Кроме того, линия фронта в начале 1916 г., помимо своей заметной протяженности, не имела стратегически важных «выступов», позволявших проводить сильные фланговые удары для окружения попадавших в эти «выступы» — «котлы» — войск противника. Вытянувшаяся, почти прямолинейная фронтальная линия «позиционной войны» могла быть прорвана также лишь сильными фронтальными ударами.

Первоначальные места прорывов можно будет углублять и расширять путем введения резервов, не давая возможности противнику «закрыть бреши». Но даже если бы прорыв «в глубину» и не удавался, противостоящим вражеским частям все равно наносился бы значительный урон. Позднее, в докладной записке от 31 марта 1916 г., Алексеев предостерегал: «Едва ли можно рассчитывать на выполнение в один прием глубокого проникновения в расположение противника, хотя за ударными корпусами была бы поставлена вторая линия корпусов… при иной постановке вопроса нас ожидают или разочарования, или тяжкие безрезультатные жертвы. Суть в том, чтобы при последовательных, подготовленных атаках выполнить прорыв, нанести противнику потери и разбить основательно часть его войск».

Важность предложенного Алексеевым стратегического замысла состояла еще и в том, что немецким войскам наносился предупредительный удар, не позволяющий им перехватить стратегическую инициативу в предстоящем году. Алексеев был уверен, что после Верденской операции (даже в случае ее неудачного исхода) немцы, как и в 1915 г., попытаются перенести тяжесть удара на Восток — в надежде окончательно разгромить Россию. «Возникает вопрос, — писал генерал, — как решить предстоящую нам в мае месяце задачу: отдать ли инициативу действий противнику, ожидать его натиска и готовиться к обороне, или наоборот — упредив неприятеля началом наступления, заставить его сообразоваться с нашей волей и разрушить его планы действий». Учитывая прошлогодний опыт, Алексеев считал необходимым навязать противнику свою волю, а не пытаться вести бои в пассивной обороне, уступая инициативу врагу.

Полковник Сергеевский так описывал позднее (письмо В.М. Алексеевой-Борель от 14 июня 1963 г.) свое представление о стратегическом замысле Алексеева: «Весной 1916 года Михаил Васильевич рассылает весьма секретное наставление, как делать прорыв укрепленного фронта (“дыру”). Задумывается гигантское наступление. Сначала демонстрация на Юго-Западном фронте, но для дальнейшего не дастся резервов (это только демонстрация, за две недели до главного удара). Главный удар — две огромных “дыры” (на Западном и Северном фронтах — Эверт и Куропаткин) и невиданной величины резервы, чтобы ввести их в эти две “дыры” и сделать окружение (“Канны”) для половины германской армии».

И, безусловно, для гарантии полного успеха требовалась помощь союзников. Опять же, помня опыт 1915 г., когда русские армии фактически в одиночку противостояли натиску австро-немецких сил, Алексеев стремился к тому, «чтобы общая идея соглашения, принятого в Шантильи о совокупной атаке в мае старого стиля, сохранила свою силу при предстоящем решении вопроса». В письме генералу По Наштаверх, хотя и допуская возможность принятия «на себя обязательства или атаковать ранее на две недели, чем союзники, или одновременно с ними», все же настойчиво подчеркивал необходимость того, «чтобы общая мысль связала операции на итальянском, французском и русском фронтах». Эта же мысль о совместных действиях выражалась в телеграмме Алексеева Жоффру от 8 марта 1916 г.: «Император поручил мне передать вам выражение истинного восхищения блестящим выступлением 20-го французского корпуса во время боев под Верденом. Его Императорское Величество твердо уверен в том, что французская армия, верная славным заветам прошлого и руководимая доблестными военачальниками, заставит своего жестокого врага просить о пощаде. Вся русская армия с напряженным вниманием следит за подвигами французской армии. Она шлет своим собратьям по оружию пожелания окончательной победы и ждет только приказа о вступлении в бой против общего врага»^{40}.

Но для успеха совместных действий на большом протяжении требовалось точное следование запланированным этапам и срокам наступления. С этой целью Алексеев, хотя и был сторонником идеи, что «вести войну и принимать ответственные решения может только один человек», все же считал целесообразным в данном случае проведение Совещаний Главнокомандующих фронтами, во время которых можно было бы обсудить совместные стратегические планы во всех деталях. С августа 1915 г., с момента вступления Алексеева в должность Начальника штаба Верховного Главнокомандующего это были первые Совещания высших военных чинов.

Итоговый план, утвержденный после Совещания Главнокомандующих фронтами в Ставке (1 апреля 1916 г.) директивой № 2017806 от 11 апреля 1916 г., несколько отличался от первоначального. Главный удар планировалось нанести теперь Западным фронтом, а Северный и Юго-Западный должны оказывать ему содействие, наступая на флангах. В напряженном ожидании майского наступления проходила подготовка частей, полки и корпуса «накапливали продовольственные и боевые средства». Наступление должно было начаться 15 июня. Однако не прошло и месяца, как в Ставку поступили тревожные телеграммы из Рима. Италия — бывший член Тройственного союза, ставшая неожиданным союзником Антанты, оказалась под ударом сильных австро-венгерских корпусов у Трентино и просила «ускорить, во имя общих интересов, начало наступления русской армии». Начальник итальянской военной миссии при Ставке генерал Ромеи писал Алексееву, что «не только армия, но и весь народ итальянский проникнуты глубоким убеждением, что война может быть решена только после одновременной атаки итальянской и русской армии против Австрии».

Справедливости ради, следует отметить, что вступление Италии в войну на стороне Антанты в 1915 г. привело к переброске в Альпы 8 австро-венгерских дивизий с Восточного фронта, и тогда уже можно было ставить вопрос о союзной помощи (хотя и небольшой) в момент тяжелых боев «великого отступления». «Помогать Италии» в 1916 г. считалось оправданным. Угроза серьезного поражения союзной армии заставила Алексеева в очередной раз переработать план наступления. Поскольку итальянским войскам угрожали австрийцы, то теперь начать наступление предстояло частям Юго-Западного фронта под командованием Брусилова, с целью «притянуть к себе» силы австро-венгерской армии. Главный удар по-прежнему наносил Западный фронт, но Брусилов начинал свои действия раньше запланированного срока на неделю. В докладе Главковерху от 13 мая 1916 г. Алексеев предупреждал о рискованности такого изменения общего замысла наступления: «Выполнение немедленной атаки, согласно настояний итальянской главной квартиры, неподготовленной и, при неустранимой нашей бедности в снарядах тяжелой артиллерии, производимой только во имя отвлечения внимания и сил австрийцев от итальянской армии, не обещает успеха. Такое действие поведет только к расстройству нашего плана во всем его объеме». «Втягивать нас без надлежащей подготовки в немедленную атаку, — предупреждал Алексеев в другой раз, — значит вносить в общий план союзников дальнейшее расстройство и обрекать наши действия на неудачу»^{41}.

Тем не менее, помогая Италии и не дожидаясь окончания подготовки Российской армии, Алексеев имел полное право рассчитывать на поддержку Антанты. 13 мая он телеграфировал Жилинскому просьбу к командующему союзными войсками маршалу Жоффру о незамедлительности наступления на Западе: «Мы вынуждены начать операцию, будучи бедно обеспеченными снарядами для тяжелой артиллерии, которых ниоткуда не можем добыть в скором времени. Поэтому большой промежуток между началом операции на нашем и французском фронтах нежелателен; мне нужна полная уверенность, что удар со стороны англо-французов действительно последует, хотя бы Верденская операция и не получила завершения…» В личной телеграмме, отправленной Жоффру 14 мая, Алексеев писал: «Рассчитываю, что полная согласованность свяжет воедино действия русской армии с операциями Вами предводимых войск». Действительно, по данным Барсукова, «на всех русских фронтах к марту 1916 г. насчитывалось лишь 440 полевых тяжелых орудий современного типа калибром не свыше 152 мм; кроме того, имелось 516 тяжелых орудий устаревших систем из крепостей. Даже полевых легких 122-мм гаубиц, которые приходилось применять для разрушения вместо тяжелых, состояло тогда на вооружении лишь 585». «Отсюда, — сообщал Алексеев Жоффру, — понятны те трудности, с которыми приходится иметь дело нашей пехоте при атаке укрепленных позиций противника».