Давая устойчивый, расчлененный образ предметов и явлений окружающего, восприятие служит для различения условий действия и открывает, таким образом, возможность для действий, соответствующих этим условиям. Но восприятие выполняет не только эту осведомительную роль. Восприятие предметов, явлений объективной действительности участвует, как и ощущение, – только в других формах – в направлении и регулировании самих действий человека. Когда мы слышим телефонный звонок, мы не только анализируем качество этого звука, но и испытываем побуждение взять в руки и поднести к уху телефонную трубку. Не только чувство или желание, но и восприятие включается в число «идеальных побудительных сил» (Маркс – Энгельс), посредством которых реальные движущие причины, лежащие в материальной жизни, определяют поведение людей.
Всякий акт восприятия включен в жизнь человека и всякий предмет восприятия так или иначе связан с его потребностями и действиями, направленными на их удовлетворение. Каждый предмет, сделанный руками человека, имеет определенное назначение и в силу этого заключает в себе побуждение к соответствующим действиям. Вообще предметы, которые человек воспринимает и с которыми он вступает в практический, жизненный контакт, приобретают для него в ходе жизни определенное значение.
Психология восприятия должна учитывать специфичность объектов восприятия, жизненно важных для человека, а потому соответственно формирующих его чувствительность, откладывающихся в ней в виде специфических форм восприятия.
Можно продемонстрировать это положение, например, на слухе. Мы имеем в области слуха, в деятельности одного анализатора различные сферы – технического, тембрового слуха, слуха речевого (фонематического) и музыкального (по преимуществу звуковысотного). Это не просто многообразие слуховых явлений, а многообразие форм слуха, сложившихся под воздействием определенных предметных форм и сфер деятельности. Изучение таких конкретных форм восприятия составляет важнейшую задачу психологического исследования. Неверно думать, как это делают обычно, будто там, где начинается изучение восприятия звуков речи и музыки, начинается область какой-то специальной или прикладной психологии (психологии речи или музыки) и кончается область общего психологического исследования. В действительности здесь-то оно и приобретает содержательность. Именно на конкретном материале технического, речевого, музыкального слуха выявляются подлинно содержательные общие закономерности слуха. Строящаяся таким образом психология слухового и всякого вообще восприятия непосредственно входит в жизнь и приобретает подлинно жизненное значение.
Психология речевого, фонематического слуха, раскрывающая психологические закономерности его формирования в процессе речевого общения, приобретает практическое значение для обучения детей родному языку, для обучения детей и взрослых иностранному языку, для более успешного исправления недостатков речи в логопедической работе, для обучения дикторов, актеров и т. д. – вообще для овладения речью и, значит, возможности человеческого общения.
Психология музыкального слуха создает предпосылки для более успешного обучения музыке и формирования таким образом слуха, способного наслаждаться красотой музыки и в ритме, мелодии и гармонии звуков постигать всю динамику и полноту жизни человека и вселенной – ее то сдерживаемый враждебными силами, замедленный, то быстрый, поступательный ход, ее конфликты, бурные диссонансы и их гармоническое разрешение, ее мелодию, тот особый «лад», который характеризует каждую своеобразную, индивидуально яркую жизнь.
Подлинная психология восприятия должна раскрыть восприятие конкретных предметов, включенных в многообразную ткань человеческих отношений, складывающихся в ходе исторического развития общественной жизни. Построенная таким образом психология зрительного восприятия естественно и закономерно, в силу объективной логики вещей, а не в порядке внешнего приложения к чужеродной области подойдет к решению целого ряда таких практических вопросов, как, скажем, музейная экспозиция или архитектурное оформление зданий, отвечающие требованиям приемлемой для глаза соразмерности.
* * *
В заключение необходимо определить гносеологическое значение ощущения и восприятия как чувственного познания. Выше это было сделано лишь частично, в связи с одним, правда, основным положением, согласно которому объектом восприятия являются сами вещи, сама объективная реальность. Сейчас надо поставить этот вопрос шире.
Всякое познание исходит из чувственных, эмпирических данных, и только из них оно и может исходить. Но, начинаясь с них, познание затем переходит к отвлеченному мышлению. Объективная необходимость перехода к абстрактному мышлению диктуется невозможностью полностью разрешить задачи познания, оставаясь только в сфере чувственного. Каковы же его возможности и границы – пусть гибкие, подвижные?
В гносеологической литературе широко распространена та точка зрения, что чувственному познанию доступны только явления, а не сущность, только случайное, а не необходимое, только единичное, а не общее, только субъективное, а не объективное. В какой мере это действительно так?
Прежде всего: поскольку объектом ощущения и восприятия является объективная реальность, ясно, что в самом их объекте заключены и единичное и общее, и случайное и необходимое, и явление и сущность (т. е. существенное в явлениях). Ясна, далее, невозможность такого метафизического обособления друг от друга явления и сущности, единичного и общего, случайного и необходимого, которое предполагается отнесением к ощущению и восприятию только явления (в отрыве от сущности), только единичного (в отрыве от общего), только случайного (в отрыве от необходимого). Для того чтобы всесторонне рассмотреть и правильно решить этот вопрос, надо учесть следующие факты и соображения.
В ходе эволюции могли сформироваться и сформировались лишь приборы, приспособленные для регистрации раздражителей, существенных для жизни организма и его ориентировки в окружающей среде; поэтому ощущения, которые эти приборы дают под воздействием адекватных им раздражителей (точнее, раздражителей, для рецепции которых они адекватны), неизбежно отражают свойства среды, существенные для организма, такие, существенность которых проверена всем ходом эволюции. Таким образом, никак не приходится попросту относить к чувственному лишь несущественное, относя все существенное только к мышлению. Вернее будет говорить о разных уровнях познания существенного.
Аналогично обстоит дело и с проблемой единичного и общего. Вопреки широко распространенному представлению о том, что чувственное познание есть познание единичного, а не общего, на самом деле: а) единичное не определяется путем только непосредственного чувственного познания, б) вместе с тем чувственное познание не может не обладать той или иной степенью общности: уже животное, чувственное познание которого не было бы генерализированным, никак не могло бы приспособиться к изменяющимся условиям жизни. Естественно поэтому, что к числу основных процессов корковой деятельности анализаторов, в результате которой возникают ощущения, заодно с дифференцировкой – как показали исследования И. П. Павлова – принадлежит и генерализация раздражителей.
Таким образом, и здесь различие между ощущением и мышлением заключается не в том, что в первом вообще отсутствует обобщение (генерализация), что всякое обобщение – будто бы дело только мышления. Обобщение есть и в ощущении и в мышлении, но характер этого обобщения различен. Первоначальная чувственная генерализация совершается по так называемому «сильному» признаку, т. е., собственно, по тому признаку, который является существенным непосредственно для жизни организма, не выступая в качестве существенного во взаимодействии вещей друг с другом. При переходе к мышлению познание существенного углубляется; признание того или иного явления или свойства существенным выступает по-особому, по мере того как расширяется и вместе с тем специфицируется сфера взаимодействия, внутри которой оно выявляется. В связи с этим перестраивается и обобщение (см. об этом подробнее дальше, в разделе о мышлении). Общие свойства вещей и явлений познаются уже ощущением и восприятием, но только в мышлении общее выступает как таковое – в своем отношении к частному.