Подошелъ грѣшникъ къ самымъ дверямъ и сталъ стучаться: и просить, чтобы пустили его. И на стукъ его явился свѣтлый старецъ съ ключами въ рукѣ. Подошелъ. Взялъ старецъ запись изъ рукъ грѣшника и сталъ читать. И не прочелъ до конца, воздохнулъ и отдалъ назадъ запись и сказалъ: Нельзя тебѣ, человѣче, по великимъ грѣхамъ твоимъ войти въ царство это. Опять огорчился грѣшникъ, заплакалъ и сказалъ: Петро, Петро, не ты ли обѣщалъ самому Христу учителю, что не оставишь его. И пѣтелъ не прокричалъ трижды, а ты ужъ трижды отрекся отъ него. А все таки Богъ простилъ тебя. Помнишь, какъ ты плакалъ горько. Также и я плачу теперь. Отслушалъ эти слова Петръ и скрылся изъ глазъ грѣшника и остался онъ опять одинъ у дверей рая. И опять сталъ стучаться въ нихъ. И на стукъ его вышелъ свѣтлый юноша съ книгой въ рукахъ. И тотчасъ же узналъ грѣшникъ Іоанна богослова и поклонился ему. Чего хочешь, человѣче, и зачѣмъ приходишь въ царство блаженныхъ съ грѣхами своими. И не глядя на запись, перечислилъ Іоаннъ богословъ грѣшнику всѣ худыя дѣла его. Пусти меня въ рай, сказалъ грѣшникъ. Я покаялся въ грѣхахъ своихъ. Нельзя, сказалъ Іоаннъ богословъ, слишкомъ велики грѣхи твои. Пуще прежняго огорчился грѣшникъ и сказалъ: такъ что же ты Іоаннъ богословъ писалъ въ книгѣ твоей. Развѣ не ты писалъ, что Богъ есть любовь, что онъ любитъ и прощаетъ насъ. И открылъ ему Іоаннъ Богословъ двери и впустилъ его.

* [ВАРИАНТ РАССКАЗА «ТРИ СТАРЦА».]

Затихло все и задумался архіерей. Вдругъ услыхалъ онъ — говоритъ въ сторонѣ отъ него народъ и показываетъ что то. Поднялъ голову архіерей, прислушался.

— Лодка и есть, говоритъ купецъ.

— Какая же лодка, когда насъ догоняетъ. Гдѣ же лодкѣ догнать? Развѣ мы плохо идемъ? А она догоняетъ. Рыба что ль?

Поднялся архіерей, видитъ: точно, бѣжитъ что то за кораблемъ, то чернѣется, то бѣлѣется. Всталъ архіерей, подошелъ къ народу:

— Что жъ это вы думаете? — спросилъ онъ.

— Лодка на парусѣ и есть, — сказалъ купецъ.

— Да нѣтъ, во̀ позади и еще одно что то такое. Подошелъ старшой съ корабля. Взялъ трубку, посмотрѣлъ: и то, говоритъ, за нами кто то гонитъ, махаетъ человѣкъ. Маленькая лодочка! И человѣкъ. Взялъ трубу архіерей, навелъ — что за чудо: старецъ въ чемъ то плыветъ и махаетъ. Сказалъ онъ старшому. Убрали паруса, остановили ходъ корабля, стало простымъ глазомъ видно: бѣжитъ средній старецъ по водѣ, а позади и большой идетъ, а сзади всѣхъ древній поспѣваетъ. Всѣ три по водѣ, какъ по суху, бѣгутъ и ногъ не передвигаютъ. Ужаснулся народъ. Развелъ руки архіерей, смотритъ, слова сказать не можетъ. Приблизился средній старецъ къ самому кораблю, увидалъ архіерея.

— Забыли, рабъ Божій....

Подплыли и другіе два старца. Забыли, научи опять. Воздохнулъ архіерей и сказалъ:

Доходна, видно до Бога, отцы святые, и ваша молитва. Будетъ съ васъ и того. И не мнѣ васъ учить.

И поклонился архіерей въ землю старцамъ и весь народъ на кораблѣ.

Подняли опять паруса и поплыли, а старцы долго еще виднѣлись на томъ же мѣстѣ и блестѣли на мѣсячномъ свѣтѣ.

* [ПЕРВАЯ РЕДАКЦИЯ ТЕКСТА К КАРТИНЕ — «СТРАДАНИЯ ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА».]

Кто бьетъ и мучаетъ Христа? Не воины Пилата, а мы бьемъ, сѣчемъ, мучимъ и распинаемъ Его. Воины не знали Его и они били, а мы знаемъ и бьемъ Его. Бьемъ Его вчера и нынче, знаемъ Его и 1800 лѣтъ ругаемся надъ Нимъ и бьемъ Его.

Братья! Все, что мы сдѣлаемъ другому человѣку, мы сдѣлаемъ Ему. Кого же мы бьемъ, когда мы пожираемъ то, чего нѣтъ у голоднаго, кого мы бьемъ, когда нарушаемъ законъ супружеской съ распутницами и распутницъ еще дальше забиваемъ въ грѣхъ, кого мы бьемъ, когда ругаемся, деремся, надѣваемъ цѣпи на людей и проливаемъ кровь человѣческую?

Мы бьемъ и мучаемъ Христа хуже, чѣмъ эти воины Пилата. И грѣхъ нашъ не простится намъ, потому мы знаемъ, что мы дѣлаемъ.

* [ВАРИАНТЫ «СКАЗКИ ОБ ИВАНЕ ДУРАКЕ».]

* № 1.

Жилъ былъ старикъ съ старухой и было у нихъ три сына: Семенъ и Тарасъ умные, а третій Иванъ дуракъ. Отдалъ старикъ старшего Семена въ солдаты, а другаго купцу въ лавку, а меньшой — дуракъ остался дома работать. Пошлетъ старикъ и Ивана работать, онъ скажетъ и идетъ. И работалъ одинъ за троихъ и жилъ и безъ старшихъ сыновей старикъ хорошо; а пришли сыновья, принесли денегъ <и стали ж>ить²²¹ еще лучше. Только женились старшіе сыновья, стали невѣстки не ладить и отдѣлилъ старикъ сыновей: старшій Семенъ солдатъ снялъ мельницу. Другой Тарасъ завелъ лавку и постоялый. А Ивану братья говорятъ: тебѣ жениться не къ чему, ты дуракъ. Живи съ отцомъ съ матерью — корми ихъ. Онъ говоритъ: ну чтожъ и сталъ жить съ отцомъ съ матерью, землю пахать. Стали разживаться братья. Позавидовалъ на ихъ жизнь чортъ, послалъ 3хъ сыновей на 3хъ братьевъ погубить ихъ. Поглядѣли 3 черта какъ живутъ братья и всякому хочется на Ивана идти; потому что легче работа. Дуракъ да и хлопотъ [меньше], можно сразу его сбить, а тѣ живутъ хорошо, за ними хлопотъ много.

Спорили, спорили, старый чортъ и говоритъ. Не дѣлю ихъ вамъ, а вы артелью на всѣхъ трехъ идите. А кто прежде кончить, другимъ помогай. Пока всѣхъ трехъ не погубите, не показывайтесь мнѣ на глаза. Ступайте. Пошли черти, кинули жеребей. И послалъ двухъ чертей къ мужикамъ чертей по мѣстамъ разставлять [1 неразобр.] три черта безъ дѣла. Вотъ и говоритъ имъ старшій дьяволъ. Есть тутъ три мужика <одинъ на мельницѣ, другой въ лавкѣ, 3й крестьянствуетъ, хорошо жить стали, подите вы къ нимъ>: одного къ Семену солдату, велѣлъ ему плотину рвать и колеса ломать, другаго къ Тарасу, велѣлъ ему товаръ гноить, мышамъ кормить, а третьяго послалъ въ стариковскую часть землю портить, чтобы раздѣлки не было, луга топтать и лѣсъ сушить. Только надо, говоритъ, разстроить ихъ всѣхъ троихъ, живите и [2 неразобр.]. Пошли черти, стали работать. Старшій чертъ у мельника кулаки съ колесъ летятъ [1 неразобр.] колеса дуромъ ведетъ и чуть дождь пройдетъ, такъ не успѣваетъ заставки отпереть, не тутъ, такъ тамъ рветъ плотину. И пересталъ народъ и стали убытки и ужъ сталъ отказываться солдатъ отъ мель<ницы>. А старый чертъ сталъ у Тараса работать. Купитъ товару свѣжаго, пересыплетъ муку, крупу, день два пройдетъ, слежится, затхнетъ, а отъ мышей черно. Столько не продастъ, сколько мыши слопаютъ. И сталъ народъ отвыкать и перестали покупать у Тараса убытки болышіе стали и сталъ Тарасъ отказываться отъ лавки. Бросилъ Семенъ мельницу, а Тарасъ лавку и дворъ и пошли опять къ отцу жить. Принялъ ихъ отецъ, только говоритъ, тѣсно у меня въ избѣ. Они говорятъ: Иванъ много мѣста беретъ, придетъ съ работы разляжется, всѣхъ тѣснитъ. Да и духъ отъ него нехорошъ. Коли его выгнать, намъ мѣсто будетъ. Ступай, говорятъ, ты Иванъ, на задворье въ закуту, тамъ спи съ скотиной, тамъ тебѣ мѣсто. Послушался Иванъ. Ну чтожъ, говоритъ. Взялъ шубу, шапку и сѣлъ въ закутку. Стали братья у отца прохладно жить, нажитое проживать, да высматривать, гдѣ бы новую мельницу и дворъ съ лавкой, а Иванъ за троихъ сталъ работать. Досадно стало чертямъ. Надо, говорятъ, въ поле пойти, Ивана окоротить, а то онъ всѣхъ еще лучше кормитъ и пивомъ поитъ. Пошли тѣ же черти въ поле, сталъ 3-й чортъ землю портить, чтобъ раздѣлки не было, стали луга топтать и лѣса сушить. Выѣхалъ разъ Иванъ въ поле пашню двоить: что за чудо не проворотишь сохи, точно не пахано, обжи трещатъ и того гляди подвои порветъ. Подивился Иванъ, сталъ пахать. Черти не пускаютъ, а Иванъ напираетъ на соху. Продралъ одну борозду, завернулся — опять тоже. Продралъ другую, третью. То бы надо полнивы до обѣда вспахать, а онъ и осьминника не переворотилъ и соху сломалъ. Поѣхалъ Иванъ домой, перемѣнилъ лошадь, взялъ соху другую, укрѣпилъ — допахалъ полнивы до вечера. Завтра, говорить, поперю еще сошники да прилажу еще получше, я ее раздеру какъ слѣдуетъ. И поѣхалъ домой. Услыхалъ чертъ, говоритъ: не одолѣть дурака этаго на землѣ, выгонитъ онъ меня. На утро опять сталъ чертъ мѣшать, не поддался Иванъ, знай воротитъ, десятину допахалъ, на другую переѣхалъ. Перешелъ чертъ на другую, десятину и тутъ не одолѣлъ. Взодралъ Иванъ все поле, осталась только полоска. Сидитъ ночью чортъ на полоскѣ и думаетъ, какъ быть. Пришли къ нему братья и стали толков(ать), какъ дѣла. Разсказываетъ старшій братъ: хорошо я слышалъ онъ женѣ говорилъ: надо бросать, къ отцу идти. И другой говоритъ: я слышалъ, онъ продавалъ и дворъ и лавку мужику за полцѣны. Наше, говорятъ, дѣло исправлено. Твоё какъ. Да что, мое совсѣмъ плохо. Изодралъ меня всего. Я подъ землей держу за сошники, а онъ то деретъ, ничего съ дуракомъ не сдѣлаешь. Вотъ только полоска осталась, коли завтра не осилю, надо съ пашни уходить въ луга. Приходите помогать, а то какъ мы его одного не осилимъ, всѣ наши труды пропадутъ, вѣдь нашъ хозяинъ всѣхъ троихъ велѣлъ разстроить, а одинъ останется — всѣмъ намъ плети.