Также и теперь, весной 1916 г., Брусилов сохранял приверженность быстроте проводимых операций. В частности, он считал необходимым отказаться от длительной артиллерийской подготовки в начале прорыва, а призывал подчиненных сосредоточиться на внезапном, но мощном артиллерийском обстреле (позднее его стали называть «налетом»), который не даст врагу возможности перегруппироваться, подготовиться к обороне.

Целесообразность сосредоточенных фронтальных ударов становилась очевидной тогда, когда необходимо было «разорвать», «расколоть» линию противника, учитывая, конечно, наличие у врага сильных укреплений, характерных для позиционной войны. Фронтальные удары, как справедливо считал Брусилов, не позволяли противнику подводить резервы к отдельным участкам прорыва. Алексеев, не возражая Брусилову в принципе, поддерживал идею таких «демонстративных ударов», которые позволяют сохранять силы, нужные для последующего развития наступления. Но в любом случае после того, как оборона уже становилась прорванной, следовало развивать силу удара на отдельных, стратегически важных направлениях, концентрировать военные ресурсы именно на этих участках. Фронтальное наступление, таким образом, отнюдь не исключало отдельных, сосредоточенных прорывов, что и подтвердилось дальнейшим развитием Брусиловского прорыва^{43}.

Первоначальный план прорыва был выполнен полностью. 25 мая русскими войсками был взят г. Луцк. За первые три дня войска Юго-Западного фронта прорвали оборону противника в полосе 8—10 км и продвинулись в глубину на 25—35 км. В своей новой директиве Брусилов поставил задачу 8-й армии — наступать на Ковель, 11-й армии — на Злочев, 7-й — на Станислав, а 9-й — на Коломыю. В случае успешного наступления на Ковель произошло бы соединение сил Юго-Западного и Западного фронтов. Ковельское направление становилось, в силу стратегических особенностей наступления, главным, и именно здесь должны были сосредоточиться главные ударные ресурсы. Брусилов позднее вспоминал: «В 1916 году, когда представился случай после Луцкого прорыва, я стремился в поле, но только не искал этой войны в Львовском направлении, а шел на Ковель, куда мне было указано и что я считал более полезным, так как Львов соответствовал интересам только моего фронта, а движение на Ковель облегчало выдвижение всех фронтов… Я преследовал строго ту задачу, которая мне была поставлена, и, приняв план, без абсолютной необходимости не мог изменить его и не хотел».

Алексеев поддерживал Брусилова и стремился в этом вопросе воздействовать на Главнокомандующего армиями Западного фронта генерала от инфантерии А.Е. Эверта. Однако последний, ссылаясь на «плохие погодные условия» и на то, что «острота необходимости немедленного наступления для войск Юго-Западного фронта исчезла», заявлял о необходимости переноса сроков своего наступления. Но ожидание благоприятных «погодных условий» становилось безнадежным. Ситуация на фронте быстро менялась и требовала новых оперативных решений со стороны Ставки.

Полковник Сергеевский, задаваясь вопросом о причинах пассивности Эверта, считал это результатом неверия Главкозапа в возможности своего фронта, а также сугубо психологическим отсутствием уверенности в успехе, нежеланием брать на себя ответственность за возможную неудачу. В свою очередь, Алексеев не решался категорически настаивать на нанесении главных ударов Эвертом и Куропаткиным. Поэтому, ввиду очевидного успеха Брусилова, план общего наступления был пересмотрен Алексеевым, и теперь приоритет на осуществление главного удара отдавался Юго-Западному фронту.

Нужно отдать должное достигнутой Ставкой оперативности изменений в стратегическом планировании. В принципе данные перемены являлись своеобразным отражением уже хорошо известного Наштаверху плана предвоенного развертывания сил Российской армии, по которому основным считалось именно юго-западное направление. К этой же цели Алексеев склонялся и в начале 1916 г. Теперь преимущества эти становились неоспоримыми.

По новому плану действий (директивы Ставки от 3 и 9 июня 1916 г.) Западный фронт вместо удара на Вильно наносил лишь вспомогательный удар из района Барановичей на Гродно, а Северный фронт временно воздерживался от серьезной активности. Главным направлением удара становился район Ковеля — стратегически важный узел железных дорог и центр коммуникаций, соединявший австро-венгерские и немецкие войска. Печально выглядел тот факт, что укрепленный Ковель должен был стать как раз одной из мощных русских крепостей, призванных сдерживать наступление австро-немецких войск по планам Генштаба 1907—1908 гг. Теперь на эти укрепления наступала наиболее боеспособная, 8-я армия Юго-Западного фронта. В то же время Брусилов предполагал силами 7-й и 9-й армий атаковать позиции австро-венгерских войск на р. Стрыпе и по Днестру. Ставка все же не исключала, помимо Ковельского, приоритетное развитие наступления на Львов — от Луцка через Раву-Русскую^{44}.

Совершенно естественно, что Юго-Западный фронт, став главным, мог рассчитывать на получение всех подкреплений, требуемых для дальнейшего развития успеха. Малейшая задержка или отсутствие боеприпасов вызывали со стороны наштаверха действенную критику Так, например, 30 мая 1916 г. с Юго-Западного фронта получено было донесение, что один из мортирных парков, прибывших к линии фронта, не имел штатного количества гранат, необходимых для борьбы с укреплениями противника. Незамедлительно Алексеев телеграфировал военному министру, что Государь приказал выразить ГАУ свое «крайнее неудовольствие, ввиду исключительной важности интенсивности и правильности подачи огнеприпасов в переживаемый период».

Еще в самом начале наступления Ставка решила усилить Брусилова переброской 33-го мортирного дивизиона и 10 млн. патронов с Северного фронта. Позднее в распоряжение Юго-Западного фронта переводились 5-й Сибирский и 23-й армейский корпуса. В начале июня, по указанию Алексеева, Западный и Северный фронты должны были перевести в распоряжение Брусилова еще два армейских корпуса (1-й армейский и 1-й Туркестанский) и два дивизиона тяжелой артиллерии, необходимых для штурма укреплений. В реальности переброска подкреплений, потребовавшая чрезвычайного напряжения в работе железных дорог, не могла завершиться быстро. Не испытывая давления со стороны соседей Брусилова, немецкое командование, верно определив направление главного удара русской армии, успело подвезти к Ковелю резервные подкрепления и укрепить позиции. По свидетельству генерал-квартирмейстера 8-й армии Н.Н. Стогова, «ковельская дыра стала постепенно заполняться свежими германскими войсками, собранными чуть ли не побатальонно с разных мест русского фронта». Но 21 июня атаки Юго-Западного фронта продолжились, войска прорвали оборону противника и вскоре вышли к р. Стоход. Однако попытки форсировать реку без должной подготовки, с ходу, успеха не принесли, и, несмотря на подход резервов, наступление Юго-Западного фронта замедлилось.

Главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Куропаткин (бывший начальник Алексеева но Русско-японской войне) сообщал в Ставку об опасности передачи пехоты и артиллерии от его фронта к Брусилову. С плохо скрываемым раздражением Алексеев был вынужден отвечать на подобные колебания: «Нужно забывать все частные интересы ради общего успеха… в данную минуту у вас 420 000 штыков против 192 000… Нельзя же мне не руководствоваться ими и оставить Юго-Западный фронт погибать, утрачивать достигнутое ценой трудов, тяжких жертв, только в предположении, весьма гадательном, о возможности сбора противником где-то четырех дивизий на Вашем фронте, с которыми он может произвести прорыв». Аналогичные требования Алексеев предъявлял и Эверту. В телеграмме от 6 июня Михаил Васильевич настаивал: «Общая обстановка и положение Юго-Западного фронта не допускают, чтобы фронт этот до 20 июня был предоставлен своим силам; равно недопустимо отсутствие поддержки удару в районе Пинска, при успешном выполнении его в течение двух недель. Этим могут быть разрушены результаты, достигнутые ныне. Поэтому главный ваш удар должен последовать не позже 16 или 17 июня… Этого требуют общие интересы, и к ним должны быть приурочены расчеты и выполнение».