— Ну, не такая уж ты красавица, чтобы на тебя засматриваться.

— Что ж, я и понравиться не могу?

В сердце Пьяри кипела ненависть. «Негодяй, какой подлец!» — возмущалась она. Пьяри и раньше знала мужчин, которых привлекало только ее тело. Но хоть иногда в них проскальзывало сострадание и человеческое участие. А этот? В нем ничего не осталось человеческого. Не боится ни бога, ни совести! Никто ему не указ, ничто его не может обуздать. Насмешливый тон Каджри задел ее за живое. Никто не понимает, как жестоко она обманулась! Она пришла сюда, чтобы отомстить своим обидчикам, но чего она добилась? Ничего! Живет здесь, как в тюрьме, связана по рукам и ногам. С каким ничтожеством связала она свою судьбу!

— Ты обиделась? — спросила Каджри.

— Нет. — Пьяри пыталась отогнать мрачные мысли.

Каджри внимательно смотрела на нее. Так прошло несколько долгих минут. Наконец Пьяри нарушила молчание.

— Поешь что-нибудь? — спросила она.

— Нет, не хочу, — отказалась Каджри.

— Может быть, приготовить бетель?

— Не хочется.

— Тебе понравится, я научилась его готовить. — С этими словами Пьяри достала ящичек с бетелем и стала приготавливать листья. Пьяри с такой торжественностью приступила к делу, что Каджри подумала было, что она просто подражает женщинам из богатых домов, но она тут же отогнала эту мысль.

— Может быть, лучше не надо? — нерешительно проговорила она.

Пьяри положила на лист немного извести и стала выбирать каттха[51]. В тон Каджри она неопределенно буркнула «у-гу» и засмеялась. Каджри покраснела.

— Ну вот. Пожалуйста! — Пьяри протянула Каджри свернутый лист.

Каджри взяла бетель и низко поклонилась. Церемония вошла у нее в привычку. До этого она всегда получала бетель из рук человека более высокой касты, и поэтому ей приходилось всегда почтительно благодарить.

— Ну что же ты? — спросила Пьяри, видя, что Каджри никак не решается положить бетель в рот.

Каджри неуверенно произнесла:

— А если он рассердится?

Наконец-то Пьяри догадалась, что она говорит о Сукхраме, но и теперь она не могла понять Каджри. Ей все казалось, что та просто смеется над ней. Она подозрительно покосилась в ее сторону и спросила:

— А что он может сказать?

Каджри не выдержала.

— Он скажет: «Теперь и ты ушла от меня?» — ответила Каджри.

У Пьяри болезненно сжалось сердце. Значит, Сукхрам до сих пор не примирился с тем, что она бросила его. Но почему он сам никогда не скажет ей об этом?

— А он так говорил? — спросила она.

— Конечно, — сказала Каджри. — Еще бы! — И засмеялась.

Пьяри почувствовала, как бледнеет. Напрасно она стремилась к Сукхраму! Ей теперь нечего у него делать!

Подавленная своим открытием, Пьяри молчала. «Но и здесь я не могу оставаться. Ни за что! Это невозможно! Что ж тогда? Бежать? Но куда? Оставаться? Но гнев Сукхрама никогда не пройдет. Раньше на это еще можно было бы надеяться, но теперь, когда с ним Каджри, это пустые мечты!»

— Дай сюда! — сказала она Каджри, протягивая руку.

— Что?

— Бетель.

— Почему? — не понимая, в чем дело, Каджри отвела руку. — Так не поступают.

— Не думай об этом, — возразила Пьяри, не убирая руки. Каджри посмотрела сначала на руку, а потом в лицо Пьяри.

— Зачем?

— Ему же не нравится, когда ты жуешь бетель.

— Пьяри! Я же шутила!

Стемнело. Пьяри принесла фонарь. Стекло на фонаре было чистое, без следов копоти. Пьяри заправила фонарь керосином, подкрутила фитиль и зажгла. Комната озарилась мягким желтоватым светом.

— О, великий Рама! — изумленно воскликнула Каджри. — Как светло!

Пьяри улыбнулась.

— Хочешь такой же зажечь в своем шатре?

— А что ты думаешь, и зажгу!

— Такой фонарь дорого стоит, — засмеялась Пьяри.

Каджри взяла фонарь в руки.

— Я простая натни, — задумчиво произнесла она. — Подумать только, у меня в шатре такой фонарь! Э! Да он жжется!

— Поставь на место, уронишь, чего доброго.

— А скажи, сестра, — спросила Каджри, аккуратно ставя фонарь на место, — он и от ветра не гаснет?

— Конечно нет.

— Какая умная вещь! — вздохнула Каджри. — А сколько еще таких вещей в мире! И все не для нас. — Каджри умолкла, а потом, вспомнив о чем-то, сказала: — Два года назад я была в столице. Я видела дворец раджи, правда, снаружи. На балконе стояла рани. О-хо-хо! Такая красивая, такая нежная! Поставь меня рядом с ней, так я буду выглядеть как только что вылезшая из грязи черная буйволица рядом с белой коровой. Я видела, как возле дворца, вот в таких огромных бронзовых горшках, — Каджри широко расставила руки, — горел семицветный огонь. Я прямо застыла на месте. Так красиво было, так красиво! Ночью было светло, как днем, и свет был белый-белый, как молоко.

— Раджи — большие люди.

— Наверное, — согласилась Каджри и мечтательно воззрилась в пространство, будто до сих пор перед ней горел этот огонь.

— Каджри, как ты добилась Сукхрама?

— Да ну тебя, еще кто услышит.

— Расскажи, Каджри.

— Разве о таком спрашивают? — засмеялась Каджри.

— Расскажи.

Каджри не спешила с ответом. Пьяри задумалась.

— Тогда он был один, ты его встретила, ну дальше. Как вы познакомились? — настаивала Пьяри.

— Понравились друг другу, как же еще.

Но такой ответ не удовлетворил Пьяри.

— А потом? — настаивала она.

— Потом поженились.

Пьяри, как хищная птица, нырнула вниз и раскрыла клюв, чтобы хватать, хватать.

— А до этого кто был твоим мужем? — бросила она.

— Не хочу о нем думать! — решительно ответила Каджри. — Он был плохой человек.

— Он бил тебя?

— Нет, но мне приходилось самой зарабатывать на жизнь. Он много пил.

— Ну и дальше?

— А что дальше? Этот ведь тоже пил. Я заставила его бросить.

— Почему же ты выбрала его?

— Я подумала, что этот лучше.

— Все наты пьют, Каджри, что здесь плохого?

— У нас плохо лишь то, что не признает община. Но я от этой общины ничего путного не видела. Люди ссорятся и дерутся. Мой первый муж ради выпивки был готов на преступление. Однажды он украл и пропил деньги на саван для покойника. — Каджри разволновалась. — В детстве рядом с нами жил зеленщик, по имени Чикува, он приходил к нам пасти овец. Однажды он пришел вместе с другом Багаром, с ними были две женщины канджарки и еще один зеленщик из Дели, Саркасрайян звали его. Они передрались. Канджарки сбежали, а Саркасрайяна убили. Чикува и Багара потом повесили. А ты посмотри, как живут канджары! Где их место? Они доедают пищу даже за мусорщиками-мехтарами.

— Каджри, а твой отец, он тоже пил?

— И отец, и мать.

— А ты?

— Я — нет.

— Мне бы твою голову, Каджри, твой ум.

— Ум? Ум женщине дает муж после свадьбы. Курри не мог мне его дать, а Сукхрам дал. Он по крови раджа.

— И ты веришь в это, Каджри? Какой в том прок?

— Да никакого, но хочется верить. Разве он такой, как все наты? Откуда у него столько ума и благородства?

— Он просто теленок, Каджри. Ни разу в жизни ни с кем не подрался, меня ни разу пальцем не тронул.

— Зато теперь дерется, только кости трещат. Он тебя никогда не бил?

— Только один раз.

— Значит, не любил.

Внизу в растерянности сидел Рустамхан. Почему не пришел Банке? Обычно он в это время всегда здесь. Уж не натворил ли чего?

Рустамхан вышел во двор, огляделся. Никого. Только буйволица медленно жевала свою жвачку. Он выглянул за ворота. Его встретила тишина деревенского вечера; улица была безлюдна. Он вернулся в дом и снова сел ждать. Но беспокойство не покидало его. Эта женщина наверху, и в ее присутствии ему пришлось выслушать столько неприятного. Что она подумала о нем? Уж не вообразила ли, что Рустамхан под башмаком у Пьяри?

Сверху слышался веселый смех. Ему казалось, что смеются над ним. Выгнать бы вон и ту и другую! Другую — это Пьяри?