Но не слишком ли сильно рисковал Игорь, отправляя сына в столь юном возрасте в город, находящийся на другом краю огромной страны? Трудно дать однозначный ответ на этот вопрос. По-видимому, нечто подобное было в обычае древней Руси. Князья нередко отправляли своих малолетних сыновей на княжение в отдаленную область. Так, по прямому свидетельству летописцев, ребенком был привезен в тот же Новгород сын Святослава Владимир; позднее сам Владимир пошлет своего юного сына Глеба в отдаленный Муром. Совсем еще ребенком отправится на княжение в Ростовскую землю княжич Юрий, будущий Долгорукий, один из младших сыновей Владимира Мономаха. Во всех этих поездках юный княжич поручался заботам «дядьки»-воспитателя, «кормильца», как его называли на Руси; этот человек, обычно из ближнего окружения князя, из людей, которым князь полностью доверял, головой отвечал за жизнь и здоровье княжеского сына.

Такой «дядька»-наставник сопровождал и юного Святослава. Мы можем даже назвать его имя. Это варяг Асмуд, которого именует «кормильцем» Святослава автор «Повести временных лет». Наряду с воеводой Свенельдом Асмуд будет возглавлять киевское войско в войне с древлянами уже после смерти Игоря. Следовательно, это был опытный воевода, способный не только оградить своего юного воспитанника от опасности, но и многому научить его.

Имя Асмуда упоминается в летописи дважды, и оба раза рядом с именем Ольги. Сразу же после смерти Игоря Асмуд окажется верным помощником княгини в борьбе за власть над Киевом и прочими русскими землями. Это позволяет предположить, что и при жизни Игоря Ольга поддерживала тесные связи с наставником своего сына. Больше того, нельзя исключать даже, что Асмуд принадлежал к роду самой Ольги — как, например, «кормилец» юного Владимира Святославича Добрыня принадлежал к роду матери Владимира Малуши, которой он приходился родным братом.

Поддержит Ольгу и самый влиятельный из Игоревых воевод — Свенельд. А значит, и с ним, и, наверное, также еще при жизни Игоря, Ольга сумела найти общий язык. Это, несомненно, свидетельствует и о ее обаянии, и о ее дальновидности, умении, что называется, просчитывать ситуацию и находить верный тон в общении с нужными людьми.

Как долго Святослав оставался в Новгороде, мы не знаем. Во всяком случае, ко времени смерти отца мы застаем его в Киеве, рядом с матерью.

Надо сказать, что в пору зрелости, став полноправным киевским князем, Святослав выкажет полнейшее безразличие к городу, в котором княжил в детстве. Его надменный ответ новгородским послам, просившим для себя князя: «А бы пошел кто к вам?» — в полной мере свидетельствует об этом. И очень похоже, что в таком отношении к Новгороду Святослав следовал примеру отца. Во всяком случае, источники ни разу не сообщают о поездках Игоря или Святослава в годы их киевского княжения в Новгород или какой-нибудь другой город Северной Руси. Между прочим, в отличие от Ольги, за время княжения которой мы знаем по меньшей мере о двух ее поездках на север — в Новгород и Псков.

Вся деятельность Игоря была сосредоточена исключительно на юге. В этом отношении он продолжал политику своего предшественника Олега, воюя с теми же уличами и древлянами и с теми же греками, что и Олег. Собственно говоря, вся начальная история Руси, как она представлена в летописи и других источниках, есть непрестанное движение к югу, непрестанная борьба за овладение великим водным путем «из Варяг в Греки». Это движение, начатое еще Олегом, перешедшим из Новгорода в Киев, было продолжено Игорем, а затем и его сыном Святославом, попытавшимся утвердиться на Дунае.

Торговые караваны, ежегодно отправлявшиеся из Киева на юг, к Царьграду — столице тогдашнего мира, задавали ритм всей жизни формирующегося Русского государства. Снаряжение караванов было делом государственным, а отнюдь не частным. Отправка товаров в Византию и их сбыт там являлись такой же важной заботой русских князей, как и сбор дани. Собственно, это были две стороны одного и того же процесса, ибо Константинополь (Царырад) представлял собой главнейший рынок, способный поглотить тот избыток прибавочного продукта и людских ресурсов, которым обладали русские князья в результате ежегодно собираемой дани с подвластных им славянских и неславянских племен. Только за счет сбыта этой дани — меха, воска и, главное, «челяди» (рабов), — а также последующего перераспределения привезенных из Византии товаров — драгоценных тканей, украшений и т. п. — князья могли содержать дружину и с ее помощью осуществлять управление подвластной им землей. Сами торговые поездки того времени мало чем отличались от военных экспедиций, а купцы были одновременно и воинами, готовыми с оружием в руках защищать свое добро и добиваться приемлемых для себя условий его реализации.

По свидетельству императора Константина Багрянородного, ежегодно в июне руссы со своими товарами отправлялись в путь по Днепру на лодках-однодеревках, или «моноксилах», — больших ладьях, киль которых изготовлялся из целого дерева, а борта надстраивались отдельно. Такие ладьи вмещали в себя до сорока человек и больше, не считая груза, и могли совершать плавание как по рекам, так и по морю. Подготовка к плаванию начиналась еще зимой, а с наступлением весны и таянием льда на Днепре и его притоках ладьи сплавляли в Киев и другие княжеские города — Смоленск, Любеч, Чернигов, Вышгород, где их оснащали всем необходимым и готовили к предстоящему длительному путешествию. Плыть приходилось по Днепру — через знаменитые днепровские пороги, где содержимое ладей вытаскивали на сушу, а сами ладьи волочили на руках вдоль берега с крайней осторожностью, чтобы не наткнуться на подводные камни, и где в любой момент можно было ожидать нападения печенегов (таких непроходимых порогов на Днепре насчитывалось тогда семь), — а затем вдоль северного побережья Черного моря, где путешественников подстерегала опасность морских бурь и те же печенеги, сопровождавшие караван по берегу до самого Дуная. Константин Багрянородный называл это ежегодное плавание руссов «мучительным и страшным, невыносимым и тяжелым»^{45}.

Ко времени Игоря руссы обосновались в некоторых важнейших пунктах на северном побережье Черного моря, в том числе лежащих на пути «из Варяг в Греки», — в частности, на острове Святого Еферия в устье Днепра[35]; в Белобережье, также в районе днепровского устья, но где именно, в точности не известно; возможно, близ устья Днестра, где находился город Аспрокастрон (по-русски, Белгород; ныне — Белгород-Днестровский). В 40-е годы X века, то есть как раз во времена Игоря и Ольги, Черное море называли Русским: как свидетельствует арабский путешественник и ученый-энциклопедист ал-Масуди (ум. 956), по этому морю «не плавают другие племена», кроме руссов, ибо Понт (Черное море) — это «их море»[36].

В годы княжения Игоря русские, по всей вероятности, сделали важный шаг к установлению контроля и над так называемым Киммерийским Боспором — Керченским проливом, соединяющим Черное и Азовское моря, который многие годы служил яблоком раздора между византийцами, хазарами и руссами. На его западном берегу расположена Керчь — греческий Боепор, наследник древней Пантикапеи; на восточном — Таматарха, или Матарха, — знаменитая в русской истории Тьмуторокань, известная также как хазарский Самкуш, или Самкерц (С-м-к-рц), — наследник античной Фанагории. Как полагают, этот город в дельте Кубани, на месте нынешней Тамани, еще до Игоря имел постоянное русское население, хотя в еще большей степени своим его считали хазары, а также касоги (зихи) — адыгские племена, предки нынешних кабардинцев, черкесов и адыгейцев. К 941 году — времени первого похода Игоря на греков — русские определенно имели здесь свою базу[37].

Время, предшествовавшее первому походу Игоря на греков, — это время острой борьбы за гегемонию на юге Восточной Европы и в Северном Причерноморье. В этой борьбе Русь столкнулась с главными политическими силами региона — Византийской империей, Хазарским каганатом и печенегами, игравшими все большую роль в дипломатии того времени.