Сыновья Хаза заняли свои места около дверей. Моргейн поджидала его в нижнем зале. Он вышел к ней через палаты, в которых сидели когда-то великие лорды, и бросил ее вещи на камни рядом с очагом.

Еще несколько тел попались им. Порванные гобелены, тела стражников и бывших лордов лежали среди разбитого стекла и перевернутых кресел. Вейни знал их. Одно из них было телом старой женщины, другое — телом одного из старых лордов, который с неохотой поклонялся Хитару.

— Наведите здесь порядок, — резко сказала Моргейн слугам, — и уберите их.

И, пока они делали это, она пододвинула тяжелое кресло прямо к очагу, к огню, который все еще горел там, разведенный для бывших хозяев, вытянула ноги и скрестила их в лодыжках, не обращая никакого внимания на грязную работу, которую выполняли слуги. Она поставила Подменыш концом на пол, прислонила сбоку от себя и протяжно вздохнула.

Вейни отвел глаза от того, что происходило в комнате. Слишком много страшных смертей. Он был воином, но он привык к сражениям, а не к истреблению вооруженными людьми безоружных. Ему не хотелось в дальнейшем вспоминать все то, что произошло в Охтидж-ине.

Где-то здесь была Джиран, потерянная в этом хаосе, уцелевшая или погибшая от жестокой руки одного из болотников. Он подумал об этом с болью в сердце, ощутил собственную измотанность и услышал шум толпы снаружи. Несчастным женщинам этой крепости уже ничем нельзя было помочь. Но Джиран верила ему, когда он говорил ей, что заберет ее из Охтидж-ина.

— Лио, — сказал он и упал на колени рядом с очагом, у которого сидела Моргейн. Его голос дрожал, но ему не было стыдно, потому что оба они были уставшими. — Лио, где-то здесь Джиран, я должен найти ее, я перед ней в долгу…

— Нет.

— Лио.

Она смотрела в огонь, ее загорелое лицо было усталым, а белые волосы все еще мокрыми от дождя.

— Если ты выйдешь наружу, во двор, то какой-нибудь шию воткнет тебе нож в спину. Нет, достаточно.

Он поднялся на ноги, тронутый ее заботой, уставший от бесполезных дебатов и борьбы своих доводов с ее. Он посмотрел на дверь, раздумывая над тем, что она высказала свои возражения и больше нет смысла продолжать убеждать ее, но, тем не менее, направился к выходу. Он знал о ее доброте, и она тоже знала это.

— Илин, — ее голос догнал его. — Я отдала тебе приказ.

Он остановился. Это был голос чужого человека, холодный и незнакомый. И сама она была окружена незнакомыми ему людьми, намерений которых он не знал. Он смотрел на нее, и страх подобрался в его сердце. Было такое ощущение, что она, как и вся земля, изменилась.

— Я не собираюсь повторять тебе мои доводы, — сказала она.

— По отношению к кому-нибудь другому, — ответил он, — это могло бы быть полезно.

Последовало долгое молчание. Она сидела и смотрела на него, а он наблюдал, как в ней растет холод.

— Что ж, можешь поискать свои вещи, — сказала она. — А затем можешь взять лошадь и эту девочку хию, если она еще жива, и уходите с ней, куда хотите.

Она всегда говорила именно то, что имела в виду, и он затрясся от бессильного гнева. В ее голосе не было ни одной сердитой нотки, ничего такого, против чего он мог бы восстать, никакой надежды на то, что он не так понял или что она не так выразилась. На него давила жуткая усталость и пустота, которую невозможно было постичь, — если он уйдет сейчас, то никогда больше Моргейн не увидит.

— Я не узнаю, — сказал он. — Я не узнаю ту, кому дал клятву.

Ее глаза оставались сфокусированными на чем-то за его спиной, словно она уже распрощалась с ним.

— Ты не можешь прогнать меня, — закричал он на нее, и его хриплый голос сломался, лишая его последних остатков достоинства.

— Нет, — согласилась она, не глядя на него. — Но если ты остаешься со мной, то не должен обсуждать мои приказания.

Он отрывисто вздохнул и подошел туда, где она сидела, преклонил колена на камне у очага, сорвал плащ, который она дала ему, отложил его в сторону и смотрел в одну точку до тех пор, пока не почувствовал, что может говорить, не теряя самоконтроля.

Она нуждалась в нем, убеждал он себя. И, тем не менее, она не приказывала ему остаться. Джиран, подумал он, будет оставаться в его памяти до конца его дней, но Моргейн… Моргейн он не может покинуть.

— Могу я хотя бы, — спросил он спокойно, — послать одного из слуг, чтобы они поискали ее?

— Нет.

Он отчаянно вздохнул, чуть не смеясь, надеясь, что это была необдуманная реакция и что она передумает, но смех и надежда умерли, когда он взглянул на нее прямо и увидел, что холодность все еще была на ее лице. — Я не понимаю, — сказал он. — Я не понимаю.

— Когда мы клялись друг другу, — сказала она слабым голосом, — ты попросил меня об одной любезности, и я пошла тебе навстречу. Не вмешивайся в то, что тебя не касается. Так что — не оставишь ли ты в покое и эту девочку?

— Я не понимаю, лио. Она была пленницей, и ее куда-то увели. Возможно, она страдает. Женщины там, снаружи, — добыча болотников и толпы во дворе. Однако ведь ты тоже женщина, неужели ты не можешь найти способа помочь ей?

— Она, может быть, страдает, и если ты хочешь спасать ее, то оставь службу у меня и ищи ее, а если нет, то имей сострадание к ней и оставь ее в покое.

Она на некоторое время замолчала, ее серые глаза обвели комнату с порванными гобеленами и разбросанными богатыми украшениями. Со двора все еще доносились крики и стоны, ее взгляд суетливо забегал. Она опять взглянула на него. — Я сделала то, что была вынуждена сделать, — сказала она отсутствующим мертвым голосом. — Я привела сюда обитателей Бэрроу и болотников Шиюна потому, что мне необходимо было достичь этой земли, чтобы выжить. Больше меня с ними ничто не связывает. Я не хочу руководить ими, я просто пришла вместе с ними и буду здесь только до тех пор, пока можно будет двигаться дальше. Несмотря ни на что, всех их я оставлю у себя за спиной.

Он слушал, и что-то внутри у него сжалось — не от слов, но от тона, которым они были произнесены. Она лгала. О всем своим сердцем надеялся, что понял ее или наоборот не понял совсем. Подняться сейчас, выйти за дверь и оставить ее, сделать что-нибудь, чтобы доказать, что он не принадлежит ей — он не знал, смелость это или трусость.

— Я останусь, — сказал он.

Она посмотрела на него, ничего не говоря. В нем рос страх — такой странный и тревожный был у нее взгляд. У нее под глазами появились какие-то тени. Он понял, что она не спала и не отдыхала все последние дни, не имея товарища, охранявшего ее сон среди чужаков, не имея того, кто смог бы заполнить пустоту и молчание, окружающее ее.

— Я попрошу поискать ее, — сказала она наконец. — Может быть, ее найдут, если ты сможешь дать достаточно ясные указания.

Он услышал надменность в ее голосе, зная, что за этим скрывается, весь дрожа поклонился, до камней очага и опять сел.

— Тебе сейчас просто необходимо поспать, — сказала она. — Хотя бы час, а потом я тебя разбужу и отдохну сама.

Он осмотрелся вокруг, посмотрел в открытый проход в следующую комнату, где слуги сновали туда-сюда, унося бывших владельцев. Где-то горел свет, открывались и закрывались двери, шуршали одежды. Теплая постель — долгожданная роскошь, о которой он и не мечтал.

«Это отличается, — подумал он, — от того, что этой ночью будут иметь другие». Джиран, если она все еще жива, Китан, лишенный власти, Рох, пробирающийся в темноте сквозь бурю и наводнение и видящий свой собственный ночной ужас с Моргейн в виде главного действующего лица. Рох с Абараисом имел шансы победить их.

Сейчас Моргейн смотрела на него с обычным выражением лица, немного усталым, хорошо ему знакомым.

— Лучше сначала отдохни ты, — сказал он. — А я посижу у огня и присмотрю за слугами.

Она поблагодарила его взглядом из-под полуопущенных ресниц и мотнула головой: — Иди спать, я позволяю. Твоя совесть будет чиста.

Он едва не упал, встав на затекшие ноги, и прислонился к каминной полке, смотря на нее извиняющимся взглядом. Ее глаза, встревоженные и задумчивые, благословляли его. Вейни почтительно и благодарно склонил голову. Ночные кошмары окружали его, ужас всего того, что происходило в этой крепости. Останови это, — хотелось взмолиться ему, — прикажи им прекратить этот ад, ты ведь можешь и не делаешь.