Вейни подвинул предложенное ему кресло, но когда стал садиться, заметил пятно на ковре и замер. Она взглянула на него, и он отодвинул кресло, обошел вокруг стола и сел на противоположной стороне, не глядя вниз, пытаясь забыть кошмары прошлой ночи.

Моргейн сидела молча. Он наложил себе еду в золотую тарелке после нее и отпил горячий, незнакомый на вкус напиток, который согрел его больное горло. Он ел, не проронив ни слова, находя ужасно неудобным делить стол с Моргейн — еще более неудобным, чем делить с ней постель. И ему казалось ненормальным сидеть за столом в ее присутствии. Это было возможно в другой его жизни, когда он был сыном лорда, был знаком с придворными манерами и не пользовался репутацией отшельника вне закона.

Она продолжала молчать. Но существовавшая между ними отчужденность здесь, в Охтидж-ине, делала ее длительное молчание даже удобным для него.

— Похоже, они не слишком хорошо кормили тебя, — заметила Моргейн, когда он в третий раз потянулся за едой, а она успела закончить только первую порцию.

— Да, не очень.

— Ты и спал как убитый, впервые за все время, что я тебя знаю.

— Ты могла бы разбудить меня, когда проснулась.

— Мне показалось, что тебе необходим отдых.

Он пожал плечами.

— За это спасибо, — сказал он.

— И еще я понимаю, что твое ложе здесь было не очень уютным.

— Пожалуй, — согласился он, взяв чашку в руки. Ему было тревожно от ее странного юмора и от того, что она обсуждала это с такой настойчивостью.

— Мне стало известно, — сказала Моргейн, — что ты убил двух людей, один из которых — хозяин Охтидж-ина.

Он поставил чашку на блюдце и, держа ее пальцами, стал вращать, а сердце его билось как после долгого бега.

— Нет, — сказал он, — это неправда. Одного человека я убил, но лорда Байдарру убил Хитару, его собственный сын, находясь в одной комнате со мной, и я должен был быть повешен за это в следующую ночь. Другой его сын, Китан, возможно знает правду. Я не уверен. Все было сделано очень грамотно, лио. В комнате не было никого, кроме Хитару и меня, и никто не знает наверняка, что случилось.

Моргейн оттолкнула свое кресло и развернула его так, чтобы видеть Вейни через угол стола. Она отклонилась назад, рассматривая Вейни с хмурым выражением, которое заставило его почувствовать себя еще более неудобно.

— И еще, — сказала она. — Хитару уехал в сопровождении Роха и взял с собой основные силы Охтидж-ина. Почему? Почему он взял стражников?

— Я не знаю.

— Должно быть, ты пережил ужасное время.

— Да, — наконец произнес он, потому что она молчала и нужно было заполнить паузу.

— Вейни, я не нашла Джиран, дочь Эла, но пока я искала ее, я услышала странные вещи.

Ему показалось, что краска хлынула ему в лицо. Он сделал глоток, чтобы облегчить спазм в горле. — Я слушаю тебя, — сказал он.

— Говорят, — продолжала она, — что вы с ней были под личной охраной Роха, и что по его приказу вы оба содержались в комфорте и безопасности до тех пор, пока Байдарра не был убит.

Он поставил чашку и взглянул на Моргейн, вспоминая, что любого подозрения для нее достаточно, чтобы совершить убийство, но она сидела и завтракала, разделяя с ним напитки и еду, хотя узнала обо всем этом еще поздним вечером, перед тем, как лечь спать рядом с ним.

— Если ты думаешь, что не можешь доверять мне, — сказал он, — ты можешь отделаться от меня прямо сейчас, тебе не следует ждать.

— Ты собираешься отвечать, Вейни? Или ты будешь морочить мне голову? Ты опустил многое в своем рассказе, а твоя клятва, нхи Вейни, не предусматривает этого.

— Рох был прекрасно принят здесь, как мне показалось, и он пообещал, что и я буду в безопасности, это верно, но не в таком комфорте, как ты думаешь, лио. И позже, когда Хитару захватил власть, Рох тоже вмешался.

— А ты знаешь, почему?

Он помотал головой и ничего не сказал. Предположений было много, но ему не хотелось обсуждать их с ней.

— Ты разговаривал с ним самим?

— Да. — Последовало долгое молчание. Он чувствовал себя не в своей тарелке, сидя в кресле и глядя ей в глаза; никогда еще между ними не возникало такого напряжения.

— Тогда у тебя должны быть какие-то соображения.

— Он сказал, что делает все это из-за родства.

Моргейн ничего не ответила.

— Он сказал, — продолжал Вейни, — что если ты окажешься для меня потерянной, то тогда он может требовать от меня расторжения клятвы.

— Это было твое предложение? — спросила она, и когда негодование отразилось на его лице, ее взгляд сразу смягчился. — Нет, — прикинула она. — Нет, ты бы не сделал этого. — Она мгновение смотрела на него с каким-то затаенным страхом, так, словно хотела сказать то, о чем давно думала.

— Ты слишком невежествен. И твоя невежественность — большая ценность для него.

— Но я не стал бы помогать ему бороться против тебя.

— Но ты беззащитен. Ты невежествен и беззащитен.

Кровь ударила ему в лицо от гнева. — Да, конечно же, — сказал он.

— Я могу исправить это, Вейни.

Стань тем, чем стала я, служи тому, чему служу я, выноси то, что выношу я… Жар разлился по его телу.

— Нет, — сказал он. — Нет.

— Вейни, ради себя самого, послушай меня.

Надежда была в ее глазах. Никогда она так настойчиво не просила его выслушать ее. Может быть, она надеялась на то, на что раньше не могла надеяться. Он вспомнил также то, о чем на время забыл, разницу между Моргейн и кайя Рохом: что Моргейн, имея право приказывать, всегда воздерживалась от этого.

— Лио, — зашептал он, — я буду пытаться сделать все, что ты прикажешь мне, но не все приказы я в состоянии выполнить.

— Все, кроме одного, — заключила она тоном, кольнувшим его в самое сердце.

— Лио, все, что угодно.

Она потупилась, и словно занавес опустился между ними, затем вновь подняла глаза. В них не было горечи, только глубокое сожаление.

— Не надо стараться выглядеть бравой передо мной, — сказал он, уязвленный. — Ты чуть не погибла в наводнении, пытаясь следовать дальше, не завершив своих дел здесь. Это на тебя очень похоже. Но делаешь ты это не ради меня, а ради себя самой.

Ее глаза опять опустились и снова поднялись.

— Да, — сказала она без следов стыда, — но теперь, Вейни, мои враги не оставят тебя в покое, и твое неведение не в силах спасти тебя от этого. Отныне, пока ты досягаем для них, ты никогда не будешь в безопасности.

— Я понимаю твои слова так: ты всегда была милосердна ко мне и никогда не обременяла меня своими кваджлинскими способностями, и ради этого мне следует делать для тебя больше, чем требует моя клятва. Неужели этого тебе мало? Ты можешь приказывать, ведь я всего лишь илин. Приказывай — и я сделаю все, о чем ты просишь.

В глубине ее глаз появилась жесткость; отрицание и утверждение пытались перевесить друг друга, и было заметно отчаяние. — О, Вейни, — сказала она мягко, — ты просишь меня о добродетели, которой, как ты знаешь, я не обладаю.

— Я жду твоих приказов, — сказал он.

Она нахмурилась и уставилась куда-то в сторону.

— Я пытался, — сказал он после долгого молчания, — достичь Абараиса и там дожидаться тебя. Если бы мне удалось использовать Роха, чтобы попасть туда, я бы ушел с ним и там постарался бы остановить его.

— Каким образом? — спросила Моргейн, рассмеявшись. Но затем опять повернулась к нему, и ее взгляд по-прежнему был умоляющим. — Если бы меня не стало, что ты смог бы сделать?

Он пожал плечами, пытаясь найти ответ на самую ужасную вещь, которую мог представить.

— Бросил бы Подменыш во Врата. Этого было бы достаточно?

— Если бы ты мог справиться с ним. Это убило бы тебя и разрушило бы только одни Врата. — Она взяла Подменыш и положила его поперек кресла. — Эта вещь создавалась для другой цели.

— Пусть лучше остается в ножнах, — сказал Вейни, когда Моргейн стала вынимать лезвие. Затем зашел ей за спину, поскольку не доверял этому проклятому клинку. Моргейн держала его, наполовину вынув и повернув плоской частью лезвия к Вейни, и кваджлинские руны на его поверхности светились мягким опаловым сиянием.