Королева вспыхнула.

И мизинчик ее коснулся узких губ.

— Как вам князь Щебетнев? Еще тот шельмец, но собой хорош… и не курит…

— Вы об этом так говорите…

Ее Величество зарделась совершенно по-девичьи… и выходит, что не почудилось королю то ненавязчивое внимание, которое Щебетнев уделял королеве.

— Как есть, так и говорю… — король выпустил очередное колечко и, откинувшись на атласных подушках, украшенных вышивками Ее Величества и принцесс, принялся разглядывать потолок… следовало признать, что Гданьская резиденция нуждалась в ремонте. Лица охотников пожелтели, а местами и вовсе стерлись. Роскошные наряды пошли пятнами, местами и вовсе штукатурка вздыбилась, грозя отвалиться.

Ремонт нужен.

Но где деньги взять? Совет вновь заговорит о непомерных тратах на содержание двора… и о бюджете, который подобных трат не предусматривает…

— И для здоровья полезно, и для настроения… главное, не допустите скандала.

Ее Величество фыркнула, разворачивая желтоватые страницы «Охальника», который читала с немалым интересом, хотя всячески подчеркивала, что к газетенке этой прикасается исключительно дабы быть в курсе интересов подданных…

Пускай себе.

И Его Величество вернулись к заботам насущным… все ж таки зарастающий плесенью потолок его беспокоил… а в Белой гостиной и вовсе по стене, прорывая шелковые, расписанные серебром, обои, трещина поползла… подвалы вновь подтопило… и проблема куда как серьезней имеется: подмыли подземные ключи фундамент, вот и оседает древняя резиденция со всеми ее гостиными, кабинетами, бильярдными… со статуями и горельефами, за коии в свое время немалые деньги дадены…

— Ужас какой! — воскликнула королева, роняя лопаточку, которая упала на стол со звуком глухим, раздражающим.

— Где? — не открывая глаз, уточнил Его Величество.

Карезмийский табак кружил голову, а во рту оставлял терпкий привкус горького шоколада, смывать который полагалось кофием… и надо бы велеть, чтобы принесли, однако для того требовалось бы дотянуться до шелкового шнура, который ведет к колокольчику… всего-то в полусажени этот шнур свисает, но ныне и это расстояние мыслится непреодолимым.

…угодил родственник, хорош табак… замечателен просто… но на рынок его беспошлинно, как о том карезмийцы просят, пускать нельзя. Собственные табачники не у дел останутся… нехорошо…

— Здесь! — королева шелестела страницами и платьем… — Ты только послушай… они утверждают, что эта девица беременна от тебя!

— От меня? — Его Величество с неудовольствием приоткрыл левый глаз, припоминая всех девиц, которым за последние месяцы внимание уделял.

Трое…

…а ведь были времена…

…были и прошли, ныне возраст… и пусть еще не старость, но уже тело ослабло, покоя желает, а не увеселений… нет, сам-то король ничего против увеселений не имеет, однако же собственные силы и умения дворцовых целителей оценивает здраво.

И открыв второй глаз, он с уверенностью заявил:

— Врут, дорогая.

— Да? — королева выглядела обеспокоенной. — А пишут, что…

— Дай сюда, — он отложил трубку и руку протянул, испытывая подспудное раздражение, что тихий этот вечер, каковые ныне были редкостью, разрушен. Королева безропотно протянула газету со статейкой.

И снимок имелся свежий.

И написано было живо, увлекательно…

— Врут, — спокойно ответил король, пробежавшись по строкам. — Сами посудите, дорогая… вы же присутствовали на открытии конкурса… и эта… девица, уж простите за каламбур, именно девицей была.

Королева прикусила мизинец.

Не то, чтобы она не знала об изменах супругов, — знала и по давней договоренности, благодаря которой брак этот был крепким и по-своему счастливым, закрывала глаза. Но одно дело очередная интрижка, и совсем другое — ребенок.

— И конечно, лишить девицу девичества — дело нехитрое… но вот чтобы за несколько дней она и забеременеть умудрилась…

Король хмыкнул.

И Ее Величество с немалым облегчением выдохнули. Все же бастард — это… оскорбительно…

— Да и ошибочка вышло, — Его Величества ткнули в газету пальцем. — На эту красавицу Матеуш нацелился…

— Она ему не подходит.

— Ах, дорогая, тебе волю дай, так ты мальчика вовсе в монастырь спровадила бы… Анелия тебе тоже не нравилась.

— Развратная особа.

— Развратная… как есть развратная, — Его Величество цокнул языком, припоминая очарование этой развратной и напрочь аморальной особы, которая…

…впрочем, некоторые воспоминания он предпочитал держать взаперти.

— Мальчик страдает, — королева дотянулась-таки до шнурка.

Ей хотелось шоколада.

Горячего, украшенного пышной пеной взбитых сливок и темно-красной вишенкой, с каплей коньяка или травяного бальзама. И пусть придворный целитель с придворным косметологом вкупе твердят, что сладости Ее Величеству вредны, но… чем-то надо себя радовать?

— Мальчику заняться нечем, — проворчал король, но кофею потребовал. — Все страдания его — от безделья… а вы ему потворствуете!

Ее Величество оскорбились и замолчали.

Благодатная тишина длилась недолго. Его Величество успел сосчитать трещины на желтоватом лице амазонки, заметить пару дохлых мух, что лежали меж стеклами, и услышать, как шуршат под глянцевым паркетом мыши. Подали и шоколад, именно такой, какой хотелось королеве, и серебряный кофейник с крохотными, чуть больше ногтя, чашечками.

Кофий Ее Величество разливали лично.

Перемирие, значит…

— Люди поверят, — сказала она, мизинчиком указывая на газету, что так и осталась лежать на краю стола. — Мы должны что-то… предпринять.

— И что вы предлагаете? Судиться?

…и изваляться в грязи?

— Отнюдь, — все же Ее Величество были по-женски умны. — Суд или опровержение будут восприняты… неправильно.

Права. Вновь заговорят о самодурстве и королевской власти, каковая слишком уж… абсолютна.

— И девушку отсылать нельзя… во всяком случае, сейчас… надо окружить ее заботой и вниманием… пусть Матеуш заявит, что признает этого ребенка…

Король кивнул.

Иногда он почти любил свою супругу.

— Когда же станет очевидно, что ребенка нет, то… никто не осудит, если девица раскается в обмане и уйдет в монастырь…

Ее Величество подхватили вишенку и отправили в рот.

…и все-таки надобно с ремонтом что-то думать…

Глава 16

О тяжких буднях акторов

Аврелий Яковлевич прохаживался в тени платанов. Выглядел он превосходно. Клетчатые брюки, шитые по последней моде мешковатыми, зауженными книзу, облепляли могучие щиколотки ведьмака, топорщился воротничок белоснежной рубашки. И полосатый, незабудкового колеру жилет плотно облегал и грудь, и поджарый плоский живот, словно подчеркивая, что, несмотря на годы, Аврелий Яковлевич сохранил и стать, и форму. И пурпурный гавелок[16], отделанный золотым аксельбантом, гляделся вполне уместно, хоть и несколько вызывающе.

— Опаздывать изволишь, Себастьянушка, — произнес Аврелий Яковлевич, оглаживая бороду, которую, надо полагать, в честь нонешнего свидания, он расчесал и заплел в косицы.

— Я по уважительной причине, — Себастьян сплюнул.

От яда еще першило в горле, а желудок то и дело судорога схватывала.

Стошнило.

В королевский фонтан, поставленный еще при Болеславе Прекрасном. При мысли о том, что выворачивает Себастьяна не лишь бы куда, а в произведение искусства, внесенное в каталоги «Достопримечательностей королевства Познаньского», странным образом полегчало.

— Эк тебя-то припекло… — покачал головой Аврелий Яковлевич и перчатки из лайки снял.

Размял пальцы.

Пробежался по щекам, замер, прислушиваясь к чему-то… и Себастьян с ним вместе, хотя не услышал ничего, кроме урчания в животе. И сердце застучало, засбоило, мир перед глазами качнулся, и край мраморной чаши сам под руку скользнул.

Это ж чем его попотчевали? К большинству-то ядов Себастьян нечувствительный, случалось ему и мышьяку пробовать, и беладонны, и волчеягодника… и грибов всяких… так, обходилось расстройством одним. Тут же скрутило крепко.