Серторий с застывшим лицом молился про себя. На перекрестке жизни и смерти, в нескольких метрах от ложи императора Цезаря, он услышал слова Бога, сказанные возницей, лицо которой напоминало маску со шрамом. Это был всего лишь миг.

– Металла, – сказал он размеренным тоном, – мы не знаем, что и думать о твоих странных словах... Ты оскорбляешь богов, повторяя глупости того Христоса, которые ведут тебя к бесславной смерти. Ты сама сказала мне в тот самый день, что народ на трибунах не допустит отмены твоего сражения. Зачем тебе погибать от хищников, когда ты можешь славно умереть на арене?

Возница отрицательно покачала головой.

– Ты ошибаешься, Хелвидий, – сказал она. – Это они, мои браться и сестры, обретут славу. Их имена переживут века, тогда как имена гладиаторов канут в неизвестность, а воспоминания об их сражениях будут вызывать отвращение... – Она снова взглянула на Алию, потом обратилась к дворецкому Хелвидию: – Воспользуйся своей властью и прикажи поднять эту решетку, чтобы я смогла соединиться с ними...

– Я этого ни за что не сделаю, – твердо сказал он. – Я не изменю ход событий, которому здесь все подчинено... – И он добавил: – А мы умолчим о твоих словах, и ты должна теперь забыть их. Иди к своей колеснице и лошадям!

Металла увидел, что Оцций, раб, занимающийся ее упряжкой, тоже был здесь и, бледный от волнения, смотрел на свою хозяйку. Он подошел к ней.

– Пора, – осторожно произнес он. – Все, как обычно, готово...

Тогда Металла пошла за ним, а Алия видела из клетки, что она уходит, и все расступаются перед ней, и что она не обернулась.

Но теперь Алия знала, что Металла любит ее любовью, подобной любви Христоса к людям, и что скоро они навсегда соединятся в нем.

Приветствуемые звуками труб двадцати четырех музыкантов, стоявших по двенадцать с двух сторон амфитеатра, из ворот, находившихся на противоположных концах арены, одновременно появились колесницы Металлы и карфагенянки и двинулись навстречу друг другу. При виде Металлы, в доспехах из белой кожи и стали, и Ашаики, черной с головы до пят, со страусовыми перьями на каске, при виде самых красивых лошадей черной и белой мастей, каких только можно было найти и купить в империи за золото, и при виде трепещущих лошадиных ноздрей и блестящих лезвий все трибуны, разгоряченные резней, которая уже была им показана с начала дня, охватило почти священное безумие.

Когда упряжки, каждая из которых была достойна вести колесницу Феба[87], проезжали мимо трибун, плебс поднимался с каменных скамеек, как морская зыбь, крича обеим возницам, чтобы они убивали. Многие миллионы сестерциев, поставленные на каждую уже несколько месяцев назад, подогревали азарт ожидания зрелища, во время которого они наконец увидят или то, или другое великолепное тело окровавленным или даже растерзанным.

Пока соперницы сохраняли между собой дистанцию, равную длине амфитеатра, которую упряжки прошли галопом, чтобы возницы спокойно могли определиться. Миллионы глаз пытались по каким‑то признакам догадаться, кто из двух женщин‑убийц атакует первой. Обычно это была Металла, и постоянно следившие за ее сражениями знали это. Но на сей раз та, кто была любовницей патриция Менезия, казалось, хотела, чтобы карфагенянка первой раскрыла свои планы. Усмотрели хитрость и в том, что Металла, сблизившись с противницей, даже не протянула руку к колчану с дротиками, висевшему на боку, а с резким криком припустила коней, чтобы избежать столкновения с карфагенянкой, которая, похоже, собиралась прижать ее к стене. На всех скамейках раздался смех: ее уловку оценили по достоинству.

Ашаика собиралась сделать еще один простой объезд арены, но скоро она должна была снова возобновить атаку. Зрители знали, что возницы не могут слишком долго галопировать на своих упряжках не нанося ударов, так как этим можно истощить силы лошадей раньше времени.

Чувствуя за своей спиной приближающихся черных лошадей, Металла тоже подстегнула свою упряжку. Африканская колесница старалась набрать скорость и настичь свою противницу. В полной тишине карфагенянка, одной рукой придерживая вожжи, обмотанные вокруг талии, другой вытащила один из дротиков, и все, кто, затаив дыхание, следили за обеими, ждали, что Металла сделает то же самое. Но она продолжала держать вожжи обеими руками, как бы не замечая грозившей опасности. Глухой шум изумления пронесся по скамейкам. Карфагенянка метнула дротик, но Металла, подавшись назад, резко остановила своих лошадей – подобного маневра можно было ожидать только от идеально выдрессированной упряжки, – и стрела, пролетев у самого ее лица, вонзилась в песок. Из миллиона глоток вырвался смех удивления, за ними последовали аплодисменты вместе со смехом, но те, что поставили на Металлу, уже начинали волноваться. Они припомнили оживленные сплетни у контор по приему ставок и слухи о том, что со дня своего освобождения возница больше не похожа сама на себя, из чего некоторые заключили, что она уже не будет с прежним рвением стремиться к победе. Это мнение стало распространяться в толпе, громко охнувшей, когда британка спустя некоторое время направила свою упряжку к центру, чтобы выехать к противнице с противоположной стороны. Если карфагенянка продолжит свой путь по арене, две чемпионки, вместо того чтобы догонять друг друга, сойдутся лицом к лицу. Это был удивительный маневр, который еще больше озадачил тех, кто сделал свои ставки...

Две квадриги летели галопом навстречу друг другу. Белая только вышла на поворот со своей стороны, тогда как черная уже заканчивала вираж. Тишина решающих минут воцарилась над цирком, трибуны замерли, увидев, что карфагенянка взяла в руку второй дротик, тогда как Металла даже не прикоснулась. Неужели романская чемпионка появилась в этом единственном в мире амфитеатре, перед лицом открывающего его Тита Цезаря, лишь для того, чтобы отказаться от сражения? И тут в тишине, в которой навстречу друг другу неслись колесницы из‑за колючей ограды, куда зрители, забывшие обо всем, кроме двух возниц, и не смотрели, послышалось пение. Механизм поднял на поверхность клетку; в центре круга, заполненного хищниками и наполовину растерзанными трупами, решетки были опущены, и теперь последователи Христоса, которые должны были принять смерть, так же как недавно их братья, в пении возносили молитвы своему Богу.

Если зрители скамеек следили только за скачками двух упряжек, которые вот‑вот должны были столкнуться, то Металла, услышав лязг падавших решеток, искала взглядом среди них Алию и, наконец увидев ее, не доезжая до колесницы Ашаики, резко развернула свою упряжку. Возгласы разочарования всех, почувствовавших себя обманутыми, смешались с радостными восклицаниями и грубыми шутками тех, кто надеялся, что карфагенянка оправдает их надежды и ставки. Вдруг шум перерос в недоуменный ропот, и все увидели, как белая упряжка со всей скоростью бросилась прямо на колючую ограду, за которой находились хищники и христиане, брошенные им на съедение.

Под крики вставшего, разъяренного амфитеатра четыре лошади, управляемые Металлой и месяцами дрессированные, чтобы повиноваться всему, что приказывал им голос и хлыст возницы, ринулись на колючую стену. Они с силой начали прорываться сквозь нее, хотя из ран на их груди тут же хлынула кровь, и ограда не выдержала. Упряжка с колесницей и зацепившимися за лезвия колючими плетями оказалась посреди хищных зверей.

Последние лошади, ничего не видя, приблизились к львам, которые тут же, рыча и разевая пасти, набросились на них, а Металла, держа колчан с дротиками в руке, скатилась на землю, усеянную колючками. Под завывания беснующихся зрителей, махавших кулаками, возница поднялась и побежала к горстке христиан, которые прервали пение. Она обхватила руками Алию, бросившуюся ей навстречу, а потом повернулась лицом к зверям.

* * *

Охранники бестиария, одетые в туники, отделанные леопардовыми шкурами, с крюками в руках бежали к образовавшейся в ограде бреши.

Под велумом ревела толпа. Возница‑убийца, приходящая на помощь приверженцам Христоса, на глазах Тита Цезаря! Это было настолько же преступным, насколько и абсурдным поступком, потому что теперь, метнув пять или шесть дротиков, она могла только погибнуть. Никто на трибунах не мог поверить в то, что именно к такой смерти она и стремилась. Ашаика остановила свою упряжку, ее кони храпели и били копытами. Конюхи карфагенянки спешили к ней навстречу, чтобы помочь удержать лошадей, которым передалось бешенство амфитеатра.