— Кстати, спасибо тебе, что избавил нас от крыс — сказала Марида. — Мы уж думали — все…

— Это не крысы — проглотил парень кусок. — Это а'хаки. Мерзкие твари.

— Э, парень! — Марида удивилась, да и Кисс вопросительно поднял брови — парень ответил ведунье на языке Харнлонгра. — Ты понимаешь этот язык?

— Я говорю на многих языках — теперь парень перешел на язык Славии. — На очень многих. Меня этому учили… Там…

Понятно, где его обучали, как понятно и то, что парень не желает говорить об этом. Ладно…

— Значит, этот не крысы. Ну, мы это поняли… Слушай, а зачем ты за нами шел?

— Не знаю…

— А одежда твоя где?

— Потерял…

— Как же ты теперь ходить будешь?

— Не знаю…

Что ж, интересным собеседником его не назовешь. А парень не поворачивается к нам спиной — значит, или боится чего-то, или опасается того, что мы его оттолкнем, когда увидим на спине пришельца это «украшение», которым его наградили колдуны…

— Вы кто такие? — внезапно спросил он нас.

— Как тебе сказать… — пошевелил палочкой в костре Кисс. — Ну, если коротко: мы стараемся сбежать из этой страны.

— Куда?

— Туда, где нет колдунов, и где жизнь несколько иная. Может, не лучше, но спокойней. И дышать там легче…

— А разве такое бывает?

— Если б не было, то мы бы отсюда не бежали. Но сейчас за нами погоня.

— Это я понял, когда увидел а'хаков.

— Это так ты называешь тех крыс, что нас догнали?

— Это не крысы.

— Ну, суть та же… Кстати, еще раз спасибо тебе огромное, что ты нас от них избавил.

— Так вам с ними все равно было бы не справиться.

Хм, подумалось мне, это не предположение. Он в этом совершенно уверен.

— Ты раньше уже видел как кусают эти… а'хаки? — не выдержала я.

— Да. Потому и говорю — вам с ними не справиться. Очень быстрые. Они и меня самого не раз кусали. И каждый раз меня за это наказывали.

— За что?

— За то, что они оказывались более быстрыми, чем я. А я должен быть быстрей всех.

— Для чего?

— Не знаю. Но я должен делать все, что мне прикажут, и делать это хорошо, иначе меня вновь накажут.

— Ну, парень, тебя, по-моему, сейчас вряд ли кто накажет! — усмехнулся Кисс. Он, кажется, несколько неприязненно относился к этому изуродованному человеку. — Ты, друг, сейчас и сам кого угодно накажешь, причем так, чтоб другим неповадно было.

— А разве это возможно?

— А разве нет?

— Не знаю… Я об этом не думал…

— Расскажи что-нибудь о себе — попросил Кисс.

— Зачем?

— Затем, что ты к нам подошел не просто так. Если хочешь идти с нами дальше, то мы должны хоть что-то знать о тебе…

— Для чего?

— Вот что… — вмешалась Марида. — Нам просто хочется иметь представление, кто ты такой… Родители у тебя есть?

— Не знаю… Не помню…

— Но хоть что-то о себе ты должен помнить?

А я тем временем прошлась по памяти парня… Увы, но он прав: там поставлена самая настоящая блокировка, которую я просто побоялась трогать — неизвестно, к чему может привести одна лишь попытка ее снять или нарушить…

— Я, наверное, всю жизнь провел один…

— И все же постарайся хоть что-то вспомнить о своем прошлом…

— Зачем?

— Вот заладил!.. Неужели так трудно ответить на наш вопрос?

Помолчав, парень заговорил. Да, кажется, были у него раньше какая-то родня, может даже отец и мать, только он их совсем не помнит. И были ли они у него вообще, родители? Много лет, почти всю свою жизнь, он одиноко жил в какой-то маленькой темной комнатке без окон, память о которой все время с ним… Кажется, эта комнатка находилась где-то глубоко под землей… Еще он помнит, что с ним всю жизнь что-то проделывали, постоянно куда-то водили, чему-то учили, а если он пытался сопротивляться, тот его наказывали. И это продолжалось бесконечно, всю жизнь… Потом его повезли куда-то в закрытой клетке, и он увидел солнце, горы и траву… Затем в его памяти — настоящий провал, а когда пришел в себя, то обнаружил, что остался один. Именно с тех пор он и ходит вдоль дороги… Вот и все, больше ему нечего сказать нам…

Лично мне стало все понятно. По какой-то причине во время тех самых «полевых испытаний» что-то произошло, причем такое, что парень сорвался, причем сорвался здорово… Ну и как логический вывод — вышел из повиновения. Надо же, когда я сорвалась, то мой первый приступ прошел куда легче, а у этого парня… Похоже, что именно во время этого приступа он и разодрал на куски колдуна вместе с его охраной, того самого экспериментатора, который и вывез его на эти самые испытания. А дальше было еще хуже: как только на парня накатывал очередной приступ, он начинал убивать, безотчетно ища себе пропитания…

— Но почему ты убивал людей? Я могу понять твои поступки в отношении животных, но люди…

— А… а людей тоже я убивал?

— А ты что, разве не помнишь?

— Не то, что не помню… Просто мне всегда казалось, что я могу избежать этого…Ну, смерти людей. Как видно, не смог… Мне всегда говорили, что убивать животных и людей — одно и то же…

— Погоди… То есть тебе говорили, что можно убивать тех и других?

— Не только можно, но и нужно… Для этого, мол, меня и растят…

— Расскажи о своей жизни там, в одиночестве…

— Зачем?

— И все же…

Рассказ парня о жизни в подземных лабораториях был не очень долгим, но нам хватило и этого… Возможно, он сказал бы нам много больше, но в какой-то момент, прямо посередине повествования, парня будто тряхнуло, и его глаза вновь стала заволакивать черная пленка, а за спиной стали разворачиваться щупальца. Опять…

Мгновенно я оказалась подле него. Так, приступим… С силой направила накатывающую на человека черную волну в сторону, принялась чистить сознание от боли и ненависти…

Хорошо, дело идет на лад, тем более что парень и сам неосознанно пытается оттолкнуться от всего чужого, наносного. Глаза просветлели, поднявшиеся было щупальца вновь улеглись на спину парня… Удалось, приступ не случился. На этот раз…

После этого, придя в себя, парень какое-то время смотрел на меня непонятным взглядом, а затем вскочил на ноги и кинулся в темноту. Мы его не удерживали: надо будет — вернется… Кажется, его сводила с ума одна только мысль о том, что он может идти куда угодно, и что мир огромен… Мир — он, оказывается, куда больше той крохотной камеры, в которой его держали долгие годы, пока перестраивали его организм и прививали необходимые навыки…

— Ну, и что мы дальше будем делать? — повернулся к нам Кисс. — Вот еще маета на нашу голову!..

— Спать ляжем — вздохнула я. — Приступ у парня я сняла, надеюсь, что за ночь он больше не повторится. Если этот человек снова придет… Вот тогда и будем думать, что делать.

— А он придет… — это не было вопросом, Кисс просто рассуждал вслух.

— Думаю, придет обязательно…

— Слушай, а с чего это его к нам тянет?

— Все просто. Кажется, мы единственные, кто за многие и многие годы отнесся к нему по-человечески, не как к чудовищу, а как к другу… К тому же человек не может быть один — ему всегда хочется видеть кого-то подле себя… И еще он страшно боится, что мы будем смеяться над его уродством. Значит, парень прекрасно понимает что к чему…

— Все равно не понимаю: как можно… такого делать из батта?

— А у колдунов просто нет иного выхода. Представь себе простого человека, такого же, как и все, пусть даже и находящегося в лабораториях колдунов. Теперь вообрази, что из его спины начинает расти нечто… такое вот… Как может себя при этом чувствовать обычный человек? Какое у него может быть душевное состояние? Да человек сделает все, лишь бы прекратить подобную жизнь! Думаю, что некоторые из этих… подопытных просто-напросто сходили с ума… А тот, над которым провели обряд эценбата… Он же послушен, исполнителен, да и его психика в состоянии вынести многое.

— Как видно, и она не выдержала в какой-то момент…

— Верно. Не знаю, специально это сделали, или подобное случилось само по себе… Все же я склонна считать, что произошло нечто выходящее за рамки на этих самых, как сказала Авита, «полевых испытаниях». А может, все куда проще: человек впервые за многие годы попал из темных и затхлых подвалов на солнце и воздух, и срыв произошел сам собой… Да это и не важно. Главное, сейчас он — эрбат, человек, который в безумии не отвечает за свои поступки…