Южный крест, который в полночь отвесно замер на небе, снова склонился к горизонту. А Том все шел. Вдруг перед ним выросла стена. Заросли скрэба, ужас путешественников. Акации-карлики, сплетенные в гигантскую сеть так, что никакая живая тварь размером больше кошки не может пробраться сквозь спутавшиеся упругие ветви, усеянные острыми шипами.

Том Риджер двинулся вдоль стены влево. Он мог бы пойти и направо. Ему было все равно. Лишь бы не стоять на месте. Почти на каждом шагу он валился на землю. Лежал долго, потом снова поднимался. Но не для того, чтобы идти, а чтобы не заснуть. Силы оставили его. Как избежать сна?

Том вспомнил, что у него есть радио!

Миниатюрный транзистор так и лежал в кармане рубашки. Пока он был в плену у Эхнатона, никто не тронул его транзистора. Том крутнул ручку. Маленький динамик взорвался грохотом джаза, который расколол тишину сонной пустыни. Эти звуки ободрили Тома. Бешеный ритм музыки, казалось, освободил мускулы от напряжения, сердце — от страха, наполнив надеждой. Нет, не все еще потеряно.

…Верхние ветки скрэба, покрытые белыми листьями, зарумянились, а фиолетовые тени побежали по красному песку далеко на запад. Напротив сидел, скрестив ноги, голодный дикарь и пристально смотрел на Тома. Таким немигающим, остекленелым взглядом змея сковывает обреченную птичку. Том потянулся за пистолетом. Конец! Он почувствовал, как ледяные пальцы стиснули ему горло. Лишь на секунду он задремал. Руки его были сомкнуты на спине железной хваткой наручников. Тех самых, с которыми он никогда не расставался.

Потеряв смелость, потеряв чувство собственного достоинства, забыв о превосходстве своей расы над черным победителем, Том Риджер просипел, едва ворочая распухшим языком:

— Гурмалулу! Прошу тебя, отомкни браслеты! Я дам тебе все, что захочешь! Помнишь, сколько виски я тебе давал? Помнишь, я спас тебя от смерти, вырвав из рук Джубунджавы?

Гурмалулу молчал. Он сидел, уставившись прямо перед собой, но не на того, кто разбил ему жизнь, а на что-то за его спиной, видя перед собой прошлое, которое уже не могло стать ни настоящим, ни будущим.

А Том Риджер причитал, просил, плакал. Хотя знал, что в пустыне в такую жару нельзя даже разговаривать, потому что из тела уходит драгоценная влага. Однако он уже был не в состоянии остановиться.

Гурмалулу не слушал его. Он сидел, словно каменный идол в подземном храме, как зловещий «ир-му-нен». В кармане у Тома однообразно играло радио, которое он забыл выключить ночью. Станция готовилась к началу утренней передачи. Через секунду, самое большее через минуту, должен прозвучать сигнал.

И он прозвучал. Визгливый хохот кукабурры, которым австралийское радио начинало свои передачи, оглушил их.

Гурмалулу вздрогнул и больше не шевельнулся. Только глаза его расширились, округлились, — огромные, исполненные смертельного ужаса. Сбывалось проклятие Джубунджавы. Бессмертный мальчик Табала рассмеялся. Огненный спазм сдавил ему грудь; его словно пронзило раскаленное копье. В следующее мгновенье несчастный опрокинулся навзничь.

Проклятие Джубунджавы поразило его.

Ошеломленный, потрясенный, Том смотрел на зловещее чудо, свершившееся у него на глазах. Его враг был мертв.

И тут он пришел в себя. Какая польза от этого? Ведь еще раньше он успел надеть на него наручники, нет, чтобы сдохнуть немногим раньше! И тем не менее… Он не сдастся…

Риджер встал, но тут же упал. Он понял, что идти не сможет и пополз. Так копошатся головастики в пересохшем болоте. Тут он услышал автомобильный гудок. Значит, шоссе близко. Он попытался закричать, но уже не мог издать ни звука.

Нет! Он не в силах преодолеть в обход эту дьявольскую ограду! Будь что будет, но он должен пройти сквозь нее! Том пополз прямо к скрэбу. Ему показалось, что под сплетенными ветками виднеется проход.

Когда проблеск сознания привел его в себя, Том не мог двинуться ни назад, ни вперед. Колючий капкан впился в него зубами, чтобы никогда уже не выпустить свою жертву.

Дворец в Кью побледнел и, наконец, растаял…

Глава XVIII

Мария проснулась, задыхаясь от горячего дыма. Кустарник полыхал, бешено завывая. Ни на коне, ни на автомобиле невозможно убежать от стремительно летящих огненных паров эвкалипта. Человек может спастись, лишь забравшись в реку или озеро. Но они должны быть полноводными, потому что мелкие потоки и озера сразу же вскипают. Однажды пожар настиг цистерну, которая везла воду для какой-то фермы. Шофер спрятался в цистерне. А потом его нашли там сварившегося.

Такие пожары бывают в живых лесах. Что же говорить о высушенном белой болезнью лесе, пропитанном эвкалиптовым маслом, словно фитиль бензином. Все эти мысли пронеслись у нее в голове за считанные секунды, которые прошли с того мгновения, как она открыла глаза.

Что же делать? Здесь нет ни реки, ни озера, ни даже лужицы. Бежать туда, куда ушли Гурмалулу и Крум? Там есть колодец. Можно было бы забраться внутрь. Однако путь ей преграждала огненная лавина. Мария почувствовала, что задыхается. Волосы затрещали, платье начало тлеть.

В это время из огненной стены выскочил крупный страус эму, двухметровый самец. Вероятно, до сих пор он сидел на яйцах, охраняя их до последнего момента. Однако больше выдержать не мог. Родительский инстинкт уступил инстинкту самосохранения.

Мария приняла решение моментально. Когда-то на фермах она вместе с ковбоями укрощала необъезженных лошадей. Она знала, что оседлать страуса еще труднее, но у нее не было выбора. Одним махом она вскочила на бежавшую ей навстречу, ослепленную пожаром птицу, обеими руками обхватила жилистую длинную шею. Эму замахал в воздухе ногой, как палицей. Промедли она секунду, сейчас уже лежала бы на земле с расколотым черепом или со сломанными ногами.

И вот она неслась сквозь горящий скрэб, стараясь удержаться во что бы то ни стало. Огненные кнуты подстегивали эму, и все быстрее он несся сквозь огненную стену.

Вряд ли человек смог бы выбраться отсюда. Однако инстинкт птицы подсказал ей кратчайший путь. Всего лишь через несколько секунд, которые показались девушке бесконечными, эму выскочил из огненного озера. Еще шагов через сто Мария соскочила с него, обдирая колени и локти. Докатившись до ближайшей ложбинки, она зарылась в песок, чтобы погасить воспламенившуюся одежду. Потом побежала к колодцу.

Внезапно ей навстречу выскочил Бурамара.

— Крум! — крикнул он тревожно. — Где он?

— Там! Они пошли с Гурмалулу. Там должен быть колодец.

Трава сгорела быстрее скрэба, она словно взорвалась и превратилась в пепел. Девушка и чернокожий одним духом перелетели через скалистый холм, спустились вниз и наклонились над колодцем.

— Крум! — прокричала Мария, потерявшая всякую надежду услышать ответ.

Снизу донеслась ругань:

— Какой я идиот! Самый тупой коала на попался бы так в капкан!

— Да будет тебе! — прервала его Мария, ослабевшая от радости. — Скажи лучше, как ты себя чувствуешь?

— Только одна шишка на голове. Плохо то, что сам я не могу выбраться отсюда.

Бурамара вскоре нашел то, что искал — одинокий куст ползучего эвкалипта. Он срезал его у самого корня, очистил от веток и спустил в яму.

Вскоре Крум Димов выкарабкался, ухватившись за него руками и упираясь ногами в стену колодца.

— Повезло мне, — сказал он. — Во-первых, колодец оказался неглубоким. Во-вторых, на дне была тина…

Девушка добавила:

— В-третьих, страус-самец с его материнским инстинктом не покинул минутой раньше своего гнезда в мертвом скрэбе. В-четвертых, появился Бурамара. В-пятых…

Неизвестно откуда прилетел попугай Кенатон и сел ей на плечо.

— Милый попугайчик! — прокричал он, ласкаясь головой о ее шею. — Милый попугайчик.

— Умираю от голода! — оборвал его бормотанье Крум. Бурамара, вновь обретший свой прежний безучастный и бесстрастный вид, лишь коротко бросил:

— Подождите!

Он пустился бежать к пепелищу, оставшемуся на месте сгоревшего скрэба, где нашел испекшиеся яйца эму.