—Давай!

Тэк сделал выпад вперед, Зейд бросился ему навстречу, они скрестили мечи. Казалось, что противники снова окажутся в сцепке, но Зейд неожиданно сделал круговое движение рукой, отбив в сторону меч Тэка и оцарапав ему предплечье. Тэк не был готов к такому маневру; он разжал пальцы, меч упал на крышу, Зейд быстро оттолкнул его ногой. Тэк отскочил на безопасное расстояние. Зейд остался стоять возле упавшего меча Тэка, который соскользнул к самому краю крыши. Зейд поддел оружие ногой, на его лице было написано явное разочарование.

—Возможно, я ошибался, — тихо произнес Зейд. — Как ты можешь повести за собой живых, если не способен отомстить за мертвых?

Тэк прикрыл глаза: в душе у него всколыхнулась волна ярости, грозившая поглотить все его существо. Он вспомнил долгие часы упражнений, когда ему приходилось отделять соль от перца и сахар от соли и, преодолевая внутреннее раздражение, заставлять себя полностью сосредоточиться на работе. Тэк почувствовал, как постепенно гнев отпускает его.

Тэк не помнил, как сорвался с места и побежал, он знал только, что бежит навстречу Зейду. Безоружный, с раненым плечом, Тэк приближался к предводителю бунтовщиков — человеку, вызывавшему в его душе самую жгучую ненависть, на которую он только был способен. Тэк видел, как Зейд поднимает меч, но продолжал бежать. Он не боялся Зейда, сейчас он не боялся даже смерти. Зейд вскинул меч над головой, собираясь нанести сокрушительный удар. Тэк подпрыгнул и, схватившись за меч, сжал лезвие между ладонями. В тот момент, когда он оказался лицом к лицу с Зейдом, Тэк впервые увидел страх в темных глазах предводителя бунтовщиков.

«Мы должны быть жестокими и беспощадными, Тэйкан».

В этот момент Тэк понял, что тот школьник, который умер вместе со своей сестрой, больше не имеет к нему никакого отношения. Он перестал быть и тем запутавшимся мальчиком, который не знал, как ему жить дальше. Этих людей больше не существовало, вместо них появился бунтовщик по имени Тэйкан. Он согнул ногу в колене и ударил Зейда в живот, одновременно выпустив из рук лезвие меча. На короткий миг на лице Зейда отразилось удивление: он понял, насколько невыгодной была выбранная им позиция. Затем в его глазах появилось умиротворенное выражение — он принимал то, что сейчас должно было произойти. Зейд качнулся и отступил назад, к самому краю крыши, где он так опрометчиво остановился, выбив меч из руки Тэка. Полы куртки, словно два черных крыла, развевалась за спиной Зейда; он вытянул вперед руку, как будто благословляя нового предводителя бунтовщиков… и рухнул вниз.

Он падал вниз — самый талантливый человек, который когда–либо жил в Городе.

Он падал вниз — самый плохой ученик, который когда–либо переступал порог школы.

Он падал вниз с крыши школы — бунтовщик, оставшийся бунтовщиком до конца.

Он упал, и вместе с ним спала темная пелена ночи, из–за горизонта показался яркий солнечный диск.

Тэк пролез обратно через разбитое окно и оказался в школьном коридоре. В его душе не было ни жалости, ни раскаяния — напротив, у него было такое чувство, словно он освободился от тяжкой ноши, чтобы взвалить на свои плечи другую, гораздо более тяжелую. Его личный поединок закончился. Сражение тех, кого называли бунтовщиками, и которое отныне стало его личным сражением, только начиналось.

Он пришел. Почему–то Зейд был уверен, что он придет. Он медленно брел по улице — одинокая скорбная фигура, освещенная восходящим солнцем, он подходил все ближе и ближе, его тень наползала на тело брата. Несмотря на вражду, которая некогда существовала между ними, Зейд был рад, что Юмаши пришел к нему. Сейчас, когда братья вновь были вместе, обоим казалось, что они никогда не расставались. Зейд слабо улыбнулся: наконец–то он находился в полной гармонии с окружающим миром.

—Привет, — сказал Юмаши, опускаясь на колени возле лежащего на земле брата. Солнечный свет ударил Зейду в глаза.

—Привет, — он зажмурился.

—Как все прошло? — после некоторой паузы спросил Юмаши.

—Он займет мое место, — сказал Зейд и вздохнул, словно с его плеч сняли тяжелую ношу. — Я освободил его сознание. Он готов взять на себя ответственность… как я и ожидал. А я… я наконец смогу отдохнуть.

Юмаши попытался улыбнуться, чтобы разделить с Зейдом его радость, но не смог.

—Ты умираешь…

—Я знаю, — покорно согласился Зейд. — Но я надеюсь, что смерть не что иное, как долгий сон, а я последнее время плохо спал.

О том, чтобы спасти Зейда, не могло быть и речи. Юмаши понял это сразу, как только увидел его, лежащего на земле. Наступила пауза. Вдруг Зейд открыл глаза и умоляюще взглянул на Юмаши.

—Ему понадобится твоя помощь, — горячо прошептал он. — Ты ведь поможешь, правда?

Юмаши вздохнул. Он боялся, что Зейд попросит его именно об этом, хотя в просьбе брата не было ничего удивительного. Юмаши удивило совсем другое — с какой легкостью ответ сорвался с его губ.

—Да, — тихо сказал он, — я помогу ему.

Зейд издал прерывистый вздох, похожий на вздох облегчения, хотя вместе с воздухом он выдыхал собственную жизнь, которая растворялась в утренней дымке, висевшей над улицами Города.

—Обещаешь? — хрипло спросил он.

—Обещаю, — твердым голосом сказал Юмаши.

Глаза Зейда затуманились, тело обмякло. Юмаши видел, что губы брата слегка шевелятся, хотя не было слышно ни звука: казалось, он спит и что–то шепчет во сне. Юмаши оглянулся назад, на далекий горизонт, залитый лучами восходящего солнца. Оба брата хранили молчание, каждый был погружен в свои собственные воспоминания. Затем глаза Зейда прояснились, и Юмаши вновь взглянул в его лицо.

—Когда мы стоим на пороге смерти, вполне естественно оглянуться назад, — негромко произнес Юмаши, и на лице Зейда появилось умиротворенное выражение.

Он закрыл глаза и больше не шевелился. В первый момент Юмаши решил, что его брат умер, но вдруг Зейд снова открыл глаза и взглянул на Юмаши. И тот понял, что брат вспомнил обо всем, через что им пришлось пройти за эти два… точнее, почти три года.

—Ты оглянулся назад, верно? — прошептал Юмаши.

—Да. Да, я оглянулся на пройденный путь.

—Я тоже, — грустно произнес Юмаши.

Зейд снова закрыл глаза, его грудь несколько раз тяжело поднялась и опустилась, по телу пробежала крупная дрожь. Юмаши понял, что его брат вот–вот умрет, и крепко сжал его руку. К удивлению Юмаши, Зейд ответил на его пожатие, а потом вновь открыл глаза, чтобы произнести свои последние слова.

—И я должен признать: ты оказался прав, брат, — донесся слабый голос.

Затем пальцы Зейда разжались, глаза закатились, он перестал дышать. Слезы покатились по щекам Юмаши, они выползали из–под темных очков и капали на землю. Он отпустил обмякшую руку Зейда и упал на асфальт рядом с ним.

—Как бы мне хотелось, чтобы я оказался неправ, — едва слышно пробормотал Юмаши.

Он вскинул на плечо безжизненное тело брата и рывком поднялся на ноги. Какое–то время стоял в молчании, держа на плече свою тяжелую ношу, затем медленно повернулся и подставил лицо теплым лучам восходящего солнца. Оба брата встречали рассвет — вместе, в последний раз.

В школах, в казармах Детской Полиции, в полицейских участках и в учреждениях, где работали педагоги, — над всем Городом звучал голос, записанный на магнитную пленку. Запись повторялась вновь и вновь, внушая кому надежду, кому — ужас. Многие школы опустели, некоторые были заполнены перепуганными жителями Города, бежавшими ночью из своих разрушенных домов, в других расположились обезумевшие от грабежей и убийств преступники. В числе самых внимательных слушателей были хмурые педагоги и торжествующие бунтовщики. К тому моменту, когда горизонт озарился первыми лучами восходящего солнца, в Городе не осталось ни одного человека, который не слышал бы запись, повторявшуюся без сбоев и остановок снова и снова.

Солнце было уже высоко, а обращение, пережившее того, кем оно было сделано, продолжало звучать в динамиках: голос упрямо повторял фразу за фразой. Впервые жители Города слышали обращение, которое не подверглось цензуре, и эти слова были единственной памятью об одном бунтовщике, чья мечта не умерла вместе с ним.