Я посмотрел на лица людей, покидающих зрительный зал. Они были также неподвижны как и прежде. Казалось, ничто не способно их оживить. Невольно я пожал плечами. Фантоматика! Что то, что на Земле делать запрещено. Поначалу это был закон, изданный для защиты реального мира. Быстро однако это стало делом этики. А также эстетики… В бегстве от действительности, ублаготворении искусственным способом любых инстинктов, программированных желаний, вымышленных эмоциональных состояний есть в сущности что-то отвратительное.
Я вышел на улицу. Люди расходились, немые, ступая беззвучно на мягких подошвах, исчезали в боковых улицах, как привидения.
Я двинулся в сторону, с которой пришел.
В какой-то момент я задержался, словно остановленный какой-то мыслью.
— Смерть вне времени, — буркнул я вполголоса. — Чепуха!
Я пошел дальше. Вокруг меня снова сделалось пусто. Ни с того, ни с сего в ушах у меня зазвучали слова Дари: «речь идет о времени»… Я усмехнулся.
— Смерть! — сказал я громко. — Смерть.
И испугался. Хорошенькое дело!
— Порядок, Мота! — пробормотал я громче, чем следовало, — я похожу еще с полчаса. Но не рассчитывай, что это что-нибудь даст.
Я прошел еще несколько метров, потом высмотрел в изломе стен нечто вроде приступки, уселся на ней. Достал из-под свисающей с меня ткани кусок концентрата и отгрыз порядочный кус. Жуя, с набитым ртом, я еще пробормотал:
— Наведи прицелы на один из этих минаретов. А лучше всего — на два! Потом отдохни. Но через полчаса проснись и уже не засыпай. Ты мне потребуешься!
9.
Парнишке могло быть года четыре. Коротко подстриженные черные волосы падали ему на лоб, образуя растрепанный сейчас чуб. Он был одет в такую же пелерину, как и взрослые, украшенную на плече стилизованным цветком, словно вырезанным из картона. Он появился из-за угла, как приведение, и заметив меня, остановился в нерешительности.
Он простоял так некоторое время, затем подошел на шаг поближе, нахмурил брови. На его широком лице отразилась сосредоточенность. Он заложил руки за спину, и, забавно выпрямляясь, прошептал:
— Извините…
Кажется, здесь знали только одно это слово.
— Извините, — зашуршало снова. В голосе малыша зазвучала бы вроде нотка удивления.
Мне внезапно захотелось смеяться. Я пролетел эти дурацкие два парсека, похоронил двух моих предшественников на планете, которая окружала их могилы со всех сторон. Прибыл сюда, прокрался в город благодаря странной блузе, взятой у одного из его жителей, все для того, чтобы единственным, кто заинтересовался мною, оказался четырехлетний мальчик. Это уже не только абсурд! И чистейший фарс к тому же!
— Что ты тут делаешь, — спросил я, невольно понижая голос. — Уже поздно…
Не иначе, — промелькнуло у меня в голове, среагировал бы стражник у ворот.
Парнишка поежился. Он опустил руки и свалил на бок голову. Но ничего не сказал.
Сцена затягивалась. Черт знает, что сделает такой малыш, если я не исполню его ожиданий. Я мог сюда прибыть как враг. Но не похититель детей! Идиотизм.
Внезапно у меня забрезжила мысль. Да, это способ. Кто знает, не простейший ли из всех возможных.
Я поднялся, подошел к мальчику и опустился на одно колено. Не дотронулся до него. Что нет, то нет.
— Я провожу тебя домой. Где ты живешь? — предложил я.
Это ему не понравилось. Он отступил на полшага и нахмурился.
— Я пойду с тобой, повторил я, вставая на ноги. — Ну, веди…
Ребенок не дрогнул.
Я беспокойно огляделся. Взять его за руку, потянуть за собой. А куда именно? Глупая история!
— И что с тобой делать? — сказал я больше в свой адрес, чем ему.
Парнишка дрогнул.
— Ты странно говоришь, — прошептал он тоном упрека.
Действительно, странно. Я забыл о гласных.
— Ты считаешь, что страаано? — запел я.
Он перестал хмуриться. Его руки снова отправились за спину.
— Купи мне сооля… — пожелал он.
Можно было этого ожидать. Этого и еще множества других вещей.
— Пойдем, — кивнул я ему. — Веди меня туда, где есть сооле…
— Не знаешь? — удивился он. — Дай лиилы, я сам пойду.
Ага! Конечно, лииле же проще. Любопытно, где их носят. Костюм, который я имел при себе, был лишен каких-либо складок, не говоря уж о карманах.
— Пойдем вместе, — сказал я. — Ну, веди, — повторил я с надеждой в голосе.
На этот раз он не тянул. Повернулся на пятке и исчез за тем самым изломом стены, из-за которого вышел. Я двинулся за ним.
Мы не ушли далеко. Как раз перед вторым или третьим домом вдоль освещенных витрин виднелась шеренга пузатых, округлых ящиков, которые не могли быть ни чем иным, как автоматами. Парнишка задержался и посмотрел на меня поощрительно.
— Ну, — сказал он слабым голосом. — Дай лииле…
Я подошел и стал рядом с ним. На высоте человеческого лица в бочке виднелось овальное стеклышко, за ним темнели какие-то небольшие предметы. Повыше размещено тоже, что скорее всего было микрофоном. Под окошечко находился ряд клавишей.
— Знаешь, —сказал я не глядя в его глаза, — кажется, у меня нет лииле…
Я ожидал протеста. Пусть и громкого. Но на рожице парнишки отразилось только чистейшее ошеломление.
— Как это нет? — выдавил он. — Достаточно сказать…
Я решился.
— Я не отсюда, — сказал я твердо, испугался и добавил более мягким тоном. — Это сложное дело. Извини за сооле. Получишь их в другой раз. А сейчас проводи меня к твоему дому. Слишком поздно уже, чтобы ты один ходил по городу, — добавил он хитро.
Он был слишком ошеломлен, чтобы запротестовать. Постоял некоторое время, словно должен был глубоко обдумать сложившуюся ситуацию, потом повернулся без слов и двинулся вверх по улице. Я догнал его и сказал:
— Посмотри, все уже спят. На улицах пусто. Может ты был с родителями и потерялся? Ты уверен, что попадешь домой?
Он подождал немного, потом буркнул оскорбленным тоном:
— Никто не спит…
Я решил ни о чем не спрашивать. Я желал только, чтобы то, что должно было случиться, случилось быстрее.
Я долго не ждал. Сразу за вторым углом парнишка свернул вправо и ступил на катящийся там тротуар, который вскоре вынес нас между стенами на склон одного из ближайших холмов. Не прошло и трех минут, а с левой и с правой сторон показались травянистые живые изгороди, за которыми таились прикрытые грибообразными крышами домики. Тротуар поднимался дальше. В отдалении заблестела поверхность воды. Да, на этом месте можно было построить настоящий город. Город, в котором хотелось бы вечером выйти из дома, зайти к друзьям, посмотреть на небо и прогуляться до пристани. Или попросту пойти посмотреть на реку. А ведь есть еще то море или озеро, на которое мне не дано было даже взглянуть.
Перед одним из домов, тут же на вершине холма, парнишка ловко соскочил с тротуара и не поворачиваясь подошел к низкой калитке, сделанной из какого-то полупрозрачного материала. Ее верхняя планка была украшена небольшими шарами, переливающимися всеми цветами радуги. Он дотронулся до одного из них, по крайней мере, так мне показалось, и вошел на тропку, выложенную словно толстым слоем плюша или же бархата. В тот же самый момент передняя полукруглая стена дома раздвинулась и на фоне падающего изнутри дома света вырос темный силуэт женщины. Парнишка замер, только на секунду. Я успел продвинуться в сторону дома, на каких-нибудь два-три метра, когда поворачиваясь и показывая на меня пальцем, он закричал обвиняющим тоном:
— У него нет своей лиили! И он не отсюда! Я хотел сооле!
Фигура в открытой стене заволновалась. Я сделал еще один шаг и остановился. До меня дошел приглушенный звонок словно бы телефона. После чего от двери дунуло тихое:
— Извините…
— Он сказал, что у него нет лиили! — тянул свое парнишка.
Правда, что это была его месть за сооле, которых он не получил. Правда, что я стремился к созданию именно такой ситуации. Но в поведении малыша было что-то большее, чем обычная детская реакция, вызванная пережитым разочарованием. Я не пробовал определить это точнее. Тем не менее, хорошо, что наши дети другие!