— А, соседушка, — прожурчала Людка, щуря свои нагловатые серые глаза. — Ты сам вернулся или тебя освободили?
Он окинул оценивающим взглядом ее оформившееся тело, склоненную к плечу голову, которую оттягивала тяжелая светлая коса, и, не отвечая на вопрос, властно притянул ее к себе:
— Поцелуемся, что ли, ради встречи, сестренка, — и, мгновенно охмелев от ее поцелуя, прямо с порога понес на диван…
Они стали жить вместе, не заботясь о молве, о недовольстве тети Маши, которая при нем только скрипела зубами от злобы, а в его отсутствие тщетно втолковывала дочери, что она связалась с бандитом, который их обеих того и гляди зарежет. Сцепив зубы, Витек слушал эти разговоры, но ничего не говорил против будущей тещи, надеясь, что со временем она угомонится. А Людка… С ней у него было не пойми что такое. Любовь не любовь. Врозь им было скучно, а вместе тесно. Напиваясь, Витек с наслаждением лупил ее до синих пятен, все более зверея от ее насмешливой покорности.
Ради нее-то он и полез с дружками в промтоварный магазин — не хватало денег, Людка мало зарабатывала, дежуря санитаркой в больнице. А когда после очередной отсидки и освобождения, понимая, что дорога в честную жизнь ему заказана, он надумал заниматься ночным промыслом, грабить припозднившихся автолюбителей, она сама упросила взять ее с собой, посмотреть из женского любопытства. Тем более, что, по словам самого Витька, выходило, что проще, легче и чище занятия, чем разбой на большой дороге, ему не найти.
Посмотрела она раз, другой, а потом и сама стала помогать возлюбленному в его ночной работе. Обрядившись в короткую юбчонку, вызывающе отставив ногу в сетчатом чулке, Людка голосовала на обочине, привлекая мчащихся на полной скорости водителей возможностью на дармовщинку развлечься. Витек же выходил из-за кустов, когда она уже садилась в машину, и тыкал в бок обалдевшему шоферу огромным охотничьим ножом — чтоб не рыпался. В какой-нибудь глухой новостройке молодые уговаривали накалымивших за вечер шоферов без лишнего сопротивления расстаться со своим заработком и ценными вещами. Так потекли в их семейный бюджет непыльные, легкие деньги.
Кто виноват в том, что им попался в тот вечер особенно строптивый автолюбитель, как зверь защищающий свой «Москвич» и свои жалкие гроши? Этот шоферюга так неукротимо, ожесточенно сопротивлялся, что Жмурову пришлось его успокоить монтировкой по голове. И все было бы ничего, если бы, как на грех, не подъехала патрульная машина ГАИ, как раз в тот момент, когда они обчищали карманы строптивца. Гаишники заинтересовались происходящим — в «Москвиче» было заметно подозрительное шевеление.
Если бы Витек был тогда один, без Людки, он, несомненно, отбрехался бы, заверив, что везет пьяного приятеля. В крайнем случае дал бы деру, когда они только начали догадываться. Но Людка, заметив приближающихся людей в погонах, тонко вскрикнула:
— Витя! Бежим! — и в самом деле побежала на подламывающихся ногах к придорожному лесу.
— Э, ребята, да здесь кровь! — удивился молоденький сержант, попав рукой в черную липкую лужу.
Людку догнали в два прыжка, заломили руку, так что она присела, охнув от боли, и затащили в машину. Витек защищался как зверь, пытаясь выручить свою подругу, но в условиях численного превосходства противника вынужден был сдаться. В патрульной машине Людка жалобно скулила, держа наперевес поврежденную руку, и смотрела на Витька глазами провинившейся собачонки. А через несколько месяцев, учитывая тяжкие телесные повреждения пострадавшего и неоднократную судимость Жмурова, строгий, несговорчивый судья вкатал ему на полную катушку.
— Витя, я тебя люблю! Прости меня! — с надрывом кричала Людка, когда их разводили в разные стороны после вынесения приговора. — Я буду тебя ждать!
Ей припаяли три года, учитывая первую судимость. Жмурова отправили на Север, а его подругу куда-то в Мордовию, в женскую колонию, где она исправлялась посредством пошива телогреек и рукавиц и в редкие часы досуга писала ему пламенные письма, заверяя, что во всем виновата одна и что любит его по-прежнему…
На город, жадно хватающий вечернюю прохладу отверстыми ртами распахнутых окон, навалился теплый ласковый вечер. Разжигая притихшую от дневной усталости злость, Жмуров снова тешил себя кровавыми видениями, мерно вышагивая вдоль нарядных улиц, залитых призрачным светом фонарей. Вот и его двор.
Черная тень бездомной собаки метнулась в подвал. Витек негромко свистнул. Пес, робко подходя боком, заскулил. Теплая рука, которая, как представлял ее хозяин, вскоре должна была душить женщину, погладила свалявшуюся жесткую шерсть пса.
«Я сейчас как этот пес бездомный, — сжав от ненависти челюсти, так что под кожей заходили желваки, подумал Витек. — От всех скрываюсь в темных местах, от всех шарахаюсь».
Он задрал голову. Окна их квартиры светили приглушенным уютным светом. Значит, кто-то дома. Что ж, надо проверить, кто. А вдруг Людки нет, свалила со своим новым хахалем на юга? Он позвонит, но если трубку поднимет мужчина… Что ж, Витек готов и к такому раскладу событий. Значит, этому любителю чужих жен тоже не поздоровится.
Нашарив в кармане жетон, Витек подошел к уличному таксофону, набрал негнущимся пальцем хорошо известный номер и замер, выслушивая длинные пронзительные гудки. Наконец трубку взяли, жетон, тихо зашуршав, провалился в щель.
— Алло, — послышался молодой женский голос. — Я вас слушаю.
Витек, затаив дыхание, молчал, зажав ладонью трубку.
— Алло, говорите же, — удивленно повторил голос.
Витек повесил трубку и с ненавистью процедил сквозь зубы:
— Дома, сука…
Он был доволен результатами разведки. Итак, Людка никуда не уехала, она дома. Небось кувыркается сейчас со своим новым дружком в теплой постельке, ни одной мыслишкой не поминая любезного муженька Витеньку, который мотает срок за Полярным кругом. Не подозревает она, что Витенька сейчас здесь, рядом, ей стоит только из окна выглянуть, чтобы увидеть его коренастую темную фигуру.
Завтра утром он пойдет к ней. Даже если старуха окажется дома, она не помешает ему поговорить с Людкой так, как он хочет и как она того заслуживает. Но если сегодня вечером Людка дома, значит, ее смена будет разве что завтра вечером — он наизусть помнил график ее дежурств в больнице. Что ж, тогда прямо утром он к ней и пожалует. Это самое удачное время: соседи кто на работе, кто на отдыхе, кто на даче, они не смогут увидеть его, предупредить Людку и предупредить ментов о его появлении. А после того как Витек расправится с ней, он сразу же уедет в Тулу — и поминай как звали. Выправит паспорт, заживет где-нибудь, где его искать не станут…
Главное, не суетиться. И пусть менты его ищут хоть до скончания века! Исчезнет навсегда Витек Жмуров, и появится новый человек, обладающий в этой жизни всеми правами законопослушных граждан.
Он уедет жить на юг, куда-нибудь под Ростов или Краснодар, хватит, намерзся за Полярным кругом, лежа в весенние звездные ночи в стылом болоте с «Калашниковым» на пузе. Там он заживет кум королю. Заведет себе бабу, простую, без затей, может, даже с дитем, чтоб крепче любила, и будет жить в беленьком домике под вишнями, отмыв липкую вязкую кровь, которая обмарала его всего, с ног до головы. На старой жизни он поставит крест.
Бродя по остывающим от дневного жара улицам, Витек размышлял, к кому бы завалиться переночевать. Все его дружки сидели в местах не столь отдаленных, а если кто и остался на воле, то неизвестно, не скурвился ли, не снюхался ли с ментами. Сейчас Витек пошел бы к Петрухе, им есть о чем поговорить, но и это слишком опасно — даже у Петрухи его может ждать засада.
Не имея ни с кем дружеских отношений, считая за таковые связи в уголовном мире, Жмуров тем не менее считал Петруху своим другом. А как же! Кто сообщил ему о том, что Людка на свободе и гуляет с новым мужиком, по виду, однозначно, фраером! Кто открыл глаза Витьку на квартирные козни тети Маши, которую тот уже считал за свою тещу, — тоже Петруха!