— Итак, ты вскрыл дверь и вошел в квартиру. Тебя никто не заметил?

— Нет, чего там, я ж не хотел шуметь, чтобы соседи не паниковали. Ну-у, слышу, голоса какие-то. Я думал, Людка, значит, с хахалем своим новым бранится. Ну, думаю, щас я их застукаю. Да так застукаю, что век помнить будут… Только я выйти с кухни хотел, как заметил, что все в квартире уже по-другому. Все как в заграничном фильме, все новое, сверкает. Я удивился сначала, думаю, на какие шиши это Людка так разошлась. А потом слышу, будто голос не Людкин вовсе, а вроде как чужой. Тут меня сомнение взяло. Ну, пока они спорили, я решил в кладовке спрятаться. Надумал я разведать сначала все по-тихому, а потом уж и показаться. Сижу, слышу, что спорят, чем дальше, тем больше. Баба так уже совсем на визг сорвалась. Не, думаю, это не Людка. От Людки я такого писка отродясь не слышал. Она, если что, зубы сцепит и только лыбится, мол, ты бей, а мне совсем не больно.

— А этот человек ее бил?

— Может, и не бил, это я так, к слову сказал… Ну, цапались они, а потом слышу, бабахнуло что-то, как будто выстрелили. Думаю, ну и дела тут нынче творятся! И без меня им не скучно. После выстрела она вскрикнула как-то по-дурному и замолчала. Тихо было секунд десять, так что я решил выйти, посмотреть, чем дело кончилось. Тут парень этот как запричитает, ну точно как баба, только голос мужской, как закричит: «Врача, скорее!» — и вон из квартиры. Я слышал, как он по парадному подъезду каблуками вниз застучал.

Ну, мне странно стало, мол, что за дела такие творятся. Думал я, что, может, жиличку какую пустили к себе временно, а она со своим полюбовником отношения выясняет. Ну, вышел. Все тихо, иду по своей квартире, не узнаю ее. Ну, прямо гостиница какая-то! Входную дверь прикрыл, чтобы соседи не зашли узнать, отчего все нараспашку. В спальню заглянул и округовел прямо: лежит баба на ковре полураздетая, из виска кровь течет и смотрит на меня, не шевелится.

Я думаю, надо отсюда когти рвать, ни к чему, чтобы меня застукали с ней, но вдруг вижу, прямо в глаз камень светит — у нее на пальце был. Меня как бес попутал, я перстень стал у нее с руки скручивать, а он не снимается. Я и так, и сяк, весь вспотел даже, пока с ним возился. Снял, значит… Думаю, раз Людки здесь нет, то больше искать ее незачем. Может, у хахаля своего живет теперь. Ну, раз так, думаю, надо еще что полезное прибрать к рукам. Гляжу, пистолет рядом с ней валяется. Маленький такой. Думаю, игрушка совсем детская, однако же пригодиться может в трудную минуту. Сунул я его в карман и решил еще по хате пошарить, но тут слышу, кто-то к входной двери подошел, позвонил, топчется, войти хочет. Я тогда шмыг на кухню, выскочил черным ходом, задвижку за собой закрыл, и все. Главное, от такой истории сразу расхотелось мне Людку искать. Я перстень продал быстренько и в Тулу вернулся. Собрал свои манатки и на юг рванул, счастливую долю искать. Да вот нашел ее, свою долю — решетку под потолком да нары…

Жмуров замолчал, выжидательно глядя на Ильяшина. Наконец тот оторвался от созерцания и, нахмурясь, спросил:

— Значит, ты парня этого, который с убитой спорил, не видел?

— Не-а, — отрицательно покачал головой Жмуров. — Только слышал, как они лаялись.

— Ну, голос-то хоть какой у него был? Молодой, старый?

— Не, не молодой. И не старый. Обыкновенный.

— Может, очень высокий или низкий? Может, картавил он или буквы не выговаривал?

— Вроде бы все выговаривал. — Жмуров недоуменно пожал плечами. — Я ж не слушал его. Мне главное было узнать, Людка то была с ним или нет. Только говорил он странно.

— Как?

— У нас так один кореш на зоне разговаривал. Как будто у него язык обрезан. Нечетко, как каша во рту. Я и понять не мог, что он кричал, скорее догадался.

— Если тебе предъявят запись его голоса, опознаешь?

— Давай попробую, — с готовностью согласился Жмуров.

— Погоди, мне еще предъявлять нечего. — Ильяшин озабоченно потер рукой лоб. — Ты не слышал, он угрожал ей? Требовал от нее что-то?

— Да не разбирал я их споры.

— Звук выстрела был приглушенный или ясный?

— Обыкновенный.

— Ты говорил, что женщина вскрикнула. Это произошло сразу после выстрела или одновременно с ним?

— Ну, секунд пять прошло.

— Через какое время мужчина ушел?

— Ну, через минуту-две, может.

— Он искал что-нибудь? Ходил по квартире? Рылся в шкафах?

— Вроде нет. Тихо было.

— Ты уверен, что слышал только один выстрел? — для проформы спросил Ильяшин.

— Обижаешь, начальник…

Ильяшин вздохнул и сжал пальцами глаза. Под веками поплыли зеленые расплывчатые круги. От напряжения голова налилась свинцовой тяжестью, и боль в висках, пульсируя, мешала думать.

Низкое солнце заглядывало прямо в окна, и на крашеном полу лежали ровные квадраты солнечного света. Вспомнив о времени, Ильяшин взглянул на часы. Было уже почти шесть. Он сразу ощутил тянущее чувство голода под ложечкой. «Пора заканчивать, — подумал он. — Правда то, что Жмуров говорил, или неправда, но в главном, в том, что он был у Шиловской, он признался, а второстепенные детали можно дожать потом».

— Так что, гражданин начальник, — спросил Жмуров, — что мне за это будет?

— То, что я обещал. Только за побег и за охранника. Подпиши.

Не глядя, Жмуров поставил хвостатую закорючку, которая должна была обозначать его подпись и, привычно заложив руки за спину, поднялся. Вошел розовощекий сержант, порядком истомленный долгим ожиданием, и увел Жмурова.

Устало брякнувшись в кресло, Ильяшин налил себе в стакан воды из графина и выпил ее жадными крупными глотками. Потом он сел, подпер голову руками и задумался.

Только оставшись в одиночестве, он мог задать себе вопросы, на обдумывание которых у него не оставалось времени в течение допроса. В разговоре со Жмуровым он действовал больше по наитию и не мог оценивать достоверность его рассказа.

«Врал Жмуров или рассказывал правду? Сомнение постепенно разрушало и подмывало уверенность в его честности, как река подмывает высокий обрывистый берег. Очень уж все, рассказанное Жмуровым, выглядело странно. А что, если он придумал неизвестного мужчину и его ссору с убитой, чтобы сбить следствие с толку? А что, если он, прокравшись через черный ход на кухню, был обнаружен там Шиловской и расправился с ней, чтобы она его не выдала?

Но если верить части рассказа Жмурова, то почему бы не поверить и всему рассказу в целом? Что, если все происходило действительно так, как он сообщил? Такой сюжетец нарочно не закрутишь, да и Жмуров не выглядит человеком, который способен на сложные фантазии. Если бы уж он врал, он соврал бы правдоподобнее. Например, что вошел в квартиру, увидел уже труп хозяйки, испугавшись, снял перстень и смылся, и никакого таинственного человека не видел. Так было бы проще.

Но если бы Жмуров придумал еще одно действующее лицо, чтобы выкрутиться, — продолжал размышлять Ильяшин, — он наделил бы его правдоподобными характерными приметами. Ну, сказал бы, что он лысый, усатый, без одной ноги, со шрамом на лице, косит. Нет, то, что Жмуров не дал примет, выглядит так, как будто он говорил правду. Неубедительную, но правду.

Да, — вздохнул Ильяшин, — пациент скорее жив, чем мертв!..»

Глава 32

ЯВЛЕНИЕ НАРОДУ

Костырев старательно вслушивался в запись, теребя одной рукой подбородок. Наконец он выключил магнитофон и взглянул на Ильяшина. Его глаза за толстыми выпуклыми линзами очков казались огромными и удивленными.

— Насколько можно верить Жмурову? — спросил он.

— Не знаю, — сказал Ильяшин. — Я думал над этим. Рациональное зерно здесь есть.

— Рациональное зерно есть везде, даже в отрицательном результате.

— Я думаю, — решительно выступил Ильяшин, — что Жмуров не врет. Он понимает, что если мы не найдем настоящего убийцу, то вакантное место обвиняемого останется за ним. А ему ой как не хочется занять это место! Он понял, нет смысла своим молчанием вешать на себя труп. Он не отпирается, что взял перстень и пистолет, хотя осознает, что этим подводит себя под подозрение. А мужчина, ссору которого с Шиловской он слышал, — это Кабаков. Я думаю, дело было так: Кабаков пришел к Шиловской, они поссорились, он ударил ее чем-то в висок, и она умерла. Сценарий ссоры был такой же, как и в случае с Барыбиным. Он требует, чтобы она вычеркнула его из своей книжки. Она в него стреляет, но он выбивает из ее рук оружие и наносит удар подручными средствами. Тогда великолепно объясняются два пулевых отверстия. Одна пуля предназначалась Барыбину, а другая — Кабакову.