Каджри застыла от изумления. У входа уже толпились другие наты. Кто-то недоверчиво спросил:

— Мангу просил у тебя прощения?

Я вышел из шатра.

— А что, он шел меня убить?

— Ну да, он шел рассчитаться с тобой.

— Слышишь, Каджри? Мангу настоящий мужчина! Он поступил честно.

Наты молча стояли вокруг.

— Мангу — мой друг, — обратился я к ним, вновь пожимая ему руку. — Между нами нет вражды.

— Я пришел рассчитаться с ним, но Сукхрам великодушен, как лев. Его слов мне никогда не забыть. Сукхрам — настоящий мужчина, — сказал Мангу.

Наты разошлись, вместе с ними ушел и Мангу. Остались только мы с Каджри. Я вошел в шатер и лег на кровать. Каджри взяла кувшин и отправилась за водой. Она вернулась веселая, с водой и перепелом в руке.

12

Сукхрам продолжал:

— Утром я собрал все необходимое для представления и вместе с Каджри и двумя парнями из табора отправился на ярмарку в соседнюю деревню.

Публика осталась нами довольна, но окончательно покорили наших зрителей танцы Каджри. Когда она пошла по кругу, покачивая бедрами и животом, зрители млели от восхищения. К бурному восторгу мужчин Каджри исполнила танцы женщин из касты джатов.

— Что выделывает, а? — презрительно бросила какая-то джатни, притворно-стыдливо закрывая лицо концом платка. — Ишь, тварь продажная!

— А ты шлюха! — отпарировала Каджри и добавила такое, от чего женщины покраснели, а мужчины загоготали. Деревенские щеголи манили Каджри, показывая ей деньги. Наконец она подошла к ним и, протянув руки, запела. Это была такая песня, что смутились даже эти молодчики. А Каджри преспокойно взяла у них деньги и принесла их мне.

После представления мы отправились бродить по ярмарке. Потом ели круглые сдобные булочки и пирожки с горохом.

— Я хочу нукти, — сказала Каджри.

Мы поели и нукти — сладкие шарики из муки, жаренные на чистом топленом масле. Каджри была счастлива.

— Сколько мы заработали? — спросила она меня шепотом.

— Четырнадцать рупий, Каджри.

— Это Всевышний услышал мои молитвы.

— Пошли, купим тебе обновку.

— Только ты сам выбери, ладно?

— Нет уж, выбирай себе по вкусу.

Я дал своим помощникам по рупии на еду. Они собрали наше имущество и пошли в табор, а мы с Каджри отправились в лавку.

— Эй, бохра[40], — позвал я торговца, — покажи нам хороший передник.

Торговец пригласил нас в лавку и выложил перед нами все, что имелось: зеленый, желтый и черный передники.

Мы взяли желтый. Потом купили ситцевую юбку и шелковую кофту.

Наступил вечер. Ярмарка закрылась. Мы пересекли деревенскую площадь и пошли к табору. Неожиданно перед нами предстала, будто выросла из-под земли, старая крепость. Мы остановились как вкопанные и не могли отвести от нее глаз. В лучах заходящего солнца крепость, казалось, была совсем близко.

— Каджри! — прошептал я. — Каджри! Идем!

И в надвигавшихся сумерках мы пустились в путь. Крепость была полуразрушена, местами недостроена. Ее никто никогда не укреплял и не пытался достроить. Мы с Каджри прокрались через сад и оказались в густом кустарнике. Дороги не было видно, а мы не захватили огня.

Мы вернулись на ярмарку и у знакомого лавочника купили керосину, ветоши на факел. Затем я выстрогал крепкую палку. Захватив еще и спички, мы снова двинулись в путь. Где-то рядом шумело озеро.

Стояла гнетущая тишина, даже мне стало страшно. Но я был полон решимости и горел, как в лихорадке. В одну руку я взял кинжал, а в другую — зажженный факел.

— Каджри, возьми и ты факел.

Каджри понесла факел, а я обнял ее за талию. Это немного ее приободрило.

— Здесь должен быть водоем, дорога в подземелье проходит мимо него. Так говорил отец, — прошептала Каджри.

Мы некоторое время блуждали в зарослях кустарника, пока не нашли водоем за маленьким храмом Шивы. Развесистые тамариндовые деревья окружали его со всех сторон. С одной стороны к водоему был перекинут маленький пешеходный мостик, с другой в него спускались каменные ступени. В мерцающем свете факела мы увидели слева перед нами три двери.

— Здесь справляют праздники в честь воды утоляющей, — пояснила Каджри.

— Сам знаю, — буркнул я.

— Но ты не знаешь всего, что знал мой отец.

— О чем он еще тебе рассказывал?

— Что сюда в полнолуние приходят джины.

Я облегченно вздохнул. По небу плыл новорожденный месяц.

— А рядом с водоемом, — продолжала Каджри, — гробница махараджи. Он приходит сюда каждую ночь. Но тебя он не тронет, он же твой предок.

— Да, Каджри. Он укажет нам дорогу.

— А вон туда приходят пантеры. — Каджри факелом показала на лес.

Я заметил, как она побледнела. Я крепче обнял ее и потерся щекой об ее лоб. Она успокоилась, но со стороны водоема послышался звон ножных колокольчиков. Мы оба вздрогнули. А темнота ответила раскатистым хохотом.

— Там кто-то прячется, — шептала Каджри. — Люди говорят, что в водоеме утопилась женщина из касты гуджаров. С тех пор она не покидает этих мест. — У Каджри от страха дрожал голос.

— Не бойся. — Успокаивал я ее. — У нас есть огонь, нам никто не страшен. Дай-ка факел, а то ты его еще выронишь со страху.

Я взял из рук Каджри факел, а она обеими руками обхватила меня за шею и крепко прильнула ко мне.

Мы двинулись дальше.

Каджри пристально вглядывалась в темноту, и вдруг закричала:

— Вот она, смотри, вот эта женщина!

Я почувствовал, как от страха ее лоб покрылся испариной. Из-за колонн на нас смотрели два желтых глаза.

Каджри исступленно бормотала молитву.

Но глаза не исчезли. Они все приближались и… вдруг из-за колонны бросилась прочь одичавшая кошка.

— Вот оно что, — облегченно вздохнула Каджри, — убежала, ну и слава богу.

Я начал спускаться по ступенькам, в конце которых поблескивала вода. И снова кто-то пронзительно закричал, будто заплакал ребенок. А потом взмыла вверх огромная птица, ее могучие крылья с шумом рассекали воздух. Затем неожиданно она ринулась вниз, казалось, прямо на нас. Каджри испуганно взвизгнула. Но птица пронеслась мимо и тут же исчезла.

Мы двинулись дальше. Каджри так крепко прижималась ко мне, что я чувствовал биение ее сердца. Из леса слышалось рычание диких зверей, вышедших на ночную охоту, из деревни им отвечали лаем собаки. Я заглянул в испуганные глаза Каджри. Надо было приободрить ее.

— Меня пугает неизвестность, — шептала она. — Когда знаешь, что тебя ждет, не так страшно.

— Каджри, твой отец был храбр как лев, неужели ты, его дочь, недостойна его?

В это время послышался далекий рев пантеры. Каджри совсем смешалась от страха.

— Она далеко, — успокаивал ее я. — Пришла напиться к озеру, зверюга. Она далеко.

Мой отец погиб в схватке с пантерами. Я ненавидел и презирал этих зверей. Как мне хотелось отомстить им за отца! У меня сильно забилось сердце, и я решительно двинулся дальше. Каджри тоже немного приободрилась. Вскоре мы подошли к маленькой двери, еле проглядывавшей в темноте. Я приподнял факел. Дверь вела в комнату, сплошь затянутую паутиной. Оттуда тянуло сырым спертым воздухом. Я осторожно протиснулся в дверь. Каджри я нес на себе, и если бы нас кто-нибудь увидел, то подумал бы, что движется какое-то четвероногое чудовище. Но странное дело: чем больше боялась Каджри, тем мужественнее и увереннее становился я. Она была слабой женщиной, и я любил ее. Я понял, что только она удерживает меня здесь; не будь ее, я бы давно сбежал.

Мы вошли в комнату, и над нами закружилась стая летучих мышей. Они пронеслись над нами и, покружив, стремглав бросились прочь, наружу.

— Душно, — пожаловалась Каджри.

Мы прошли следующее помещение, пол которого был выложен ровной плиткой. Каджри сказала:

— Пошли назад, здесь одна дверь, дальше хода нет.

Но я не двинулся с места, только поднял факел повыше. В его свете я увидел лестницу, ведущую вниз.