— Неплохо, — задумчиво протянул Костырев. — Как умственное упражнение хорошо выглядит. Логично. Все есть, все факты объясняют друг друга. Остаются детали, которые разрушают логическую картину.

— Какие детали?

— Зачем «соседке» пистолет? Перстень — понятно, но пистолет… Нельзя не понимать, что опасно иметь такую игрушку при себе. Тем более, взяв ее около трупа. Это улика, да еще какая улика! И потом, милый мой, самоубийством с бухты-барахты не кончают. Без повода, я имею в виду. Но идея интересная. На всякий случай возьми ребят и еще раз внимательно осмотрите всю квартиру, может быть, чего-то упустил Буркин. Поищи-ка какие-нибудь необычные вещи. Обрати внимание, нет ли замытых пятен крови и т. д. Короче, покопайся. В спешке при осмотре места происшествия могли что-нибудь пропустить. Конечно, вряд ли тебе удастся найти что-нибудь новенькое…

Боевой пыл Ильяшина разгорелся. Он перероет всю квартиру, но откопает что-нибудь дельное!

Глава 27

ПО СЛЕДАМ

Усатый пожилой сержант милиции ввел в кабинет тщедушного бледного паренька, почти подростка.

Парень суетливо огляделся по сторонам быстрым взором маленьких, глубоко посаженных глаз, со свистом втянул воздух щербатым нечистым ртом и, не ожидая приглашения, бухнулся на стул. Этот бойкий индивидуум явно чувствовал себя в своей тарелке, давая понять, что его не проймешь всякими там МУРами-шмурами и что он не чувствует за собой никакой вины.

— А ну, встань! — гаркнул на него сержант, которому не по вкусу пришлась наглость бойкого посетителя.

— Оставь его, Чуйкин, — сказал Ильяшин, наблюдая за парнем с улыбкой.

Он оглядел вытертые джинсы посетителя, его стоптанные кроссовки производства, очевидно, урюпинской фабрики, но под названием «Рибок» и черную футболку, вылинявшую от ядовитого пота под мышками.

Ильяшин уже представлял себе, с кем ему придется иметь дело. Этот тип мелкого жулика был ему хорошо знаком еще по службе постовым милиционером. Такие ребята хорохорятся изо всех сил, когда чувствуют, что на них у милиции ничего нет, качают права, кроют матом и даже в ажитации могут рвануть рубашку на груди, изображая из себя психа, но если их припугнуть чем-нибудь серьезным, например, намекнуть на 107-ю статью или что похуже, то они становятся кроткими, как ягнята на рождественских открытках. Испугавшись, такой тип будет размазывать сопли по лицу и клясться здоровьем матери, что он чист и непорочен, как ангел, а выйдя за ворота отделения, он снова напустит на себя независимый, наглый вид бывалого блатаря.

— Ну что, приятель, как там тебя… — Ильяшин глянул в бумаги, которые сопровождали задержанного. — Так-с, Григорий Жало. Рассказывай, откуда взял кольцо, Григорий.

Парень презрительно смерил его мутным взглядом подбитого в драке ока и нагло просипел:

— Где надо, там взял. Где взял, там уже нет.

— Естественно, — по-доброму подтвердил Ильяшин. — Где взял-то, расскажи, может, там еще найдется?

— В ларьке купил. На Казанском.

— Покажешь?

— Поехали, — гордо отозвался парень, закидывая ногу на ногу.

— За сколько купил?

— За десятку.

— Вот выгодная сделка! — восхитился Ильяшин. — Колечко стоимостью в двадцать штук баксов за десятку взять. Везучий!

Жало подозрительно уставился на милиционера и недоверчиво хмыкнул:

— Заливаешь! Что я, дурак?

— Наверное, — равнодушно отозвался Костя и потянулся рукой в ящик стола. Через секунду он уже разложил перед изумленным парнем яркий цветной каталог, в котором сверкал всеми своими гранями ослепительный бриллиант. — Понимаешь?

Жало встревоженно заерзал на стуле, ему стало неуютно. Он с тоской посмотрел на дверь, ведущую из кабинета, потом оглянулся на окно и, кажется, начал осознавать, во что вляпался.

Ильяшин решил ковать железо, пока горячо.

— Ну-с, припомни, Григорий, где ты находился двадцать шестого июня сего года?

— А это чё было?

— Среда, кажется.

— Да я чё, помню, что ли…

— Придется вспомнить.

Жало заерзал на стуле, беспокойно посматривая на дверь.

— Работал, наверно. Я вообще-то на вещевом рынке работаю в Покровском.

— Та-ак, понятно… Проверим, — сделал пометку в своем блокноте Ильяшин. — А пистолетик-то где припрятал?

— Какой пистолетик? — Физиономия парня вытянулась. — Не знаю я никакого пистолета!

— Как не знаешь! Брось заливать, колечко с убитой артистки взял и пистолет у нее же прихватил, чтобы перед своими друзьями хвастаться?

— Какая артистка! Да ты что, начальник! — вскричал задержанный. — Я перстенек у проезжающего гражданина по дешевке купил, а ты что же про убитую мне заливаешь? Мокряк шьешь!

— Зачем же мне тебе шить, — холодно заметил Ильяшин. — Слышал, артистку Шиловскую убили? Так вот это ее перстенек и был. Не прилетел же он к тебе в руки.

— Гражданин начальник! Христом Богом клянусь, я его купил у проезжающего гражданина, двести тысяч кровных отдал! Я и правда думал, Жанне подарю, девчонке своей. Я не знал, что он с убитой.

— Ты же мне говорил, что на Казанском купил за десятку, — улыбнулся Ильяшин.

— Да я сам думал, что лоханулся с ним. Иду по Казанскому, гляжу, в ларьке точно такие же колечки лежат, и красная цена им десять тысяч, ну, думаю, дурак я. Мужик тот клялся мне, что перстень из серебра, да и камешек цену имеет. Ему деньги позарез нужны были, вот он меня и уломал купить…

— Где, когда, во сколько это было?

Жало посерьезнел. Он поднял руку к затылку, помогая мыслительному процессу энергичными почесываниями, и неуверенно сказал:

— Да недели полторы назад. Кажись, в среду… Да, в среду. Вечером. Мужик меня остановил на Комсомольской площади, там в переходе Жанна шмотками с рук торгует, говорит, купи перстенек, деньги позарез нужны, все бабки в столице промотал, билет к маме взять не на что.

— Ну а ты что?

— А я поначалу отказывался, говорил, мол, не хочу, не надо, да денег у меня нет, да зачем мне нужно это барахло. Он сначала пол-лимона запросил, говорил, мол, платина, жене купил на рождение сына. А потом до двухсот скинул. А я еще ломался, а потом подумал: чем черт не шутит, может, и правда платина… Так, значит, меня сюда за колечко забрали, а не за драку?

— Сначала за драку, а потом за колечко, — ответил Ильяшин, фиксируя показания. — Купил, а потом?

— Сначала думал Жанне подарить, но мы с ней вдрызг рассорились, и я сам стал носить. До лучших времен. Знал бы, что он грязный, я бы его скинул кому-нибудь, чтоб только деньги свои вернуть.

— Куда мужик-то делся потом?

— Да откуда я знаю. Пошел себе в метро, и больше я его не видел.

— Откуда он и куда поехал, не сказал?

— Не-а.

— Как выглядел? Ну, какой из себя?

— Такой здоровый мужик, годов за тридцать. Явно из зеков. Я таких сразу вычисляю. Волосы светлые, глаза… — Жало задумался и заключил: — Глаза не помню… Злые.

Ильяшин достал фотографию и бросил ее перед задержанным:

— Этот?

Жало прищурил маленькие глаза, опушенные редкими ресницами, и, помолчав, уверенно заключил:

— Ага. Только он сейчас малость другой, постарше, что ли.

— Отлично, — резюмировал Ильяшин.

Это была фотография Витька Жмурова.

Ильяшин был действительно рад. Кое-что начало проясняться. Его версия событий в день убийства Шиловской оказалась вполне достоверной. Он сразу почувствовал, что в этом деле замешана такая крупная рыба, как Витек. Он верил в это с самого начала, когда только узнал от случайного свидетеля, что Жмуров появлялся около дома убитой.

И сразу же вслед за восхищением собственной догадливостью его пронзило острое беспокойство: след, найденный с таким трудом, благодаря счастливой случайности и бдительности сотрудников муниципальной милиции, обративших внимание на перстень на пальце одного из участников банальной уличной драки, — этот след снова безнадежно терялся в кишащем людьми муравейнике мегаполиса. Ищи теперь Жмурова по всему необъятному пространству СНГ!