Сколько рубежей они перешли? Сколько границ переступили? От равнодушия к близости, от доверия - к предательству. Каждый раз, преодолевая себя, открывая что-то новое, приобретая и теряя. Жалел ли он об этом? Сейчас Стас мог ответить честно, хотя бы самому себе. Он не жалел. Может быть, все могло быть иначе - не так болезненно, не так остро. Могло - но не случилось, и это, наверное, даже оказалось к лучшему. С каждым шагом, с каждым поворотом, они оба учились чему-то важному. Кто знает, как бы обернулось дело, сложись все иначе? Только теперь Стас ясно осознал - у них обоих не могло быть другого пути, только этот: трудный и извилистый, накрепко вбивший в их головы простые истины. Оставалось сделать еще один, очень важный шаг. Еще один барьер, самый тяжелый, взять который удается единицам. Оставить в стороне уязвленную гордость и обиды, вычленить самое важное, то, что так не хотелось терять - и, не зажмуриваясь, шагнуть вперед, преодолевая последний рубеж - прощение.

  Если бы не Димыч, он бы, наверное, никогда не понял этого.

  - А это ведь я тогда на тебя рапорт написал, - сказал он Дягереву, когда они курили у его машины, обговорив все детали новой работы Стаса. Почему-то рассказать об этом именно сейчас показалось чрезвычайно важным. - Ну, ты помнишь...

  - Помню, - ответил тот. - Стас, не бери в голову. Я это давно знаю.

  - Что? - Стас резко повернулся к нему. Дягерев выглядел смущенным. - Но тогда почему?

  - Почему что? Почему не оставил тебя там, под пулями? Хотел сам разобраться, по-свойски. Ну а потом, когда вместе в лазарете валялись, уже не до этого было. Да и ты не такой сукой оказался, как я сперва думал. А тот рапорт... все мы делаем ошибки. Думаешь, у меня скелетов в шкафу нет, за которые мне стыдно? Я простил... давно. Ну, а спустя столько лет, это вообще перестало быть важным. Сколько раз мы друг друга вытаскивали, Стас? Я как-то подумал: а вот поступи я тогда иначе, будь чуть-чуть злее, не было бы всего этого. И нас бы здесь не было. Может оно и неправильно, не по-мужски, но... мы оба живы. Мы через столько прошли вместе. Значит, все было верно.

  Стас размышлял об этом, сидя в машине у некогда своего отдела. Решение далось трудно, сейчас он уже почти жалел о том, что приехал, поддавшись слабости, но уехать, отступить, не давал снова проснувшийся азарт. Кровь играла, возрождая уснувшие, но не угасшие желания. Разумнее было бы не давать им воли, перебороть, не наступать второй раз на одни и те же грабли, но... Если не рисковать в этом, то в чем же?

  Костя вышел из отдела и остановился, чтобы закурить. Стас медлил всего одно мгновение, а потом, выбравшись из машины, медленно направился к нему, поглубже засунув руки в карманы. Костя прикурил, поднял голову и замер, забыв о все еще горящей зажигалке в руке.

  - Не играй с огнем, Костенька, - прищурившись, произнес Стас, и Костя, охнув, затряс обожженной рукой. В его глазах постепенно проявлялось понимание, а следом за ним - шальные, лукавые искры.

  - Ствол верни, зараза, - приблизившись вплотную, негромко сказал ему Стас, и Костя, улыбнувшись одними уголками рта, отрицательно помотал головой.

  - Ни за что, - так же тихо ответил он. - Он мне дорог, как память. Ты в меня из него стрелял, между прочим.

  - Из незаряженного! - напомнил ему Стас. - И ты заслужил. Так что, можешь считать, что мы квиты.

  - И это значит... - Костя пытливо заглянул ему в глаза, и Стас, не выдержав, отвернулся.

  - И это значит, что мы едем искать эту чертову станцию, которую ты пообещал Антону. А потом... увидим. Время отмотать нам, увы, не удастся, но... Кто сказал, что прошлое нужно перечеркивать?

  Не оглядываясь, он направился к машине, как и раньше, не сомневаясь, что Костя последует за ним. Глухо хлопнула дверца, щелкнул ремень.

  - Езжай через Раевского, - сказал Костя, откидываясь на спинку. - Там, в магазине, еще и модель депо есть. Я видел.

Небольшой бонус) Драббл-продолжение истории.

Шаг наобум

В комнате было холодно. Костя все время засовывал руки в карманы, пытаясь согреться, но получалось плохо. Судя по всему, мерз только он один: Антон сидел на полу в легкой футболке и спортивных штанах, а Стас расстегнул рубашку и закатал рукава, помогая сыну присоединить вожделенную станцию к огромной железной дороге, разложенной на полу. С дивана было видно две темные макушки, склонившиеся над схемой, подвергавшейся самому бурному обсуждению. Антон сосредоточенно хмурился, тыкал пальцем в какие-то узлы, и нет-нет, да бросал украдкой пытливые взгляды на не принимавшего участия в сборке Костю. Тот старательно делал вид, что не замечает этих взглядов, Стас, в свою очередь, притворялся, что очень занят дорогой и не интересуется ничем вокруг. Костя нисколько не сомневался, что тот все видит и все понимает, и от этого подчеркнуто спокойного безразличия становилось неимоверно тошно. О чем он думал, придя сюда? На что надеялся? И чего хотел сам Стас, фактически притащив его к себе в дом?

Как глупо... Глупо было рассчитывать на то, что все будет по-старому, как прежде. Да и, если быть честным, то и раньше им приходилось не очень-то легко. Слишком разные взгляды, слишком разные принципы и отношение к людям. Хотя, сейчас Костя уже не был в этом уверен.

Антон не бросился к нему, когда он переступил порог и протянул ему пакет со станцией. Мальчик взял подарок настороженно, сперва покосившись на отца и лишь дождавшись его утвердительного кивка. Это было ново и очень неприятно. Костя и не надеялся, что его примут с распростертыми объятиями, но действительность оказалась куда болезненнее, нежели он предполагал. Нервозность, насквозь пропитанная чувством вины, пронизывала все тело тончайшими невидимыми нитями, заставляя зябко передергивать плечами от несуществующего холода. Костя, пытаясь справиться со взбунтовавшимися нервами, крепко обхватил себя руками. Стас, словно почувствовав его состояние, поднял голову.

- Антон, тебе не пора спать? - спокойно поинтересовался он, и Костю затрясло еще сильнее. Он одновременно хотел и боялся остаться со Стасом наедине, не зная, что принесет ему этот вечер. Отступать, однако, было некуда, да и не особо хотелось - в этом стоило не врать хотя бы самому себе. Хотелось - остаться. Прояснить все до конца, даже если этим концом станет разбитое лицо или пуля в сердце. Костя криво усмехнулся своим мыслям: вряд ли для этого Стас стал бы приводить его к себе домой. Тогда зачем?

Прежде чем уйти к себе, Антон церемонно попрощался с обоими взрослыми, чем вызвал у Кости новый приступ уныния, а затем, остановившись на пороге, вдруг бросился обратно и буквально повис у него на шее.

- Тох... - только и смог сказать тот, а мальчишка уже исчез в коридоре, едва не наступив на свежеотстроенную станцию. Стас натянуто рассмеялся.

- Носится, как слон, - ворчливо заметил он, но в его голосе отчетливо проскользнула гордость.

- Ему положено - ребенок же, - с готовностью отозвался Костя, и Стас кивнул в знак согласия. Повисла неуютная пауза.

- Знаешь, - Костя поднялся с дивана и тут же засунул руки в карманы, словно это могло придать ему уверенности. - Я, пожалуй, пойду... Спасибо за компанию и... за все.

Стас посмотрел на него в упор странным удивленным взглядом, а потом спросил:

- Выпить хочешь?

- Выпить? - Костю начал разбирать истерический смех. - Конечно хочу, Стас. Вот прямо шел сюда и все мечтал пропустить с тобой рюмочке. Что у тебя там? Водка? Коньяк? Виски?

- Да пошел ты, - без злобы огрызнулся Стас и в один шаг оказался рядом - вплотную, так, что стало невозможно дышать. В груди натянулось напряжение, грозя перерезать пополам, а потом оглушительно лопнуло, разом лишив всех чувств. Рубашку на груди смяли, стиснули чужие пальцы, ко рту приникли сухие горячие губы, моментально одерживая верх в еще даже не начавшемся противостоянии. Сопротивляться не было ни сил, ни желания. Руки сами нашли плечи Стаса, сжали их до синяков, не позволяя отстраниться, но тот, в свою очередь, прижимался теснее, терся возбужденным, ощутимым даже сквозь два слоя ткани членом о бедро, и совершенно точно не собирался останавливаться на достигнутом.