— Понимаю, — сказал Джедра. Он взял у эльфа кувшин и сделал хороший глоток. На этот раз вкус был намного лучше.

— Когда я очнулся в пустыне и вспомнил, как это случилось, я просто обрадовался, — сказал Сахалик. — Ведь у меня появилась великолепная причина уйти из племени и отправиться на поиски славы. — Он покачал своей косматой головой. — Но, понимаешь, сегодня я знаю кое-что другое. Не имеет значения, насколько ты велик, силен или жалок. Всегда найдется кто-нибудь другой, кто больше тебя, сильнее или еще более несчастен. Это просто вопрос времени.

— Я тоже так думаю.

Сахалик опять рыгнул и взял кувшин. — Так ты думаешь, что племя созрело для нового вождя? — спросил он.

Джедра пожал плечами. Мысли разъезжались, было трудно сконцентрироваться на словах Сахалика, но он постарался. — Старик еще брыкается, — сказал он, — но он выглядел не слишком хорошо, когда мы видели его в последний раз. Я не думаю, что ты должен ждать, когда он умрет — он, скорее всего, сам уступит тебе титул, как только ты попросишь. Если, конечно, Джура-Дай делают такие вещи.

— Джура-Дай будут делать то, что мы захотим, — сказал Сахалик. Он отпил еще, потом сказал. — Я собираюсь вернуться назад. Я прибегу из пустыни, размахивая руками и бормоча, как полный дурак, я буду кусаться как расклинн во время полной луны, и все будут смеяться надо мной. И тогда, — он рыгнул, — когда мои худшие страхи станут реальностью, я внезапно стану мудрым старым эльфом, которого будут уважать даже воины.

— Звучит хорошо, — сказал Джедра. — Я охотно пошел бы с тобой, но ты же видишь… — он позвенел цепью на своей левой ноге.

— С удовольствием помог бы тебе убежать, если бы мог, — сказал Сахалик, не обрашая внимания на слушавших их стражников, — но в погоню за нами бросится весь город. Ваша будущая битва будет самым великим событием с того самого времени, когда Калак начал строить свой зиккурат. Все ставят на нее.

— Да ну! — Джедра взял кувшин и выпил последние капли вина. Он не знал, что сказать на это.

— Кстати, на тебя ставят больше народу, чем на Кайану. Твои шансы выше.

— Мне очень не хочется обижать кого бы то ни было, но боя не будет.

Сахалик покачал головой. — Не будь так уверен. Если вы не будете сражаться, вас обоих замучают до смерти, прямо на арене. Толпе нужны развлечения, знаешь ли.

— Безусловно боги запрещают разочаровывать толпу, — насмешливо бросил Джедра.

Сахалик не улыбнулся. — Калак вытягивает жилы из этого несчастного города, строя свой зиккурат, — сказал он. — Если он не даст народу какой-нибудь отдушины, выхода своему недовольству, будет восстание, и неизвестно, кто победит. Поэтому ты можешь быть уверен, что он устроит из тебя зрелище, так или иначе.

— Пускай, — махнул рукой Джедра, — я не собираюсь помогать ему.

— Обдумай это получше, — сказал Сахалик. Он взял кувшин у Джедры, увидел, что тот пуст и поставил его на пол рядом с койкой. — Если ты будешь сражаться, то можешь быть уверен, что хотя бы один из вас умрет сравнительно легкой и безболезненной смертью. И это будет самый лучший подарок, который ты можешь сделать Кайане, помяни мое слово.

Джедра пожал плечами. — Я не могу.

— Тогда тебе остается только надеяться, что она сможет. — Сахалик встал. — Во время наших следуюших занятий я покажу тебе, как можно убить кого-нибудь совершенно безболезнено, и как можно нанести поверхностные раны, которые заставят битву выглядеть намного страшнее, чем на самом деле. Но, боюсь, это все, чем я могу тебе помочь. — Он подобрал свой кувшин и пошел к двери, но остановился на пороге с рукой на задвижке. — Помимо рассказов, конечно. Я заставлю барда племени сочинить песню о вас, намного лучшую, чем ту, последнюю, и я пошлю его в каждый город Атхаса, чтобы он пропел о вашей трагической любви.

— Спасибо. — Джедра оперся о стену, краснея.

Теперь пожал плечами Сахалик. — Джура-Дай всегда славят своих героев.

Героев, подумал Джедра. Ха. Он никогда не хотел быть героем.

В следуюшие несколько дней он, однако, узнал, на что это похоже. Все солдаты и слуги шептались между собой и смотрели на тренировочное поле, без сомнения пытаясь оценить его способности и решить, на кого ставить, а между занятиями он получал порции самого лучшего мяса, которое когда-либо ел. Он думал, что к Кайане относятся так же, но аристократ сдержал свое слово; они даже тренировались в разных местах. Сахалик и Шани взялись передавать им послания друг от друга, но никто из них не мог подумать ни о чем другом, кроме «Я люблю тебя».

Когда Джедра спросил Сахалика, рассказал ли он Кайане о суете вокруг боя, Сахалик рассмеялся и сказал, — Я сильно подозреваю, что бой между вами немедленно закончится, когда один из вас ударит другого. Она отказывается поднимать оружие против тебя, в точности так же, как ты отказывался поднять оружие против нее. — Одновременно Сахалик учил Джедру — и, по видимости, Кайану, как быстро и безболезненно убить врага. К счастью, если хоть что-нибудь можно было считать счастьем в их положении, они должны были сражаться самым простым оружием: мечом и щитом, так что по меньшей мере ни одному из них не надо было убивать своего любимого человека боевой палицей. Джедра старался запомнить самые различные смертельные удары в жизненно важные органы, решив использовать самый лучший метод на себе при первой же возможности, но Сахалик уверил его, что такой возможности у него не будет. Они тренировались мягкими деревянными мечами, и даже если бы он сумел убить себя до или во время настоящего боя, Кайана будет немедленно наказана за это.

— У тебя нет вариантов, — сказал ему Сахалик однажды утром, заметив, как Джедра проверяет свой учебный меч на собственной груди. — Один из вас должен умереть от руки другого, иначе выживший будет замучен до смерти, и чем скорее ты примешь это, тем лучше будет вам обоим.

— Я никогда не приму этого, — сказал Джедра. — Должен быть путь выбраться из этой заварухи. Просто я еще не нашел его.

— Нет такого пути и не будет, — возразил Сахалик. — Ты и так прожил достаточно долго, и должен смириться с этим.

Джедра не обратил никакого внимания на его слова, — А как с моей псионической силой? — спросил он. — Смогу ли я использовать ее во время боя?

Сахалик пожал плечами. — Кто может сказать? В любом случае судьи не дадут тебе остановить твое или ее сердце. Это недостаточно кроваво. Но если ты попробуешь что-то зрелищное, с потоками крови, они могут разрешить тебе сделать это.

Что-нибудь зрелищное. Интересно, если они сольют сознания и обрушат зиккурат на стадион и дворец, будет ли это достаточно зрелищно, но он не видел, как это поможет им с Кайаной убежать. Там слишком много псиоников, которые мгновенно смогут соединиться и отсечь их, как уже и было. Если последние несколько недель в Тире и научили Джедру чему-нибудь, так минимум тому, что они с Кайаной совсем не непобедимы. У них был талант, огромный, ни малейших сомнений, и когда они использовали свою объединенную силу на полную катушку они могли делать совершенно невероятные вещи, но их можно было разделить и победить. В конце концов они самые обычные, средние люди, хотя и с не такими обычными способностями, и их можно подавить и убить, как и любого другого.

Такие идеи не приведут его никуда, он знал это, но так он мог обманывать себя и надеяться на внезапное озарение. Потому что если он ничего не придумает, не изобретет план побега, послезавтра они с Кайаной окажутся на арене друг против друга, и никто и ничто не будет в состоянии спасти их.

Если, конечно, у короля внезапно не обнаружится сердце, но так как у Калака его никогда не было, шансы на то, что оно внезапно родится, меньше нуля. Нет, они должны убежать сегодня или завтра, или все кончено. Проблема была в том, что Джедра никак не мог придумать способ, как сделать это.

Следующий день, последний перед боем, пришел и ушел, и ничего нового не случилось. Вечером Джедра послал Кайане весточку, спрашивая о ее планах, если есть, но ее ответ был прост, — А у тебя?