Врангель посмотрел на циферблат «Павла Бурэ».

– Так в чем дело? Почему опаздываете?

– Танки задерживаются.

– Самое мощное оружие, генерал, – предельная организованность и внезапность действий. У вас нет ни того, ни другого. Начинайте, а танки с подходом используйте для наращивания усилий из глубины.

Огневой налет артиллерии велся неторопливо, рассчитанно. Главком удовлетворенно наблюдал за фонтанами взрывов на опушке кустарника у дороги, у окраинных хат Джимбулака и в непосредственной глубине за передним краем красных. Обычно красные начинали контрбатарейную борьбу, теперь они молчали.

– Берегут боеприпасы, – негромко сказал кто‑то из офицеров.

– Скорее всего вчера израсходовали. Дрались, как рассвирепевшие псы. Будто их к морю прижали и отойти некуда, – ответил ему другой, но так, чтобы слышал главком.

Генерал Ангуладзе глянул на часы:

– Разрешите начинать атаку, господин главнокомандующий?

– Разумеется, зачем же зря тратить боеприпасы. Ведь красные оттянули пулеметы в глубину и надежно укрыли их. С началом атаки они выдвинут их на основные огневые позиции.

Комдив промолчал и лишь глубже натянул на смолистые брови фуражку. Левая щека его нервно дернулась. По ней тянулся розовый рубец – след недавней лихой контратаки.

Над пехотой блеснула яркая вспышка, а затем, словно капля туши в воде, расплылся черный дымок – сигнал атаки.

Батареи замолчали. В то же мгновение, будто поднятые порывом ветра, покатились вперед густые цепи пехоты. На левом фланге их догнали появившиеся из‑за укрытий броневики, а сзади медленно ползли три танка. Комдив зло произнес по‑грузински энергичную фразу, а по‑русски более спокойно перевел для главнокомандующего:

– Выдвинулись своевременно, а не доложили.

Считая, что станция будет захвачена одним ударом, Ангуладзе приказал приготовиться к переносу командного и наблюдательного пунктов по оси наступления левофланговой бригады.

Врангель удовлетворенно смотрел на слаженное движение пехоты, броневиков и танков в соответствии с его директивой о достижении тесного взаимодействия родов войск. В окулярах бинокля цепи пехоты почти совместились с окраиной населенного пункта.

И вдруг там вспыхнула масса светлячков, и по степи рассыпалась плотная дробь ружейно‑пулеметного огня. Передние цепи стали быстро таять и вместо дружного броска вперед залегли. Через них прошли броневики. Ведя огонь из пулеметов, они достигли первых домов. А когда подошли танки, ободренная пехота вновь бросилась вперед. И тут из‑за домов ударили орудия, вплотную, в лоб.

Один броневик все же прорвался на улицу, но на него сразу вскочили выбежавшие из‑за угла красноармейцы и застучали прикладами по люку.

Врангель бросил бинокль. «Сколько раз указывал, что действия броневиков должны прикрываться артиллерией при тесном взаимодействии с пехотой. Оголенные, они становятся добычей красных». Врангель нервничал, но в управление боем не вмешивался.

Он и сам терпеть не мог, когда в свое время генерал Деникин вмешивался в его дела, корректировал приказы, тем более в условиях боевой обстановки. Чтобы успешно управлять боем дивизии, надо хорошо знать свои бригады, полки, батальоны и противника, а это дано только командиру дивизии. К тому же взять на себя управление боем – значит отвечать за его исход.

Главком снова приложил окуляры бинокля к глазам. То, что увидел, вконец его рассердило.

Еще два броневика, получив повреждения, замерли на месте, и лишь один пятился назад. Пехотинцы под ураганным огнем вновь залегли, а затем короткими перебежками стали отходить. Среди них метались офицеры, пытаясь остановить, повести за собой, но падали, сраженные плотным огнем красных. Танки вперед не пошли.

Врангель понимал, что он, как главнокомандующий, должен дать оценку действиям дивизии, указать на причины неудачи и подсказать более правильное «решение на бой». Идея решения командира дивизии была, казалось бы, верна: артиллерия подавляет огневую систему противника, пехота при поддержке танков и броневиков прорывает его оборону, а для развития успеха в бой вводится кавалерийская группа. Главный удар наносился по опорному пункту – Джимбулаку, от удержания которого зависела устойчивость обороны красных в этом направлении. Все было академически правильно. Но именно в этом и увидел Врангель ошибку командира дивизии. Он еще раз осмотрел в бинокль местность перед передним краем обороны красных и озабоченно произнес:

– Местность – что морская гладь. Каждая точка простреливается вдоль и поперек.

Ангуладзе обрадовался тому, что главнокомандующий понимает трудности наступления на этом участке фронта, и решил усилить впечатление конкретным примером.

– Разрешите доложить, господин главнокомандующий, именно по этой причине рубеж атаки пришлось наметить на удаление восьмисот метров от переднего края.

– Вот‑вот, – подхватил Врангель, – почти версту предельно уставшие солдаты волокли свои натруженные ноги под ружейно‑пулеметным огнем противника, и так же медленно, не смея от них оторваться, ползли танки и броневики, подставляя свои лбы под вражеские снаряды.

Только теперь генерал Ангуладзе понял, к какому решению подводит его главнокомандующий. Вместо медленной атаки силами пехоты нанести стремительный удар кавалерией, танками и броневиками. Командир дивизии развернул рабочую карту.

– Разрешите, господин главнокомандующий…

Врангель жестом руки остановил его.

– Считайте, генерал, – сказал он, – что это была разведка боем. Приказываю: огнем прямой наводки немедленно подавить выявленные огневые точки противника. Атаку провести силами кавалерии во взаимодействии с танками и броневиками. Пехоте закрепить успех и продолжать развитие наступления в соответствии с приказом.

И вновь через головы пехоты полетели снаряды с огневых позиций батарей. Снаряды разворачивали стены домов, раскидывали копны сена, вспарывали землю у деревьев. Под прикрытием их огня на рубеж атаки открыто выдвигались кавалерийские эскадроны. Врангель не заметил, когда генерал Ангуладзе вышел из траншеи. Он увидел его уже скачущим на великолепном высоком жеребце. Стремительно преодолев расстояние до приготовившихся к атаке эскадронов, генерал взмахнул над головой клинком, вздыбил коня и бросил его вперед. Конная лава с гиком, свистом, блеском клинков ринулась вперед и скрылась в густых клубах поднятой ею пыли. Удар был нанесен с фланга боевых порядков пехоты. Это дало ей возможность начать новую атаку позиции красных. Станция была взята.

– Не много ли наших потерь для столь малого успеха, – недовольно бросил Врангель, прощаясь с генералом.

Командир дивизии приберег для Врангеля переданное два часа назад донесение.

– Разрешите доложить, господин главнокомандующий, только что получено известие от командира алексеевской бригады полковника Гравицкого о взятии Геническа.

Врангель скупо улыбнулся. Он был доволен. Надо возможно быстрее выбить противника с крымских перешейков и создать на них глубокоэшелонированные оборонительные сооружения. Крепость, имеющая пролом в стене, – не крепость.

В этот же день Врангель поехал в дроздовскую дивизию. Здесь уже третьи сутки полыхали жаркие бои. Стремясь воодушевить своих солдат, командир дивизии генерал Витковский сам водил их в атаку, дважды под ним падали лошади, чей‑то клинок едва не оборвал ему жизнь, черкнув кончиком по шее. До поздней ночи дивизия билась на Перекопском перешейке; быстро таяли боевые порядки и надежды на успех. И только с вводом в бой дивизии второго эшелона оборона красных была прорвана.

Войска Врангеля двинулись вдоль железной дороги на Мелитополь, прорвались через Перекоп, смяли заслоны красных у Чонгара и Салькова. Сломив отчаянное сопротивление передовых частей 13‑й армии, они широким потоком хлынули в степи Северной Таврии. Крымские газеты заголосили: «Полки Российской Вандеи двинулись к сердцу нашего любезного Отчества!», «Сама Гея[16] указала нам путь к возрождению!», «Генерал Кутепов сказал: „Мой путь будет отмечен заревом пожаров!“