Всякое психическое явление как отражение объективной действительности определяется своим предметом. Но эта зависимость психического явления от объекта опосредствована психической деятельностью, в результате которой это явление возникает.
Так, в процессе восприятия образ зависит прежде всего от предмета, образом которого он является. Но образ – не мертвенный отпечаток предмета. То, какой стороной своей предмет повернется к субъекту, какие его свойства и как выступят в образе, зависит от того, какие жизненные отношения сложатся у субъекта с отображаемым предметом или лицом. В психологическом исследовании особенно существенно выявить именно эту зависимость отображения от взаимодействия субъекта с объектом, от его деятельности. Целый ряд советских психологических исследований справедливо уделял этому вопросу особое внимание и с успехом вскрыл на конкретном материале эту зависимость применительно к восприятию, памяти и т. д. Однако эта зависимость может быть правильно понята только если исходить из того, что и жизненные отношения и деятельность субъекта, в которой они складываются и изменяются, сами тоже зависят от объективной действительности, от предмета, с которым субъект в эти взаимоотношения вступает. Сама деятельность человека не исходит из субъекта, взятого безотносительно к объективному миру, и не является сама по себе конечной инстанцией, определяющей сознание [247] . Сама действительность определяет субъективный образ объективного мира, но, определяя его, действительность выступает не как некая «вещь в себе», безотносительная к субъекту, а как предмет, включенный в реальные, действенные, жизненные отношения с субъектом. Образ – отражение предмета, и отражается в образе предмет так, как он выступает в реальных жизненных отношениях, в которые вступает с ним субъект. Отражение предмета совершается не в порядке пассивной рецепции механического воздействия вещи, запечатлевающейся якобы в субъекте вне его ответной деятельности. Вместе с тем образ предмета, как отражение его, никак не является лишь проекцией на предмет потребностей субъекта, образа и способа его действий. Отвергнута и преодолена должна быть как позиция домарксового материализма, для которого мир выступает лишь в форме объекта созерцания и выпадает субъект, его деятельность, так и позиция современного прагматизма.
Образ предмета отражает сам предмет, выявляющийся в действии, и отражает его так, как он выявляется в действии с ним человека.
Результаты заучивания, как уже отмечалось, зависят не только от того, что именно, т. е. какой материал (большой или малый, состоящий из разрозненных данных – отдельных слов или чисел – или представляющий собой связный текст и т. п.) заучивается, но и от того, как человек работает над материалом, как он его анализирует, группирует, обобщает и т. д.
Аналогично обстоит дело и с развитием речи. Развитие речи – это процесс, в ходе которого ребенок овладевает родным языком. Речь ребенка, ее фонематический и грамматический строй определяются фонематическим и грамматическим строем языка. Однако для того чтобы язык определил речь ребенка, ребенок должен прийти с ним в соприкосновение в процессе общения, совершающегося посредством языка. Развитие речи ребенка зависит от того, как идет этот процесс общения, в котором ребенок осваивает язык. На этом, естественно, и сосредоточивается психологическое исследование, принимая структуру языка как нечто данное. Было бы грубой ошибкой пытаться объяснить развитие речи исходя из речевой деятельности ребенка как таковой, самой по себе: это значило бы неминуемо выводить ее из природы ребенка. Между тем, если фонематический слух и артикуляция русского ребенка различает, скажем, твердое и мягкое «л», а немецкий ребенок их не различает, то это определяется, конечно, не природой русского или немецкого ребенка, а фонематическим строем русского и немецкого языков. Подобно этому, если русский ребенок, общение которого с окружающими осуществляется посредством русского языка, выражает грамматическое отношение посредством морфем, а английский ребенок – посредством предложных конструкций, то это объясняется сложившимися в процессе исторического развития особенностями грамматического строя одного и другого языка. Словом, язык как объект овладения определяет, детерминирует речь, ее развитие; но эта детерминирующая развитие речи роль языка опосредствована процессом общения ребенка с окружающими, которое осуществляется посредством языка.
Таким образом, в различных примерах закономерно выступают те же основные черты детерминации психических явлений.
Диалектико-материалистическое понимание исходит, как мы видели, из того, что воздействие внешнего объекта опосредствуется обусловленной им деятельностью субъекта. Продукт этого внешнего воздействия выступает, таким образом, вместе с тем как результат объективно обусловленной деятельности самого субъекта. Выражением так понимаемой закономерной обусловленности образа является характеристика его как субъективного (субъективного образа объективного мира); термин субъективный при этом коренным образом отличается от субъективистического значения, которое он приобретает при идеалистическом подходе к сознанию.
Такое – диалектико-материалистическое – понимание закономерных взаимоотношений субъекта с отражаемой им объективной действительностью снимает в самой ее основе теорию двух факторов, согласно которой отражение определяется с одной стороны, субъектом, а с другой – объектом. Отражение – психическая деятельность и ее продукт – не определяется ни объектом самим по себе, ни субъектом самим по себе, независимо от объекта, ни одним плюс другим. Психические явления определяются отражаемым объектом; при этом зависимость их от объекта опосредствована взаимоотношениями с ним субъекта.
Легко на любом примере уяснить себе, что конкретно означает каждая из вышеуказанных точек зрения. Так, теория памяти, исходившая из учения об ассоциациях в их старом, допавловском понимании, пыталась объяснить запоминание связями запоминаемого материала безотносительно к их значению для субъекта. Противникам этой теории не трудно было доказать, что одних таких связей в заучиваемом материале, даже при многократном повторении входящих в них членов, оказывается недостаточно для запоминания [248] . Этот факт обнаружился первоначально совершенно непреднамеренно и очень показательно в опытах Радосавлевича, свидетельствующих о том, что и при многократном повторении связи между последовательными членами ряда никак не образуются, если перед испытуемым не стоит задача запомнить.
Ассоциативной теории памяти Фрейд, Левин и другие противопоставили положение, согласно которому запоминание зависит от влечений, потребностей, вообще изнутри идущих тенденций субъекта. Левин пытался доказать это положение по преимуществу экспериментальной критикой ассоциативной теории, Фрейд – анализом фактов обыденной жизни. В позднейшей психологической литературе запоминание обычно объясняется, с одной стороны, ассоциациями – связями материала, с другой стороны – потребностями, установками, тенденциями субъекта, т. е. двумя внешними по отношению друг к другу факторами. Между тем на самом деле образование самих ассоциаций уже предполагает и включает отношение к потребностям, к задачам запоминающего субъекта. Для того чтобы у человека образовались ассоциации между членами ряда, являющегося объектом запоминания, необходимо, чтобы каждый предыдущий член ряда стал для субъекта сигналом последующего, а каждый последующий выступал при заучивании как ответ запоминающего на предыдущий член ряда. Сигнальное значение, которое приобретают для субъекта, для его деятельности те или иные явления объективной действительности, является необходимым условием включения их в ассоциативные связи и их запоминания субъектом.
С изменением задач, а значит, и потребностей деятельности другие стороны действительности приобретают сигнальное. значение и включаются в образующиеся у субъекта связи и запоминаются.