчан, которые мне очень помогли в первое время.

Я долго винила себя в смерти отца и понимала, что все, что произошло, подтолкнуло его к преждевременной смерти.

Когда я получила письмо от твоего отца, я была готова разорвать его, не прочитав даже, но потом все-таки решила узнать, что в нем. В моей душе на тот момент не осталось ни капли любви к этому человеку, только ненависть и презрение. Я обвиняла его во всех бедах, в смерти отца, один Бог знает, как мне удалось пережить все это. Только ты, как сказала тетя Вера, давала мне силы, она не ошиблась и я ей всю жизнь буду благодарна, что она тогда удержала меня от опрометчивого шага свести счеты с жизнью.

После долгих раздумий, я решила ответить ему. В письме, я сообщила ему, что у него родилась дочь, но он ее никогда не увидит, даже если мир перевернется. Я ему все высказала, что думала о нем и больше не читала его писем, которые он еще долго присылал. Потом, он начал присылать денежные переводы, которые я по началу отсылала обратно, а потом спросила себя, зачем я это делаю. Шли годы, все менялось и с каждым годом мне становилось труднее, хотелось для тебя все сделать лучше, а не всегда получалось. Я стала принимать эти переводы, но спросишь, простила ли я его тем, что принимала их от него? Нет, никогда и, боюсь, что если увижу его, я… не знаю даже что сделаю… Теперь, тебе известно все, не знаю, что побудило твоего отца сбежать не оставив даже объяснения. В письме он ответил, что тогда были такие обстоятельства и он не мог, хотя очень хотел остаться. Теперь, спустя много лет, я понимаю, что он очень сожалел обо всем, но от этого ни кому не легче, ни мне, ни тебе, ни тем более ему.

Марина Карловна отвернулась к окну, чтобы скрыть набежавшие слезы и, вынув из пачки сигарету, закурила.

— По этому будь осторожна, дочка, не надо слишком доверять своим чувствам, жизнь такая штука, что от нее можно ожидать всего.

— Я хотела бы увидеть своего отца, — сказала Катя, и это стало неожиданностью для Марины Карловны. Она непонимающе посмотрела на Катю, не в силах, что-либо ответить. — Я хочу сама у него все узнать, почему он нас бросил, — она с вызовом посмотрела на мать, — тогда он перестанет быть в моих мечтах героем.

Мать, снова заплакав, опустила голову, на этот раз, ругая себя за то, что все рассказала дочери.

В Кате что-то изменилось, она так близко восприняла эту историю, что единственным ее желанием стало поскорее найти отца. Она спросила маму, где он сейчас.

— Последние лет пять в Москве, но я не думаю…

— Нет, мам, не беспокойся. Мне нужно окончить институт, и я не на столько глупа для необдуманных поступков.

— Что ты задумала?

— Все нормально, — Катя попыталась придать спокойное выражение лицу, но мать сразу поняла, что Катя что-то замыслила, и это ее насторожило.

Был конец февраля. Зима ни как не хотела отступать, а разгуливалась все сильнее, трескучие морозы неистовали, а пронизывающий ветер пробирал до костей.

Человек с короткими седыми волосами, вышел из своего автомобиля и, подойдя к почтовому ящику, бросил туда письмо. Это был высокий, крепкий мужчина приблизительно пятидесяти лет, с темными глазами, в которых была тоска и какая-то недосказанность. Словно не боясь мороза, он закурил и еще немного постоял на улице. Потом, сев в машину отправился дальше.

В его голове было столько вопросов, он долго не решался написать это письмо, но бессонные ночи все-таки сделали свое дело и вот, оно лежит в ящике и дожидается почтальона. Арбенин хотел отправиться в Ангарск, чтобы расставить все точки над «и», теперь, когда его дочь стала взрослой, и когда он отошел от дел. Тем более он очень хотел увидеть сына, которого не видел вот уже почти семнадцать лет. Сколько бед принесло его соглашение с ГРУ о разведывательной деятельности в Ми-6.

Вспоминая те дни, Арбенин снова становился молодым и полным сил, но именно тогда, когда ему нужна была поддержка, почва уходила из-под ног, сначала жена, затем сын, а потом его лишили и ее… Он вспомнил Марину, белокурая тростиночка с васильковыми глазами, такой он ее запомнил навсегда. Хотя, конечно, понимал, что сейчас она другая, как и он, все они изменились. Но той искренности, которая была у нее в глазах, Дмитрию больше не доводилось видеть ни у кого. Он влюбился, хотя пытался побороть свои чувства, он знал, что в Середкине не надолго и что в любой момент, его могут вызвать обратно в Москву, на Лубянку. Как это было ужасно, без объяснений оставить ее, тем более, когда она хотела сообщить ему радостную новость. Спустя пять лет он понял, что это была за новость, теперь она смотрела на него с немым упреком больших карих глаз, с той самой фотографии, которую он смог достать спустя многие годы. Как будто в напоминание, она была точной его копией, и Дмитрий сам поражался, как его дочь похожа на него.