– К великому сожалению, история ставит перед нами слишком много проблем, но прискорбно мало выделяет средств для их решения.

– Ваше превосходительство, мне представляется, что военно‑экономической базой нашей священной борьбы является экономика всех стран Согласия. Ведь, в сущности, мы являемся их передовой ударной группировкой. В этом смысле наш военно‑экономический потенциал мощнее, чем у Советов.

– Позвольте заметить вам, дорогой Павел Алексеевич, что армия способна побеждать только отечественным оружием.

– Истинные патриоты России, господин генерал, готовы использовать любые средства для борьбы до конца.

Генерал поморщился и, внимательно глядя на Наумова из‑под густых с проседью бровей, сказал:

– Надо драться, но не обманывать себя. Русские люди слишком склонны быстро переходить от отчаяния к радужным надеждам, часто необоснованно. – Он медленно, устало поднялся, удерживая Наумова жестом на месте. – Прошу вас, Павел Алексеевич, как только устроитесь, поезжайте на Графскую пристань. Там надо организовать отправку грузов в Феодосию, для британских пулеметных курсов. Именно организовать. Работы на пристани вообще ведутся из рук вон плохо.

– Ваше превосходительство, на мой взгляд, там необходимо…

Генерал поднял руку:

– Ох уже мне эти энтузиасты!.. Сначала, батенька мой, побывайте там, присмотритесь, а уж затем продумайте, что необходимо сделать.

– Наша команда, господин генерал, выгружалась на Графской пристани, выгружалась недопустимо долго, и я имел возможность присмотреться.

– Любопытно, любопытно. Вот уж поистине: пришел, увидел, победил. Ну‑с, что же вы там увидели, батенька мой? – Густые брови генерала приподнялись, выражая интерес и внимание.

…Утром генерал Домосоенов позвонил начальнику контрразведки и попросил ускорить оформление допуска к секретной работе на полковника Наумова.

– А вы, Антон Аркадьевич, его хорошо знаете?

– Познакомился только вчера вечером, но, смею вас заверить, достаточно хорошо. Кстати, дорогой Ференц, я уже поручил ему руководство работами на Графской пристани. Видимо, завтра он и начнет…

– Позвольте, ваше превосходительство, – полковник перешел на официальный тон, – без проверки… Да это же прямое нарушение приказа главнокомандующего.

– Прежде всего, господин полковник, – ответил Домосоенов, не пытаясь скрыть недовольства тоном контрразведчика, – то, что находится на пристани, знают не только портовые рабочие, ездовые, а весь Севастополь. Кроме того, полковник Наумов взялся устранить в порту беспорядки и значительно ускорить погрузочно‑разгрузочные работы. Его предложения в этом смысле заслуживают серьезного внимания. Кстати, вы приписывали все красным саботажникам, а полковник Наумов – неправильной организации работ.

– Одно другого не исключает, – сухо произнес Богнар и спросил: – Где сейчас Наумов?

– Устраивается в гостинице «Кист», но должен заехать в управление, чтобы оформить документы.

– Прошу вас, ваше превосходительство, предоставить мне возможность побеседовать с ним.

– Разумеется. Между прочим, ваш новый подопечный может быть вам полезен не в меньшей мере, чем те, услугами которых вы пользуетесь… Он недурно разбирается в коммерческих делах.

Домосоенову было известно, что шеф контрразведки добывает экспортные свидетельства, по которым вывозятся на шхуне «Ютурна» крупные партии ценных товаров. Экспортер из ведомства торговли и полковник Богнар довольны друг другом.

Намек Домосоенова был понят.

– Благодарю вас, Антон Аркадьевич, за добрый совет. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы возможно скорее проверить Наумова и оформить допуск.

Через некоторое время Богнар уже входил в гостиницу.

Беседа, вернее – допрос велся недолго, но стоил обоим много сил.

– Полковник Наумов, Павел Алексеевич? – спросил Богнар, едва показавшись в двери занимаемого Наумовым номера.

«Полковник Богнар», – догадался Павел. Он его таким и представлял по фотографии, которую показывал ему в Ростове Артамонов: молод, порывист, даже стоит, чуть подавшись вперед. Гладко причесанные с отблеском волосы и вытянутый вперед подбородок усиливают это впечатление. А смотрит – будто целится из нагана.

– С кем имею честь?

– Кому принадлежало это имя до того, как вы его присвоили? – с предельной прямолинейностью спросил Богнар, не оставляя сомнений относительно характера беседы‑допроса.

– Моему отцу – инженеру Англо‑Кубанского нефтяного общества.

– Где вы служили последнее время?

– Начальником тыла третьего корпуса Западной армии адмирала Колчака.

– Не долго ли вы добирались до нас?

– Я был ранен в последних боях на реке Тобол в середине февраля, когда у вас на юге также все было предопределено. О том, что войска генерала Деникина отошли в Крым, я узнал в лазарете. Нас хотели перебросить в Верхнеудинск, а затем через Кяхту – в Монголию, в войска генералов Унгерна и Резухина. Я бежал из лазарета. Что было дальше – долгий разговор.

– О‑о! Тут уж гарантия, что на запрос о вашей личности ответа не последует. Почему вы не продолжали борьбу там, на востоке, а избрали путь более опасный?

– Меня не устраивала эмиграция в Китай. Азиаты, знаете ли…

– Назовите командира и начальника штаба этого корпуса.

Наумов улыбнулся и перечислил всех должностных лиц.

– Вам, полковник, не повезло, – с твердой определенностью сказал Богнар. – Офицеры, личность которых мы не можем установить с предельной достоверностью, на работу в крупные штабы не допускаются. А чтобы на проверку не тратить зря времени, прибывающих из Средней Азии, Прибалтики и Сибири направляем в боевые части.

Полковник Наумов твердо, в тон ему, ответил:

– А кто вам сказал, что я стремлюсь попасть обязательно в ставку. Я готов ехать куда угодно, но в соответствии со своим званием и занимаемой должностью. – Он резко поднялся. – Если ваш принцип комплектования не позволяет правильно использовать опытные офицерские кадры в целях нашей борьбы, я готов стать в боевые порядки атакующих войск.

Богнар улыбнулся, обнажив мелкие белоснежные зубы и крупные десны. В следующее мгновение улыбка исчезла, и глаза его снова прицелились в Наумова:

– Браво, полковник, брависсимо! В ваших словах прозвучали независимость, достоинство и воинский патриотизм… Честь имею!

…Павел, мысленно «прокручивая» события этих двух недель, с нескрываемым интересом разглядывал Врангеля. На ум пришли слова генерала Домосоенова: «Если вы, батенька мой, не видели нового вождя нашей многострадальной армии, идите на торжественный молебен. В такое время взвалить на себя тяжкое бремя великой ответственности за судьбы священной борьбы против взбунтовавшейся черни может только человек, отмеченный милостию божией. Печать ее лежит на его лице».

«Да, в нем есть что‑то необычное, – подумал Павел. – Массивный подбородок? Слишком длинная шея?… А уши! Без мочек, заострены кверху, огромны и прижаты, как у норовистого жеребца… Ну и, конечно, позер – стоит, будто перед объективом фотоаппарата».

Епископ Вениамин вернулся к аналою. Раздались воинские команды. Полки гулко отстучали шаг на месте и перестроились в резервный порядок. Главнокомандующий поднялся по ступеням к памятнику адмиралу Нахимову и обратился к войскам и к народу, собравшемуся на площади:

– Слушайте, русские люди! – начал он резким властным голосом и высоко вскинул руку. – Слушайте, за что мы боремся… За поруганную веру и оскорбленные святыни!.. За прекращение междоусобной брани!.. За то, чтобы русский народ сам выбрал бы себе хозяина!.. Я верю, что господь не допустит гибели правого дела. Зная безмерную доблесть войск, я непоколебимо верю, что мы дождемся светлого дня возрождения единой неделимой России… Помогите мне, русские люди, спасти родину!

Главнокомандующий закончил речь, и церковный хор грянул: «Ныне прославишься, сын человеческий…»

Началась церемония возложения венков. Офицеры, несшие первый венок, подошли к памятнику и замерли. Врангель прикоснулся к венку.