— Он очень высок. Он так одет… Явно откуда-то из провинции — в Москве давно уже не носят на улицах спортивные костюмы. У него татуировка на левой руке, я ее не разглядела, но что-то такое синело на запястье… Похожее на паука… Или на букву «Ж»… Ну что еще… Лет тридцати с небольшим. Он выскочил из нашего подъезда с совершенно безумными глазами, чуть не сбил нас с Клавдией Порфирьевной и сразу же после этого его… — Эвелина Ивановна торжествующе взглянула на собеседника. — Сбила машина!

— Неужели? — изумился Ильяшин. — Во сколько это было?

— Примерно около двенадцати, я только что вышла погулять. Мне об этом собственнолично рассказала Мария Федоровна!

— Тюрина?

— Тюрина, Мария Федоровна! Бедняжка как раз возвращалась с рынка. Она так разнервничалась, так разволновалась…

— А почему вы думаете, что человек, который выходил из подъезда, и человек, которого сбила машина, — одно лицо?

— Ну как же, все сходится, все особые приметы — синий спортивный костюм, рост… Вы не сомневайтесь, это он. Его увезла «скорая», так что вы сможете его быстро найти и посадить в тюрьму.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил лейтенант.

Эвелина Ивановна, кажется, обиделась на него за то, что он не проявил энтузиазма по поводу ее способности к дедуктивному мышлению. Она поджала голубоватые тонкие губы и выразительно замолчала.

— Скажите, пожалуйста, Эвелина Ивановна, — сердечно начал Ильяшин, почувствовав холодок отчуждения. — Во сколько вы разговаривали с Тюриной?

— Ну, точно я вам не скажу, но примерно около половины первого дня. Даже где-то ближе к часу.

— Как долго вы разговаривали с Тюриной, когда встретились с ней двадцать шестого июня?

— Минут десять — пятнадцать. Она возвращалась с рынка.

— Где вы находились во время разговора? У подъезда?

— Нет. На скамейке около кустов сирени, возле детской площадки.

— И следовательно, в это время вы не могли видеть вход в подъезд? И не видели, кто, входил и выходил из него в течение некоторого промежутка времени?

— Нет, не могла. Но какое это может иметь значение для вас, если я за десять минут до того собственными глазами лицезрела убийцу! — Сухих обидчиво поджала губы.

— Что вы можете рассказать об отношениях Шиловской и Тюриной?

— Ну, особой теплоты никогда между ними не было… Конечно, Мария Федоровна всегда была очень любезна с Шиловской, но за глаза… Вы знаете, я так не люблю сплетничать…

— Вы не сплетничаете, вы помогаете проведению оперативно-розыскных мероприятий. Так что говорила Тюрина?

— Понимаете, ее жизнь очень жестоко била в последние годы, и она… она немного ожесточилась. Тем более, что Евгения Викторовна… Вы знаете, я считаю ее прекрасной актрисой и милым человеком, но… Она, можно сказать, чуть ли не построила свое счастье на несчастье Тюриной… За бесценок выкупила у нее квартиру, платила ей совсем мало за тяжелую работу. Где уж при этом быть теплым отношениям…

— Тюрина была недовольна своей хозяйкой?

— Да, пожалуй. Кроме того, Евгения Викторовна не являлась при жизни примером высокой нравственности, и Мария Федоровна сопоставляла жизнь дочери (она сейчас пребывает в местах не столь отдаленных) с жизнью молодой хозяйки, сетовала, что судьба очень несправедлива к ней, и даже ходила в юридическую консультацию узнать, нельзя ли отсудить квартиру обратно. Она как-то даже сказала, что с удовольствием посадила бы Евгению Викторовну в тюрьму, вот тогда была бы настоящая справедливость! Но кажется, дальше слов дело у нее пока не шло.

— Она считала, что квартиру Шиловская оформила незаконно?

— Да, наверное. Обмен случился так быстро, что не иначе как без махинаций не обошлось.

— А вообще, они не ссорились? Не ругались, ничего такого не было между ними?

— Ну что вы! Хотя, конечно, особой близости между ними не наблюдалось.

Ильяшин сказал, вставая:

— Спасибо за помощь.

Сухих оставалась сидеть в кресле с ровной, как палка, спиной, вытянув строгие губы в нитку. Неожиданно она назидательно произнесла:

— Гражданин милиционер, если вы подозреваете Марию Федоровну, то вы заблуждаетесь. Мой вам совет — найдите человека, которого сбила машина.

Улыбнувшись, Ильяшин поблагодарил и поскорее вышел из квартиры. Он спешил встретиться с шефом и доложить ему о результатах сегодняшней одиссеи.

Костырев, то и дело вытирая носовым платком высокий лоб и изредка шумно вздыхая, сидел в своем кабинете и что-то писал. Его голубая рубашка темнела под мышками мокрыми пятнами. В кабинете с монотонным жужжанием работал вентилятор, но и он не мог спасти от удушающей липкой жары и только бестолково перегонял из угла в угол горячий воздух, в котором носились клочья тополиного пуха. В распахнутые окна врывался гул вечернего города.

— Здрасьте, Михаил Аркадьевич, — заглянул Ильяшин в комнату. — Был я у Тюриной. Она пока разговаривать не может.

— А что соседи? — измученно произнес Костырев, откладывая ручку.

— Гражданка из пятнадцатой, Сухих, видела человека, выходящего из подъезда во время, совпадающее со временем смерти. Приметы — очень высок, лет тридцати, синий тренировочный костюм, на руке — татуировка, напоминающая паука. Этот человек вышел со двора и сразу же угодил под машину. Сухих уверяет, что именно он убийца, и при этом настойчиво выгораживает Тюрину, с которой, очевидно, находится в дружеских отношениях. Сухих сообщила, что Тюрина часто высказывала недовольство тем, что Шиловская въехала в ее квартиру, и хотела даже подавать в суд на владелицу, мотивируя тем, что сделка была незаконна. Я сразу подумал, а так ли невинна Тюрина, как кажется на первый взгляд…

— Погоди, погоди, не тараторь, — поморщился Костырев. — Давай по порядку. Сначала об этом человеке. Он вышел из квартиры убитой?

— Нет, из подъезда.

— Откуда известно, что он попал в ДТП?

— Об этом рассказала Сухих сама Тюрина. Подходя к своему двору, она увидела, как машина сбила человека. Все приметы — рост, костюм — совпадают. Поэтому Сухих уверена в том, что сбитый человек и человек, вышедший из подъезда Шиловской, — это одно и то же лицо.

— «Скорая», ГАИ были?

— Кажется, да.

— «Кажется», — передразнил Костырев.

— Нет, «скорая» была точно, потому что она увезла его, а ГАИ… Это можно легко выяснить.

— Вот завтра этим и займись. Попробуй узнать, что это был за человек, что он делал в доме, к кому приходил…

— Хорошо, Михаил Аркадьевич. Кстати, Сухих изо всех сил отводила подозрения от Тюриной. А что, если Тюрина как-то замешана в этом?

— Возможно… Да, завтра панихида и похороны Шиловской, надо бы тебе, Костя, сходить туда, потолкаться, посмотреть, что там за народ, что говорят по поводу ее смерти.

— Мне? — умоляюще взглянул на него Ильяшин. — А как же ГАИ? Как же этот парень с наколкой? Вся эта бодяга с похоронами растянется на целый день.

— Ну хорошо. Поручим это Анцуповой. А ты, если вдруг этого человека найдешь, на него особенно не дави. Спроси осторожно, к кому приходил, что видел… Вполне возможно, что он ни к чему не причастен, так, случайный гость. Вряд ли настоящий преступник полез бы под машину. Он не стал бы бегать по улицам, бросаясь под колеса, во всяком случае, изобразил бы спокойствие — руководствуясь чувством самосохранения.

— А если это убийство в состоянии аффекта? Преступник приходит в себя и осознает, что он совершил. Неужели и тогда он был бы спокоен?

— Убийство в состоянии аффекта — не такая уж частая вещь.

— А если это опытный убийца? Наемник?

— Картина преступления нехарактерна для профессионала. Наемник предпочел бы огнестрельное оружие — проще и надежнее. И, во всяком случае, не стал бы уносить с собой кастет или нож, чем он там ее…

— А если орудие преступления он выбросил по дороге?

— Возможно. Но маловероятно. Нож может отыскаться, и на нем будут отпечатки пальцев. К тому же что-то мне пока не верится, что кому-то было необходимо расправиться с Шиловской при помощи наемника. Пока не верится. Красивая женщина, актриса и, кажется, известная… Впрочем, материал на Шиловскую сейчас собирает Лиля Анцупова…