— Слава Богу!

— Не сердись, мам. Так получилось.

— Я не сержусь.

Она покачала головой и расслабленно закрыла глаза.

— Алевтина постоянно твердит своему оболтусу: «Только плохой сын понапрасну волнует родителей, бери пример с Геннадия!» Завидует. Ты у меня точный, правильный, аккуратный. А ночью я ей позавидовала. Не придет Лешка ночевать, все ясно — запил, загулял, с бабами связался, днем заявится. А что могло с тобой случиться? Под машину попал, убили, искалечили?

Мать пристально посмотрела на Геннадия, губы дрожали — она была волевой женщиной, и никогда прежде он не видел ее в таком состоянии.

— И тогда я подумала: хоть бы он оказался плохим сыном, разгильдяем, но пусть будет целым и невредимым.

Колпакову стало мучительно стыдно.

— Знаешь, Геннаша, я поверила, что ты загулял, как Леха, может, удалось обмануть себя, чтобы успокоиться, но поверила… И, оказывается, не ошиблась.

— Так получилось, — промямлил Колпаков, никакого другого оправдания в голову не приходило. Собираясь с Леной в ресторан, он действительно не думал, что останется у нее ночевать.

Мать взяла себя в руки, глянула на часы, встала.

— Как бы не опоздать, автобус опять плохо ходит. Завтрак разогрей сам.

И, уже приоткрыв дверь, обернулась.

— Хорошо, что ты живой и здоровый. Но сейчас мне не хочется, чтобы мой сын был разгильдяем и пьяницей.

Она помедлила, будто собираясь сказать что-то еще, но не сказала. Колпаков сам все додумал. Через несколько лет после женитьбы его отец начал выпивать и быстро покатился под гору — спился, бросил семью, менял места работы, перекатываясь в поисках счастья из города в город, да так и сгинул неизвестно где.

Нет, к черту! Первое и последнее нарушение режима! Колпаков хотел тут же начать тренировку, наверстывая упущенное, но почувствовал, что сил для этого нет. Вчерашний «отдых» вымотал больше, чем самые напряженные сборы в спортивном лагере.

А Гришка Габаев рассказывал о кутежах по неделе подряд. Интересно, врал или нет? Кстати, надо отдать ему деньги… И раздобыть еще на расходы. Но где?

С этой непривычной заботой Колпаков заснул. Его сразу окружил зловещий клубящийся туман над тревожно застывшей черной водой. Он метался по угрюмому страшноватому острову, безмолвно кричал в давящей тишине — искал кого-то и не мог найти.

На третьем стенде сгорел трансформатор. Из-за этого у Колпакова произошла размолвка с новым завкафедрой. Собственно, трансформатор послужил лишь поводом.

— Вот наглядный результат твоих идиотских увлечений! — с нескрываемым раздражением говорил Гончаров. — Схема горит, а ты сидишь в лаборантской и созерцаешь свой пуп! Хотя про неисправность знал давно и должен был ее устранить!

— Не спорю, Вениамин Борисович, виноват! Но при чем здесь мои увлечения? Просто забыл…

— Да нет… Ты никогда ничего не забываешь. Колпаков известен как образец точности и аккуратности! Дело в другом — тебе интереснее впадать в прострацию, отрешаясь от действительности, чем заниматься рутинными делами в этой самой действительности! Ты пытаешься соединить несовместимое: научно-педагогическую работу в советском вузе и буддизм!

Колпаков пожал плечами.

— Зачем так примитивно толковать мои увлечения? Система совершенствования физической и духовной организации человека…

— Знаю, слышал! Ты научился разбивать доски и кирпичи, что приводит в восторг несмышленых пацанов да экзальтированных девиц, но ты и внутренне изменился! Стал чуть суше, равнодушнее к окружающим, чуть замкнутей… И до предела расчетливым! Ведь ты обдумываешь последствия каждого своего шага, разве не так?

Колпаков снова пожал плечами.

— Если хочешь меня обидеть — что же… Продолжай в том же духе.

Он действительно был спокоен, отстраненно видел взвинченного Гончарова и контрастно невозмутимого себя, контролировал пульс и озабоченно думал, что с Леной теряет свое выработанное долгими упражнениями великолепное самообладание, а значит, до совершенства еще, далеко… Впрочем, так и должно быть, что ни говори, а он на стадии ученичества, да еще без опытного наставника…

— Я не собираюсь тебя обижать. — Видно было, что запал прошел и Гончаров начинает успокаиваться. — Но ты должен понять: нельзя взять элементы другого жизненного уклада, культуры, психологии и пересадить все это в нашу почву! А если все-таки пересадить — не приживется!

— Ну почему же…

— Вот я, по-твоему, могу предаваться самосозерцанию восемнадцать часов в сутки, как те твои монахи?

— В наших условиях, конечно, удастся выделить меньше времени. Но час, полтора, два — вполне реально…

— А смысл? Ездить в общественном транспорте, работать восемь часов, выполнять общественные нагрузки, поручения жены — зайти в магазин, вызвать слесаря из домоуправления, ходить в гости, в кино, заниматься наукой и при всем при том урывать время для медитации? Абсурд! Все равно что есть котлеты японскими палочками!

— Любую идею можно довести до абсурда.

— Перестань! Я прочел книжицу, что ты дал Васе Савчуку, — «Легенды карате». Никакой внутренней логики: карате провозглашает почитание старших и безоговорочное подчинение учителю, а легенды приводит обратные примеры — избиение стариков, оскорбления учителя… И кем? Молодыми людьми, изучившими карате! Правда, их постигает заслуженная кара, но сам факт! Или еще: знание карате может применяться только для защиты жизни, это один из основных постулатов, не правда ли? А в легендах его используют для устрашения, «перевоспитания» и даже для удовлетворения тщеславия! Гончаров перевел дух.

— Так что твоя система абсурдна сама по себе, поскольку построена на противоречиях. Но на молодых, неискушенных ребят это так называемое «учение» действует. У Савчука прямо глаза горели от восторга. И это меня тревожит. Он способный парень, и если вместо занятий увлечется ерундой… Кстати, где статья, которую ты планировал еще на апрель?

Колпаков улыбнулся:

— Проверяешь, не увело ли меня в сторону? Статья готова, лежит на машинке. А что не выдержан срок… Не я первый, не я последний, не правильно спланировал, не рассчитал, был занят другим, да мало ли причин! То, о чем ты подумал, здесь ни при чем.

— Ладно, Геннадий. Хотелось, чтобы ты понял мою озабоченность. А сейчас принимайся за третий стенд. По-моему, там вся схема полетела. И посмотри свой индивидуальный план, чтобы больше не срывать сроков.

Тон у Гончарова был мирным, последнюю фразу он сказал явно для порядка, и все же Колпаков почувствовал, что между ними возник какой-то холодок.

Третий стенд починили за неделю. Хорошо помогал Савчук, азартно. Колпаков работал по необходимости, без интереса, и сам себе удивлялся: раньше такого не бывало.

Привыкнув на любой вопрос находить ответ, он проанализировал причину происшедших с ним изменений и пришел к выводу, что восстанавливать поврежденную схему — совсем не то, что монтировать новую, а потому и отношение к работе соответственное.

Параллельно на заднем плане прошла мысль о справедливости недавних слов Гончарова, но он предпочел ее не заметить.

Всю эту неделю, будто продолжая спор с шефом, Колпаков рассказывал Васе о Системе.

— Легко накачать силу, не очень сложно освоить технику, но не это главное. Бывает, что каратека разбивает предметы гораздо большей прочности и толщины, чем превосходящий его силой коллега. Есть мастера, которые при среднем физическом развитии творят чудеса в шивари. И в отличие от тех, кто полагается только на силу и технику, имеют обычные, не обезображенные мозолями руки.

— В чем же секрет? — Савчук слушал с раскрытым ртом.

— В совершенствовании духа — вот главный и самый трудный аспект Системы. Надо изменить свое видение мира, а достигнуть этого можно только путем глубоких внутренних перестроек. Сознание, мироощущение, психология… Кто добьется цели, тот сможет разбить десять положенных друг на друга кирпичей не столько силой, сколько разумом!

— Вот это да!